Подъехав к задней двери, она заглушила двигатель и вышла из машины. Пистолет был в руке. Дверь оказалась не заперта. Она шагнула в некий тамбур, где пахло пивом и протухшей едой. На огрызке провода с потолка свисала единственная шестидесятиваттная лампочка. Впереди стояли четыре переполненные емкости для мусора — тридцатидвухгаллонные, что продаются в «Уолмарте». У стены за ними возвышались стопки собранных лет за пять каталогов «Анкл Хенриз». Слева единственная ступенька поднималась к другой двери — она, вероятно, вела на кухню. На двери вместо ручки имелась древняя щеколда. Ржавые петли, как показалось Тесс, оглушительно заскрипели, когда она, нажав на щеколду, толкнула дверь. Часом раньше от подобного звука она застыла бы на месте. Однако сейчас это ее не беспокоило ни в малейшей степени. Она пришла выполнить задуманное — вот и все; и это освобождало ее от всякого лишнего эмоционального груза. Ее окутал запах жирного жареного мяса, которое Маленький Громила, видимо, готовил себе на ужин. До нее донесся смех с экрана телевизора. Какое-то комедийное шоу. «Сейнфелд»,[52] подумала она.
— Какого черта тебя принесло? — Лестер Штрельке был явно рядом с телевизором. — У меня всего полторы банки пива, если ты за этим. Допью и лягу спать. — Она двинулась на голос. — Позвонил бы — я б тебе оставил…
Она вошла в комнату, и он увидел ее. Тесс не пыталась представить, какой будет реакция Лестера на появление его восставшей последней жертвы с пистолетом в руке, да еще в кепчонке, которую он сам надевал, когда его обуревали страсти. Однако, если бы она все же попыталась, ей вряд ли удалось бы вообразить нечто подобное. Его челюсть отвисла, и все лицо застыло. Выпавшая из рук банка с пивом выплеснула пену на единственный имевшийся на нем предмет одежды — пожелтевшие шорты.
Так смотрят на призрака, подумала она, направляясь к нему с поднятым пистолетом. Вот и хорошо.
Она успела отметить, что, хотя гостиная и представляла собой холостяцкое логово без всяких там стеклянных шаров со снежком и умилительных статуэток, «телевизионный уголок» оказался таким же, как у матери на Лейсмейкер-лейн: такое же кресло, такой же «телестолик» (правда, вместо чипсов «Чиз дудлз» на нем лежал пакет чипсов «Доритос», а вместо диет-колы стояла еще непочатая банка пива «Пабст блю риббон») и та же телепрограмма с Саймоном Коуэллом на обложке.
— Ты мертва, — прошептал он.
— Нет, — ответила Тесс. Она приставила дуло «лимоновыжималки» к его голове. Он предпринял было жалкую попытку схватить ее запястье, но попытка оказалась слишком жалкой и слишком запоздалой. — Это ты мертв.
Она нажала на спусковой крючок. Из его уха пошла кровь, а голова резко дернулась вбок. Он был похож на человека, у которого свело шею.
— Я был в бассейне, я был в бассейне! — воскликнул с экрана телевизора Джордж Костанца. В зале раздался смех.
41
Дело шло к полуночи, и ветер дул все сильнее. Дом Лестера Штрельке вздрагивал, и Тесс при каждом порыве ветра вспоминала о маленьком поросенке, построившем себе жилье из дерева.
Поросенку, жившему здесь, уже не придется беспокоиться, что его поганенький домишко куда-то унесет, потому что поросенок сдох в своем кресле. Да и не поросенок он вовсе, думала Тесс, а большой отвратительный волк.
Она сидела на кухне и писала на страницах замызганного блокнота фирмы «Блу хорс», который нашла наверху в спальне Штрельке. На втором этаже были четыре комнаты, но спальня оказалась единственным помещением, не забитым всяким хламом — от железных каркасов кроватей до лодочного мотора «Эвинруд», который выглядел так, будто его скинули с высоты пятиэтажного дома. Поскольку на осмотр всех этих застарелых залежей ушли бы недели, а то и месяцы, Тесс, сосредоточив внимание на спальне, тщательнейшим образом обыскала ее. Блокнот «Блу хорс» был расценен ею как бонус. А то, что она искала, ей удалось обнаружить в старой дорожной сумке, спрятанной (не слишком тщательно) на полке в глубине гардероба за стопкой старых журналов «Нэшнл джиогрэфик». В сумке оказался комок женского нижнего белья. Ее собственные трусики лежали сверху. Сунув их в карман, Тесс, точно заправский воришка, подбросила туда моток желтого бакштова. Никто не удивится, обнаружив среди трофейного белья кусок троса в сумке убийцы-насильника. К тому же он ей больше не понадобится.
«Здесь мы закончили, Тонто», — сказал Одинокий Рейнджер.[53]
В то время как «Сейнфелд» сменился шоу «Фрейзьер»,[54] а затем и местными новостями (кто-то из жителей Чикопи выиграл в лотерею, а кто-то, упав со строительных лесов, сломал себе шею, — обо всем понемногу), она исповедовалась в письме. На пятой странице, вслед за новостями началась, как ей показалось, бесконечная реклама «Олмайти клинз».[55]«Некоторые американцы считают, что стул раз в два-три дня — нормальное явление, — говорил создатель средства Дэнни Вьерра. — Любой уважающий себя врач скажет вам, что это не так!»
Письмо было адресовано СООТВЕТСТВУЮЩИМ ИНСТАНЦИЯМ, и один-единственный абзац занял первые четыре страницы. Каждое слово будто кричало. Рука устала писать, а найденная Тесс в кухонном ящике шариковая ручка (с полустершейся золотистой надписью «КРАСНЫЙ ЯСТРЕБ. ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ») подавала признаки высыхания, но и она, с Божьей помощью, уже заканчивала. В то время как Маленький Громила, продолжая сидеть в своем «телевизионном» кресле, уже НЕ смотрел телевизор, она с пятой страницы начала наконец новый абзац.
Я не стану оправдываться за то, что сделала. И не стану говорить, что находилась в состоянии аффекта. Я была вне себя от негодования и совершила ошибку. Все просто. При других обстоятельствах — не таких ужасных! — я могла бы сказать: «Ошибка вполне объяснима — эти двое настолько похожи, что могли бы сойти за близнецов». Однако это не те, «другие» обстоятельства.
Пока писала на этих страницах свое признание под звук его телевизора и шум ветра, я подумала об искуплении — не ради надежды на прощение, а потому что, видимо, неправильно, совершая ошибки, даже не пытаться выправить ситуацию, совершив нечто достойное. (Тут Тесс подумала о том, как «выровняли» ситуацию победитель лотереи и тот, кто сломал себе шею; однако связь тут найти было трудно, поскольку она к тому же была совершенно измучена.) У меня появились мысли отправиться в Африку, чтобы помогать ухаживать за больными СПИДом. У меня появились мысли присоединиться к добровольцам в Новом Орлеане для помощи в приюте для бездомных или в благотворительном продовольственном фонде. У меня появились мысли отправиться к Мексиканскому заливу, чтобы очищать птицам перья от нефти. У меня появились мысли пожертвовать миллион (или сколько там мне удалось скопить на старость) некой группе людей, объединившихся ради борьбы с жестоким обращением с женщинами. Наверняка в Коннектикуте есть подобное сообщество, а может, даже и не одно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
