Но тут я вспомнила о Дорин Маркис из Клуба любительниц вязания и о том, что она неизменно повторяет в каждой книге…
А Дорин Маркис хоть раз в каждой книге повторяла, что убийцы всегда упускают очевидное. Уж поверьте, дорогие мои. И уже в те минуты, когда Тесс писала об искуплении, она понимала: ничего не выйдет. Ведь Дорин была абсолютно права.
Тесс надела кепку, чтобы не оставить на месте преступления ни волоска. Она ни разу не снимала перчатки, даже за рулем пикапа Элвина Штрельке. Было еще не поздно сжечь свою исповедь у Лестера в кухонной печке, доехать до гораздо более приятного домика его Братца Элвина (кирпичного, а не деревянного), сесть в свой «форд-экспидишн» и двинуться обратно в Коннектикут. Она могла вернуться домой, где ее ждал Фрицик. На первый взгляд все сработано чисто, и полиция могла выйти на нее лишь через несколько дней. Но случилось бы это непременно. Потому что, разглядывая мелкие кочки, она не заметила целую гору, точно как убийцы в книгах о Клубе любительниц вязания.
И у этой «горы» имелось имя: Бетси Нил. Миленькая женщина с овальным личиком, «разными» глазками в стиле Пикассо и с облачком темных волос. Она узнала Тесс, умудрилась получить у нее автограф, однако главным было даже не это. Главным могло стать лицо Тесс в синяках (Надеюсь, это случилось не здесь, сказала тогда Нил) и вопросы об Элвине Штрельке. Она ведь описала его грузовик и злополучный перстень. С красным камнем, подтвердила тогда Тесс.
Бетси Нил увидит это по телевизору или прочтет об этом в газете — три трупа в одном семействе, такое не пропустишь! — и отправится в полицию. Копы придут к Тесс. Они, разумеется, проверят данные о регистрации оружия в Коннектикуте и выяснят, что у нее имеется «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, известный как «лимоновыжималка». Ее попросят предъявить оружие на предмет проведения экспертизы и для сравнения пуль с теми, что обнаружены в телах трех жертв. И что она скажет? Посмотрит на полицейских своими подбитыми глазами и заявит (все еще хриплым благодаря стараниям Лестера Штрельке голосом), что она потеряла пистолет? А потом и дальше будет настаивать на этой версии, даже после того, как в трубе обнаружат трупы женщин?
Тесс взяла позаимствованную ручку и вновь принялась писать.
…что она неизменно повторяет в каждой книге: убийцы всегда упускают очевидное. Дорин тоже как-то, приводя в пример книжку Дороти Сэйерс, оставив убийцу наедине с заряженным пистолетом, предложила ему найти достойный выход для себя. Пистолет у меня есть. Из близких родственников в живых у меня остался лишь мой брат Майк. Он живет в Таосе, Нью-Мексико. Полагаю, он сможет унаследовать мою собственность. Все зависит от юридических тонкостей моего дела. Если так, то, надеюсь, представители властей, обнаружившие это письмо, ознакомят с ним брата, а также передадут ему мое желание пожертвовать дом какой-нибудь благотворительной организации, помогающей женщинам, подвергшимся сексуальному насилию.
Я сожалею по поводу Большого Громилы — Элвина Штрельке. Он оказался не тем человеком, который меня изнасиловал, и, Дорин уверена, он не убивал и не насиловал тех, других женщин.
Дорин? Да нет же, это она уверена. Дорин ведь не настоящая. Однако Тесс была слишком измучена, чтобы возвращаться и что-то исправлять. Да и какая разница? Ей все равно уже недолго осталось.
По поводу Рамоны и этого дерьма, что в соседней комнате, я не сожалею. Они это заслужили.
Как, разумеется, и я.
Она отвлеклась, просматривая исписанные страницы — не упустила ли что-нибудь? Решив, что нет, расписалась — поставила свой последний автограф. К последней букве пересохли чернила, и она отложила ручку в сторону.
— Есть что сказать, Лестер? — спросила она.
В ответ послышался лишь шум ветра — его порывы были настолько сильными, что бревна маленького дома поскрипывали, пропуская в щели струйки холодного воздуха.
Тесс вернулась в гостиную. Она нахлобучила Громиле на голову кепку и надела на палец перстень. Ей хотелось, чтобы обнаружили его именно в таком виде. На телевизоре стояла фотография в рамке: Лестер, обнявшийся с мамой, оба улыбались. Просто мама с сыном. Чуть задержав взгляд на снимке, Тесс вышла.
42
У нее возникло чувство, что необходимо вернуться к заброшенному магазину, где все началось, и покончить с этим там. Можно немного посидеть на заросшей травой стоянке, послушать, как ветер раскачивает старую вывеску («ВЫ НРАВИТЕСЬ ДРУГ ДРУГУ»), подумать о чем-то, о чем люди думают в последние минуты жизни. В ее случае, видимо, о Фрицике. Наверняка Пэтси возьмет его к себе — и хорошо. Коты живучи. Им не важно, кто их кормит, пока перед ними полная миска.
Доехать до магазина в это время можно было бы быстро, однако путь все же казался далеким. Тесс жутко устала. Она решила, что сядет в старый грузовичок Эла Штрельке и сделает это там. Однако ей не хотелось бы забрызгать свое вымученное признание своей же собственной кровью — это выглядело бы совсем не к месту, принимая во внимание все изложенные в нем душераздирающие подробности, так что…
Тесс принесла вырванные из блокнота страницы в гостиную, где по-прежнему работал телевизор (молодой человек бандитского вида предлагал зрителям автоматическую поломойку), и бросила их Штрельке на колени.
— Возьми-ка, Лес, — сказала она.
— Пожалуйста, — ответил он. Она обратила внимание, что частичка его «больного» мозга уже начала подсыхать у него на мощном голом плече. Вот и хорошо.
Тесс вышла в темноту навстречу ветру и стала медленно забираться в кабину пикапа. Скрип водительской дверцы показался ей странно знакомым. Да нет, что же тут странного? Разве она не слышала его возле магазина? Конечно. Она хотела оказать ему услугу, потому что и он собирался ей помочь: он собирался заменить ей колесо, чтобы она смогла доехать до дому и покормить кота.
— Я не хотела, чтобы у него сел аккумулятор, — сказала Тесс и рассмеялась.
Она приставила короткое дуло своего пистолета к виску, но вдруг передумала. Такой выстрел не всегда приносил желаемый результат. Ей бы хотелось, чтобы ее деньги принесли пользу пострадавшим женщинам, а не ушли на оплату ее бессознательного существования в некоем «хранилище для человекоовощей».
Рот. В рот будет вернее.
Гладкое дуло на языке отдавало оружейной смазкой, а мушка упиралась в нёбо.
Я прожила хорошую жизнь — весьма неплохую, как бы там ни было — и хотя в самом ее конце совершила жуткую ошибку, может, ее не сочтут чрезмерной, если там вообще что-то есть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
