в творчестве других поэтов (раннего Заболоцкого, обэриутов, позднего Мандельштама, Арсения Тарковского и многих других), вернулись в ту область цельных вещей и эстетического творчества, из которой сам Хлебников вышел.
1985–1988
«В твоей руке горит барвинок»
Этнографический комментарий к одной строфе Велимира Хлебникова
Строфа из «Игры в аду», не вошедшая в основной текст поэмы, опубликована в ряду разрозненных фрагментов Хлебникова. Это законченный эпизод из мозаичной композиции; окружение его не проясняет.
В твоей руке горит барвинок,
Ты молчалива и надменна,
И я, небесной девы инок,
Живу. Лишь смерть моя измена[191].
Строфа, по всей видимости, не заключает в себе «типично хлебниковских» трудностей; больше того, манера Хлебникова в ней почти неощутима. Регулярный четырехстопный ямб с ритмическим рисунком пушкинской эпохи (только рифменные клаузулы: ж-ж-ж-ж слегка смещают стилизацию); традиционно поэтический словарь в выдержанном высоком стиле; синтаксис прост и прозрачен, напоминая Пушкина и еще больше – классицизирующего Блока. Отсылка к Пушкину может быть мотивирована общей связью сюжета «Игры в аду» с «Набросками к замыслу о Фаусте» и особенно – со сценой «Игры в карты со смертью»[192]. Блок присутствует не только в строе стиха и синтаксисе, в лексике и фонике строфы, но и в ее смутно очерченном сюжете (верность «Ей»)[193].
Ни словарь, ни синтаксис строфы как будто не содержат в себе темных мест – и вместе с тем строфа понятна для нас приблизительно в том же роде, что баллада о Джаберруоке – кэрролловской Алисе: кто-то что-то делает и кто-то другой – еще что-то. Разъединяет героев строфы союз «и» или соединяет? Третье лицо в этой ситуации «небесная дева» – или это та же «ты»? «Ты» и «я», как непосредственно ощущается, связаны чем-то общим (их связь выражена, в частности, особой семантикой настоящего времени, которое их описывает, – настоящее с определенным модальным оттенком, Praesens atemporale) и в какой-то мере противопоставлены. Не достаточно ли это для поэтического смысла? Но именно в хлебниковском мире трудно согласиться на такую неопределенность и многозначность, вполне удовлетворившую бы нас в Блоке.
Естественно искать ключ к более конкретному смыслу в барвинке. Барвинок – один из любимых символов славянского фольклора и обряда[194]. Мы можем привлечь к интерпретации строфы две его символические функции.
Прежде всего, барвинок связан со свадебной символикой, в обряде и обрядовых песнях он – иносказание целомудрия невесты и супружеской любви[195]. В таком случае «ты» нашего четверостишия – невеста; «я» – инок в духе пушкинского «рыцаря бедного» или героя «Стихов о Прекрасной даме» Блока[196].
Если в барвинке значима собственно брачная символика, героев строфы связывает взаимное отчуждение; если он говорит только о целомудрии, и «ты» уподоблена «небесной деве» – рыцарское служение «его» «ей». При такой интерпретации строфа вписывается в литературно-католический контекст (как известно, монашески-рыцарская посвященность Деве не традиционна для православия).
Вторая возможность: барвинок связан с любовной магией, гаданием и приворотом. Именно в таком значении вспоминает его Хлебников в других стихах:
О, черви земляные,
В барвиночном напитке
Зажгите водяные
Два камня в черной нитке.
Темной славы головня,
Не пустой и не постылый,
Но усталый и остылый,
Я сижу. Согрей меня.
На утесе моих плеч
Пусть лицо не шелохнется,
Но пусть рук поющих речь
Слуха рук моих коснется.
Ведь водою из барвинка
Я узнаю, все узнаю,
Надсмеялась ли косынка,
Что зима, растаяв с краю.
Герой этих строф гадает (строфы I и IV) и привораживает (строфы II, III)[197]. При такой символике барвинка – гадательного и привораживающего магического средства – наша строфа читается как декларация героя о своей не подвластности любовным чарам, которыми занята «она» (ср.: Зажгите водяные… – горит барвинок). «Ты» и «я» резко противопоставлены.
Тема неудавшегося гадания-приворота известна по другим стихам Хлебникова:
Собор грачей осенний,
Осенняя дума грачей.
Плетня звено плетений,
Сквозь ветер сон лучей.
‹…›
Три девушки пытали:
Чи парень я, чи нет?
А голуби летали,
Ведь им немного лет.
И всюду меркнет тень,
Ползет ко мне плетень.
Нет!
которые, кстати, становятся совершенно ясными с этнографическим комментарием. Хлебников изображает славянское девичье гадание женихе по плетню (пересчет звеньев: да, нет…), итог которого, как ясно из последней строки, отрицательный.
Но оба предложенные выше толкования кажутся неудовлетворительными уже потому, что в них не вписывается главный признак сопоставления: ты молчалива – и я живу. Из этого живу и следует, видимо, исходить.
Тот этнографический контекст, который, на мой взгляд, полнее объясняет ситуацию строфы, – это славянский обряд похорон девушки, в особенно яркой форме известный в Карпатах и у казаков[198]. В том, что Хлебников прекрасно знал малорусскую архаику культа мертвых, сомневаться не приходится (ср. сюжеты этого рода в его «Ночи в Галиции», «Маве Галицийской»). На похоронах девушки инсценировалась свадьба: умершую венчали с живым, который именовался вдовцом; меняли восковые перстни, представляли свадебное шествие со сватами, дружками, венчальным деревцем, которое оставалось на могиле. В этом-то очень архаичном обряде участвует и барвинок, иначе именуемый «могильница», «гроб-трава» (Даль, I, 48).
Если этот этнографический комментарий верен, то все действие строфы из литературного, «католического» контекста переносится в бытовой, малорусский или казацкий; молчаливость и надменность «ее» получают простое толкование; акцент на живу понятен. Религиозный момент, мало совместимый с общим сюжетом «Игры в аду», исчезает: инок употреблен в нетрадиционном смысле; небесная дева – та же «ты».
Эта строфа, по видимости маргинальная для творчества Хлебникова, содержит в себе одну из важнейших его тем: тему смерти и отношений живых с умершими. Не пробуя говорить об этой хлебниковской теме в целом, отметим то, что в ней напрямую связано с комментируемой строфой. Отношения с умершими и самой смертью Хлебников часто мыслит как свадьбу. Вот далеко не исчерпывающие примеры:
Гроб леунностей младых.
Веко милое упало.
Смертнич, смертнич, свет-жених,
Я весь сон тебя видала.
Или:
Дочка, след ночей безумный!
Или вкруг чела бездумного
Смертири венок свили?
Или:
Нас трое прекрасно женатых
(«Жены смерти»)
Русалку – постоянное действующее
