вон и Хизер! – говорю я, высмотрев в толпе ее упругие черные кудряшки.
Но подойдя ближе, я вижу, что за их столиком уже нет свободных мест.
– Извини, – говорит Хэдли, опускаясь на стул, на спинку которого наброшен пиджак. – Мы тебе писали-писали, спрашивали, когда тебя ждать. В конце концов решили, что ты, видимо, забила.
– Мы пытались сказать, чтобы за нашим столиком не занимали, – Хизер с извиняющимся выражением пожимает плечами. – Но тебя все нет и нет. А мест не так много.
– Ничего страшного. Пересечемся потом.
Но я не могу не видеть летающих между ними взглядов – этого немого обмена мнениями. Они обиделись, что я их продинамила, что мы так и не сфоткались перед домом, где когда-то жили. Я пытаюсь улыбнуться, но выглядит это, скорее всего, как гримаса.
– А вон там Элла! – Адриан показывает в центр зала. – И похоже, у них за столом еще есть места.
Кто бы сомневался. Элла, привстав, машет нам рукой, свет струится между грудями в декольте. Вон они все – сияют нестерпимым блеском. Кларины кроваво-красные губы; Джемма, ее черное платье в блестках и длинные, как палки, ноги; тугой балеринский пучок Лили; рубины, осеняющие ключицы Сиенны. Недоступные хищницы, они прекрасны и ужасны – как и тогда.
И вот мы снова за одним столом – вся компания из Баттс-С в сборе. Не хватает только Салли.
– Выглядишь потрясно, – говорит Элла, когда мы подходим к столу. – Ой, туда не садитесь! Эти места уже заняли Лорен и Джона. Зато вот тут свободно рядом! Как раз около меня. Ты ведь белое вино пьешь?
Я пила белое вино – до сегодняшнего дня. Но тест на беременность, выброшенный в урну в туалете… Трудно поверить, что это было сегодня, что всего несколько часов могут так много изменить. Впрочем, мне ли удивляться.
– Да что-то настроения нет, – говорю я. – Голова раскалывается.
Но она все равно мне наливает.
Адриан уже прихлебывает вино. Он сегодня наберется. Будет со всеми трепаться, танцевать и притягивать людей, как магнит. Меня захлестывает волна тепла. Мне нравится, что он такой классный и такой предсказуемый. Кевин никогда таким не был. Кевин, наверное, уже уехал. И Салли с ним. Ее рука свисает из окна его пикапа, смех разрывает ночь.
Я гипнотизирую взглядом свой бокал. Элла тоже бросает взгляд на него, потом на меня. Наверняка сообразила.
– Мне нужно кое о чем тебя спросить, – говорю я.
– О чем? – отзывается она громче, чем надо бы.
– О той ночи, когда погибла Флора. Что было перед тем? Ты помнишь?
– Да ты смеешься, что ли? – Она заправляет волосы за уши. – С чего ты вдруг сейчас решила о ней поговорить? Раньше надо было спрашивать. Когда мне действительно нужно было поплакаться кому-то в жилетку.
– Я всегда готова была тебя выслушать…
– Это сначала я так думала. Но тебе никакого дела до меня не было. Я тебе праздник портить не буду и ни в чем тебя обвинять не намерена, но облегчать твою совесть тоже не собираюсь.
Она отворачивается и пригубливает вино. А я остаюсь в изумлении: неужели все это время именно Элла была настоящей актрисой?..
Тем временем подают первое блюдо – какую-то башню из помидоров. Лорен и Джона подходят к нам и садятся, за ними – пара мужей других девчонок, у всех в руках бокалы.
– Смотрите-ка, кто пришел! – говорит Лорен и икает. Я пытаюсь быстренько сконстрополить такое оправдание для нашего опоздания, чтобы в нем не фигурировал Кевин Макартур, из которого я пыталась выжать правду. Но на меня уже никто не обращает внимание – все взгляды устремлены на другую гостью.
На ней платье в пол, верх расшит бисером, цвет – бледная-пребледная роза, хоть на свадьбу надевай. Разумеется, Салли не сочла нужным соблюдать дресс-код – в гробу она видала «свой самый лучший красно-черный наряд». Лифчика на ней нет, но ей и не нужно – она всегда ненавидела свою маленькую грудь, щелкала себя по соскам, а я говорила ей: счастья своего не понимаешь, зато не обвиснет. Она улыбается, машет присутствующим, словно весь зал принадлежит ей, словно это ее личная красная дорожка. Может, так оно и есть – ведь больше никто на трон не претендует.
Она усаживается на свободный стул рядом с Адрианом, словно не сомневается, что он приготовлен для нее. Для Салли всегда найдется место за любым столом. Мне становится неприятно, что она подобралась так близко к моей территории, – и она, разумеется, тут же подбирается еще ближе: целует его в щеку, словно это ее муж.
– Прошу прощения за опоздание, – говорит она. – Что-то долго провозилась…
С чем же она возилась, интересно? Вряд ли марафет наводила. Мое платье, переброшенное через спинку стула; бумажная трубочка в клатче… Она пристально смотрит на меня, словно ждет от меня комментариев, словно я хоть раз имела смелость с ней не согласиться. Наряды на вечер двойников тоже выбирала она. «Вот что мы наденем», – сказала она. И вопрос даже не стоял.
Мне живо представляется, как она шагает назад в Баттс и утирает Флоре слезы. Рассказывает ей, чем я сейчас занимаюсь с Кевином. Смотрит на кружку «Лучшая». «Вот так ты действительно разрушишь ее жизнь – если тебе не слабо».
У меня звякает телефон. Посреди экрана налеплена эсэмэска от Билли. Адриан видит ее раньше, чем я успеваю спрятать телефон.
«Ну, что нового? Ты все еще с ним?»
Он закусывает нижнюю губу. Когда мы только начали встречаться, Адриан откровенно рассказывал о своем прошлом. «Была у меня одна – изменяла мне направо и налево, – помнится, сказал он. – А я бегал за ней, как щенок. Я многое могу простить, но измену – никогда». Я тогда прижалась к нему, рассыпалась в уверениях, которых он жаждал. Наши тела переплелись, я осыпала поцелуями его голые плечи. «Я никогда так с тобой не поступлю!» В тот момент я верила в то, что говорила.
– Билли спрашивает, перестал ли ты кукситься, – поясняю я, ворочая слова, словно гигантские булыжники. – Я рассказала ей о вечере памяти. Что я убежала и меня мучила совесть перед тобой.
Адриан отпивает еще вина.
– Если тебя мучила совесть, ты могла бы мне эсэмэску написать. Или ответить хоть на одну из моих.
Я ковыряю салат. Сыр резиновый, безвкусный. В меню я даже не заглядывала. Какое бы ни было следующее блюдо, все равно вряд ли я смогу его съесть.
Адриан подливает вина в бокал Салли, который, как и его собственный, уже почти пуст. Она демонстративно кладет руку на его руку. Мне она
