Сзади послышались тяжелые шаги. Ринтын обернулся и увидел милиционера. Он стоял, широко расставив ноги, и пытливо смотрел на ребят.
— Любуетесь? — спросил он, стараясь придать своему голосу дружелюбие.
— Да, — ответил Кайон. — Только что встали.
— Ночевали здесь?
— Да. Мы приехали вечером, и нам некуда было деться, — виновато пояснил Ринтын.
— В таком случае следуйте за мной, — приказал милиционер.
Ребята взвалили на плечи чемоданы и послушно зашагали за милиционером, который шел, то и дело оглядываясь: удостоверялся, идут ли за ним.
На улицах было еще пустынно. Тепло одетая женщина в белом фартуке поливала из шланга сырую от ночного тумана улицу. Редкие прохожие провожали удивленными взглядами Кайона и Ринтына и идущего впереди милиционера. Проносились полупустые трамваи, автобусы, одинокие легковые машины.
Ребята не чувствовали за собой никакой вины, но все же было неприятно идти по городу в сопровождении милиционера. В чем их могут обвинить? В том, что спали в неположенном месте, только и всего. Правда, все зависит от того, насколько тяжелым считается преступление — спать на берегу Невы в обществе сфинксов.
Еще издали ребята увидели в светящемся стеклянном четырехугольнике слово «Милиция». У подъезда стояли мотоцикл и синяя закрытая машина с красной полосой, как будто подпоясанная.
Милиционер толкнул дверь, и они очутились в просторной комнате, перегороженной высокой стойкой, за которой дремал, подперев щеку рукой, лейтенант. Он поднял голову, и в его глазах появилось любопытство: эти ребята совсем не походили на обычный "ночной улов".
— Здравствуйте, — почти одновременно сказали Ринтын и Кайон и поставили чемоданы на пол.
— Товарищ лейтенант! — приложив руку к козырьку, начал докладывать милиционер. — Данные лица обнаружены мной при пробуждении на берегу Невы, в районе исторических достопримечательностей.
— Каких таких достопримечательностей? — переспросил лейтенант, продолжая разглядывать ребят.
— Египетских сфинксов, товарищ лейтенант!
Лейтенант протянул руку:
— Ваши документы!
Ринтын и Кайон распаковали чемоданы и вынули паспорта, направления и дипломы об окончании Въэнского педагогического училища.
Лейтенант просмотрел документы. Он был еще совсем молодой, светловолосый и курносый. По возрасту начальником быть бы не ему, а тому милиционеру, который привел их с набережной.
— С Чукотки, значит? — сказал лейтенант.
— Да, оттуда, — ответил Ринтын.
— Учиться, значит, приехали?
— Учиться, значит, — кивнул Кайон и поинтересовался: — А что с нами будет?
— В данном случае наказание такое: во-первых, садитесь, а во-вторых… Товарищ Мушкин, — обратился он к милиционеру, — поставьте чайник и напоите задержанных!
— Каким это образом? — развел руками Мушкин.
— Вам никогда не приходилось ставить чайник на электрическую плитку?
— Приходилось, — ответил милиционер.
— Тогда выполняйте приказание!
Милиционер скрылся за дверью. Лейтенант подошел к ребятам.
— Будем знакомы: Василий Голев, тоже студент университета. Заочник юридического, — он протянул руку. — Издалека пришлось вам добираться, — сказал он. — Через всю страну! Долго ехали?
— Недели три, — ответил Кайон.
— На какой факультет поступаете?
— Нам сказали, что в университете открылся новый факультет — северный, — ответил Кайон. — Туда и будем поступать.
— Жаль, что никто из вас не идет на юридический. Вместе бы учились…
Открылась дверь в глубине комнаты, и, держа в одной руке чайник, а в другой нанизанные на пальцы алюминиевые кружки, появился милиционер Мушкин. Ринтыну показалось, что он оставил в той комнате строгое лицо. Мушкин улыбался во весь рот и был приветлив, как радушный и гостеприимный хозяин.
Он расстелил на столе газету, нарезал белый хлеб, откуда-то принес масло, сахар и разлил чай по кружкам.
— Давайте, ребята, чайку попьем, — пригласил Голев Ринтына и Кайона.
Милицейский чай был крепкий и вкусный. Ребята пили его с удовольствием, не отставал от них и Мушкин. Он снял фуражку, часто вытирал лысую голову большим платком и рассказывал:
— Иду я по вверенной мне территории, прихожу к мосту лейтенанта Шмидта, гляжу, на скамье под сфинксами лежат двое… Ну, думаю, опять Мирошка и Женька с Косо" линии. Нализались с получки. Подхожу ближе. Вроде со спины не похожи. Да и разговор не наш, другой. Ну, думаю, дело пахнет международными осложнениями… А оказалось, студенты!.. На вверенной мне территории студентов много. На Пятой линии общежитие да здесь на Университетской набережной, опять же художники — народ горячий и неорганизованный… Ничего люди, только любят на трамваях бесплатно ездить…
— Мы будем платить, — обещал Кайон.
— Да ладно, чего уж там, — махнул рукой Мушкин, — теперь свои люди, как-нибудь разберемся.
После чаепития Голев снова занял место за барьером. Некоторое время он что-то писал.
Пришел другой лейтенант. Видимо, сменить Голева. Он вопросительно посмотрел в сторону Ринтына и Кайона, но Голев его успокоил:
— Это мои знакомые. Поступать приехали в университет.
Сдав смену, Голев взялся проводить ребят.
Они пошли по знакомой набережной. Голев, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, рассказывал:
— Напротив нас купол Исаакиевского собора, чуть подальше Адмиралтейство… Налево в саду памятник "Румянцева победам". А вот этот дворец принадлежал Меншикову. Сейчас здесь юридический институт…
Ринтын не сводил глаз с Голева. Перед ним был первый университетский студент. Он оказался совсем не похожим на того, каким виделся Ринтыну его будущий коллега. Милиционер — и студент! Это было совершенно неожиданным.
— Вы здесь и учитесь? — спросил Кайон Голева.
— Нет, я учусь в университете.
— А какая разница между юридическим факультетом университета и институтом? — спросил Ринтын.
Голев попытался объяснить, но сам запутался и коротко закончил:
— Университет — это выше.
Прошли мимо трехэтажного зеленого здания.
— Здесь помещаются филологический и восточный факультеты, — сказал Голев.
— А куда мы идем? — спросил Ринтын.
— В главное здание. Спросим там, где ваш факультет.
Вчерашний красиво одетый старик предупредительно раскрыл дверь перед Голевым и взял под козырек. Ринтын и Кайон в удивлении приостановились.
— Здорово, Ефимыч! — Голев фамильярно поздоровался со стариком. Начальство здесь?
— Проректор Иванов-Томский пришли! — важно сообщил старик.
Голев прошел мимо секретарши в дверь с надписью на медной дощечке: "Проректор Иванов-Томский". Ринтын и Кайон остались в приемной. Через минуту дверь открылась, и Голев пальцем поманил ребят.
Проректор оказался еще совсем не старым человеком в полувоенной форме со следами погон на плечах.
Ребята почтительно поздоровались с ним.
— С Чукотки приехали?
— Так точно! — вместо них ответил Голев.
— По-русски понимаете?
— Понимают, — сказал Голев.
— Чего же они молчат? — удивился проректор.
— Не могу знать, — пожал плечами лейтенант и обратился к ребятам: — Давайте рассказывайте.
— Нам бы найти наш факультет, — сказал Ринтын.
— Видал! — Иванов-Томский улыбнулся Голеву. — Да они не хуже нас с тобой говорят по-русски. Ваш факультет в том же здании, где восточный и филологический. Это рядом. Проводи их, Голев.
— Есть, товарищ майор! — с готовностью сказал Голев и тут же поправился: — Простите, товарищ проректор.
По дороге на северный факультет Голев рассказал, что они с проректором служили в одной части и вместе дошли до Берлина.
— А кто этот важный старик у дверей? — спросил Ринтын.
— У каких дверей? — не понял Голев.
— Которого вы назвали Ефимычем, — напомнил Ринтын.
— Это швейцар. Старый моряк. Тоже воевал в ополчении.
По широкой лестнице в сопровождении Голева поднялись на второй этаж. На одной из дверей висела бумажка, написанная от руки: "Северный факультет. Деканат".
— Здесь я с вами распрощаюсь, — сказал Голев и добавил непонятное: — Ни пуха ни пера!..
2
Ребята сдали вступительные экзамены и поселились в общежитии на одной из линий Васильевского острова.
Комната находилась на последнем этаже большого старого здания. Жили вшестером: Ринтын с Кайоном, нанаец Черуль — студент третьего курса, чех Иржи Грдличка и два венгра — Михай Тот и Ласло Немети.
Когда Ринтын впервые появился во Въэнском педагогическом училище, поначалу все студенты казались ему на одно лицо. Потом такое было в общежитии грузчиков в Гуврэльском порту. Здесь же все жители студенческой комнаты были настолько разными, что при всем желании их невозможно было перепутать. Венгр Михай — низенький, толстый, в очках в тонкой металлической оправе. Он все делал медленно, с толком. Даже к такому, казалось бы, привычному делу, как ко сну, он готовился основательно: разглаживал ладонями простыни, взбивал набитую ватой подушку, долго пристраивался, подыскивая для головы единственно правильное и удобное положение. Высокий и худой Ласло, тонкие жилистые ноги которого не умещались под коротким одеялом, посмеивался над своим земляком и товарищем.
