— Сестре Леоноре!
В груди Абигайль затеплилась надежда. Она здесь!
— Да. Сестре Леоноре. Мы… — мысли Абигайль скакали, точно сумасшедшие, — слышали о ее… великодушии. И хотели бы… помолиться с ней вместе. — Абигайль, как ей показалось, набожно опустила глаза.
— Совершенно верно, — кивнул Уоллингфорд. Высокий, темноволосый, мускулистый, он выглядел как угодно, но только не набожно.
— Этого нельзя. Сестра Леонора — затворница. Хорошего вам дня. — Монахиня исчезла из поля зрения.
— Подождите! Мы приехали издалека! — закричала Абигайль.
— Господь воздаст вам за это.
— У нас для нее сообщение!
— Напишите ей письмо, — голос зазвучал тише.
— Это очень важно! Оно… оно от лорда Коппербриджа! — в отчаянии выкрикнула Абигайль.
В ответ не раздалось ни звука, только где-то вдалеке капала вода.
Абигайль приподнялась и схватилась за решетку.
Уоллингфорд положил руку на ее спину и негромко произнес:
— Полагаю, это все.
Внезапно калитка отворилась.
— О! — Абигайль едва не упала, лишившись опоры.
Перед ней стояла женщина с иссохшим морщинистым лицом в ниспадающем черном одеянии. Из калитки приятно веяло прохладой.
— Проходите.
— О, благодарю вас, sorella [10]! — сказала Абигайль.
Монахиня указала крючковатым пальцем на Уоллингфорда.
— Вы останьтесь.
— Эта леди моя жена. И я ее не оставлю. — В голосе Уоллингфорда зазвучали герцогские нотки.
Однако палец женщины даже не дрогнул.
— Она не ваша жена. Вы останетесь.
Уоллингфорд посмотрел на палец, затем перевел взгляд на Абигайль, но та лишь пожала плечами.
— Я тебя предупреждала. А теперь тебе придется расплачиваться.
— За что?
— За то, что солгал монахине.
С этими словами она прошла мимо него и скрылась за калиткой.
В коридоре было так темно, что Абигайль с трудом различала очертания идущей впереди монахини. Единственным ориентиром служил белый повой, накрывавший ее голову.
Взошла ли полная луна? Наверняка нет. Впереди еще несколько часов. Ведь сначала должно зайти солнце, не так ли? Возможно, им придется ждать до тех пор, пока…
Пока — что?
Пол был твердым и холодным. Абигайль ощущала это сквозь тонкие подошвы своих туфель. Монахиня свернула за угол, на мгновение скрывшись из виду, и Абигайль прибавила шаг. В конце нового коридора показался слабый свет. Наверное, там располагалась дверь. Откуда-то повеяло теплом.
Сердце отчаянно колотилось в груди, заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Абигайль призывала себя не терять разума и проявить терпение, ей ведь ничто не угрожало. Какими бы инструкциями ни располагала синьорина Монтеверди — если, конечно, благодаря какому-то невероятному чуду здесь находилась именно эта несчастная леди, — их с Уоллингфордом наверняка не поразит ударом молнии, если Абигайль не сумеет их выполнить. Если Леонора поручит ей нечто невыполнимое. Или если она просто не успеет сделать то, о чем ее попросят.
Проклятию — если таковое действительно существует — уже триста лет. Так почему же для того, чтобы его разрушить, выбрали именно ее? Это же просто смешно. А в монастырь ее привело просто любопытство.
Тогда почему же в ее сердце закралась тревога?
Темнота вокруг отступала. Свет лился из двери, расположенной почти в самом конце коридора.
Монахиня остановилась и сделала приглашающий жест.
— Сестра Леонора в саду. — Она приложила палец к губам. — Сейчас, когда солнце клонится к закату, у нее время молитвы.
— Как драматично, — пробормотала Абигайль и выглянула за дверь.
Крошечный квадратный сад, выложенный древними серыми плитами и огороженный зеленой живой изгородью, располагался на самом солнцепеке. В его дальнем углу уютно расположилось лимонное дерево, а у стены возвышался золотой крест, перед которым склонилась закутанная в черное одеяние фигурка. В воздухе витал еле слышный аромат лимона и эвкалипта.
Абигайль ждала, что монахиня объявит о ее приходе, но ничего подобного не случилось. Пожилая женщина поспешно скрылась за углом.
— Ничего себе гостеприимство, — вполголоса произнесла Абигайль, и стоящая на коленях незнакомка пошевелилась.
Сердце Абигайль замерло в груди. Незнакомка поднялась с колен, но не медленно и натужно, как старуха, а с легкостью и грацией молодой женщины. Складки ее повоя расправились на плечах.
— Здравствуйте, — сказала Абигайль, а потом поспешно произнесла: — Buon giorno.
— Buon giorno, — не оборачиваясь, ответила женщина.
Абигайль откашлялась:
— Мое имя Абигайль Харвуд.
— Абигайль Харвуд, — повторила монахиня, словно пробуя имя на вкус. Ее голос звучал ясно и молодо. А еще она определенно знала английский. — Я ждала вас сегодня.
— В самом деле?
— Прошло триста лет. Сегодня должна взойти первая полная луна после дня летнего солнцестояния. Вы ведь англичанка, не так ли?
Абигайль показалось, что воздух взорвался вокруг нее мириадами крошечных вспышек.
— Да. А вы синьорина Монтеверди?
Монахиня обернулась, и Абигайль ахнула. Эта женщина обладала какой-то невероятной, неземной красотой. На изящном пропорциональном лице сияли большие карие глаза.
Монахиня протянула руку, указывая на небольшую каменную скамью.
— Да. Прошу вас, садитесь.
Абигайль опустилась на скамью. А что еще она могла сделать? Синьорина Монтеверди села рядом с ней, словно жаворонок в гнездо.
— Стало быть, вы та самая леди, — сказала она.
— Та самая?
— Та, что разрушит проклятие, наложенное моим отцом. — Голос синьорины Монтеверди звучал спокойно и размеренно, без волнения и лишних эмоций.
— Я слышала о проклятии, но не знаю, смогу ли его разрушить. Я всего лишь… — Абигайль судорожно вздохнула. Она никак не могла поверить в то, что сидит здесь, на скамье в монастыре города Сиена, и разговаривает с синьориной Монтеверди. Казалось, даже воздух коробило от нереальности происходящего. — Я обычная женщина.
— Вы любите наследника лорда Коппербриджа?
— Да, — тихо ответила Абигайль.
— А он вас любит?
— Думаю… думаю, да. Насколько он способен на это. — Абигайль облизнула губы. — Это все, что от меня требуется?
Женщина глубоко вздохнула, глядя не на Абигайль, а на усыпанное желтыми плодами лимонное дерево.
— Синьорина Монтеверди?
— Зовите меня Леонора.
— Леонора, расскажите, что с вами случилось. Я должна знать все, раз уж мне предстоит вам помочь. Мне известно, что вы собирались сбежать с Коппербриджем, но пистолет упал, пуля попала в вашего отца, и он проклял вас перед смертью.
