сняли с него все протезы. Убрали пластину и глазной протез, сняли руку, осторожно разделив металл с нервными окончаниями, достали то, что заменяло часть легкого, извлекли замену левой бедренной кости и, наконец, отсоединили ступню.
Страх накатывал душными, липкими волнами.
В Хань, если хотели осквернить мертвеца, отрубали ему голову и другие части тела и прятали по отдельности – так его дух не мог найти путь в новое перерождение. И тогда он становился ужасным порождением зла, нежитью, которая пытается вернуть украденное.
Сейчас Цзиянь отчетливо понимал, что он, калека без ступни, с одним функционирующим легким, без руки и слепой на один глаз, пойдет по погребальным дорогам – и заблудится, и будет до конца жизни скитаться неупокоенным.
Мысли об этом словно обрели плоть и форму – злых птиц, нападающих на беспомощное сознание снова и снова.
Протезы снялись почти безболезненно – но прошло не больше четверти часа, как пришли фантомные боли, отвратительные, ноющие и не дающие сделать даже вздох.
– Кехт, у вас есть выпить? – донесся до него голос Ортанса.
– Бутылка за вашей спиной. Оно крепкое. Держу для подобных случаев.
– И часто у вас такие случаи?
– Вы – второй.
Цзиянь почувствовал, как Ортанс поднимает его голову, и позволил влить в себя крепкого, терпкого вина.
– Мне нужно, чтобы он был в сознании. И не двигался. Держите его крепко. Так крепко, как только можете, – это снова Диан Кехт, и жар огня и печи, и шипение металла.
– Что вы… будете делать? – слабо спросил Цзиянь.
– Ваши мастера решили поиграть в богов, – ответил Диан Кехт, и голос его доносился словно сквозь густой туман, вроде того, что путал их в Ламмер-Море. – Должен признать, что им это неплохо удалось. Заставить живое срастись с неживым – задача немногим под силу. Однако у всего есть свой предел. У вашего тела тоже. Оно просто не может больше выносить внедрение мертвого металла. Потому что это в принципе не то, что смертное тело – и смертный дух – может вынести. Но вы сильный. Поэтому мы попробуем. Только теперь это не будет спором человека и природы – сама магия фаэ породит связь между вашими нервными окончаниями живой плотью и внутренними органами и заменой из золота. Ортанс, держите его крепче.
Тело Цзияня пронзила адская боль.
– Что вы делаете?! – потрясенно крикнул Ортанс.
– Начался некроз тканей. Гниение. Надо очистить его тело прежде, чем начинать протезирование. Я прижигаю. Потом обрабатываю. Эту мазь делала королева Идберга. Поверьте мне, лучше ее никто не разбирается в целительстве.
Боль в самом деле отступила – как не было ее. И еще раз, и еще раз – пока Кехт проходился по его телу каленым железом и целительной мазью, Цзиянь то и дело заходился в крике, и Ортансу приходилось с силой прижимать его к столу.
Наконец пытка кончилась.
Кехт отошел к печи – и на некоторое время Цзияня оставили в покое.
– Что он делает теперь? – тихо спросил Цзиянь, единственный глаз которого был устремлен в потолок.
– Кует замену старым деталям, – шепнул Ортанс. – Лежите, я ему помогу.
Цзиянь понятия не имел, что Ортанс разбирается в кузнечном деле, но в шесть рук (с помощью Поупа, занимающегося печью) дело у них пошло явно быстрее.
Цзиянь все еще был в сознании. Тогда, в Хань, боги были к нему милосерднее.
Протезы возвращали на место по одному – сначала Кехт собрал заново его бедро и легкое, как наиболее уязвимые места. В нос Цзияня бил запах собственной крови, остро болели края соединительных швов и креплений. Но новые протезы действительно словно срастались с кожей – даже будучи еще только поставленными, они не ощущались как что-то чужеродное, не отторгались.
Следующей на место вернулась ступня.
Потом протез на лицо – Кехт сохранил старый протез, но заменил пластину, прикрывающую щеку и лоб.
Дольше всего возились, конечно, с рукой – пока Цзиянь снова не почувствовал в ней привычное давление.
А потом он провалился в сон – спасительный, прохладный, желанный.
ИЗ ДНЕВНИКА ГАБРИЭЛЯ МИРТА
Холмы, май 18** года
Этот первый шаг на Дороги Короля был шагом в неизвестность.
Никто из нас и помыслить не мог оказаться там.
Три брата и юная дева – сюжет хрестоматийный, балладный, и в тот миг я еще не понимал насколько. Не мог представить себе того, с чем мы столкнемся.
И даже сейчас, пока рука выводит эти строки, я все еще не могу осознать до конца…
Глава 22. Дороги короля
И ворота открылись.
Мистер Мирт, мисс Амелия, Джеймс Блюбелл и Этельстан одновременно шагнули вперед. И тут же тонкие золотые ветви ворот растворились в сумраке. Пейзаж изменился. Только что перед ними горел огнем заката хвойный лес с уходящей в него тонкой извилистой стежкой, а сейчас вместо пушистых елей – изогнутые сухие стволы, похожие на умертвия, а вместо тропы – широкая, вымощенная булыжником дорога. От солнца остались одни воспоминания. Не было слышно даже дыхания ветра. Все вокруг стало тихо и мертво.
– Веселое местечко, – усмехнулся Джеймс. – Думаю, фаэ были в восторге от такого способа передвижения. Как ты думаешь, братец, ширины дороги хватит, чтобы положить сюда рельсы?
Мистер Мирт бросил на него хмурый взгляд.
– Нам надо идти. Король Альберих предупреждал, что путь может быть долог и непредсказуем. Или ты передумал?
– Ну вот еще! Упустить свой единственный шанс вернуть трон?
– Хватит, – тихо, но очень твердо сказал Этельстан. – Вот именно поэтому меня и леди Амелию и отпустили с вами – вы оба готовы вцепиться друг в друга, забыв о цели.
– Не время для ссор. И даже для споров, хоть в них порой и рождается истина, – мисс Амелия взяла Габриэля под руку и повела вперед.
Джеймс и Этельстан пошли следом.
У ног клубился туман, и холод пробирал до костей. Дорога уходила вперед и терялась в непроглядном сумраке, и сложно было понять, есть ли там вообще путь.
Они шли молча – только Джеймс прожигал взглядом спину мистера Мирта. Не самое сложное задание – пройти по дороге из начальной точки в конечную, если речь идет, конечно, не о древнейших дорогах фаэ, по которым никогда не ступала нога смертного.
Мистер Мирт шел, то и дело поглядывая на мисс Амелию – каково ей быть здесь? И так на ее хрупкие плечи свалилось сразу много всего: и крушение дирижабля, и путешествие в зачарованный мир, а теперь вот – прикосновение к чему-то настолько древнему, существовавшему еще даже, наверное, до
