"Зачем я ввязался в эти разборки? - думал я, закусив от боли губу. - Сидел бы себе тихо..., Обещал же Егоров десять лет..."
Лежать было неудобно, голова оказалась слишком низко, и я осторожно заворочался, пытаясь, не поднимая рук, выгнуть кресло поудобнее. Манипуляции с креслом давались мне с трудом, и, главное, при каждом движении я испытывал страх, который мне теперь уже не удавалось гасить. Я ощущал себя хрупким сосудом, в любую минуту способным расколоться вдребезги. Еще неделю назад я плевать хотел на то, что со мной будет. А вот сегодня испугался, и испугался по-настоящему.
"Клянусь тебе, - воззвал я, обращаясь неизвестно к кому. - Все брошу и всем прощу. Даже Таш. Они много должны, но я - им прощу. Только помоги выжить. Если я уцелею, я отойду в сторону и не буду больше лазать по горам. Пусть там охотится десант. Я буду сидеть дома и беречься. Поддержи же меня! В последний раз".
Вздохнув, я открыл глаза. Не было никого, кто мог бы меня услышать. Мировой закон, к сожалению, не был вселенским разумом. А если бы и - был, то руки у него все равно не росли, и действовать он мог только как закон. Я знал, что делал, когда выбирал свой путь. Не каждый позволял себе это, поскольку свой путь всегда был дорогим удовольствием. Теперь мне предстояло оплатить счет.
Случайно я взглянул на компьютер и увидел на дисплее карминно-зеленое табло канала связи с констабуларием. Счетчик показывал, что моя информация уже ушла и теперь начинается прием передачи оттуда. Несмотря на боль, я почувствовал удовлетворение. Констабуларий знал теперь координаты базы Что бы со мной ни случилось, база будет уничтожена. Жаль только, я этого не увижу.
Закончив возиться с креслом, я снова откинул голову и закрыл глаза. Боль уже устойчиво поселилась внутри, то накатывая, то немного отступая, но ни на минуту не покидая меня насовсем. Все мои силы уходили на то, чтобы держаться, то есть оставаться в сознании и не стонать. Наверное, лучше было бы отпустить себя и провалиться в забытье, но я не хотел сдаваться. Достойно умереть - тоже искусство. Когда приходит твой час, его следует встречать в уме и при памяти. У меня это пока получалось, хотя и не очень хорошо.
В голове слегка звенело, и откуда-то издалека доносился ровный шум. Яркий свет, пробиваясь сквозь прикрытые веки, резал глаза. Я попросил, чтобы его выключили, однако никто не послушался. Это меня огорчило, но я решил не выяснять, что к чему. Все мое внимание занимала боль. Ее было слишком много, и я чувствовал себя бабочкой, наколотой на нее, как на булавку. Мир вращался вокруг меня, а я сворачивался вокруг своей боли. Появилась Марта и стала в ногах, глядя с задумчивым интересом.
- Уходи, - хрипло сказал я. - Успеешь нарадоваться...
Не отвечая, она так же задумчиво намотала на палец локон и исчезла. Я даже не заметил когда. Все вокруг плыло, как перед скачком в подпространство. Мир распадался на элементы, превращаясь в слоистую радугу. Над головой висела, ожидая команды, всякая нечисть, а у меня уже не было сил ее отогнать. Я давно приметил, что эти сгустки изначального ужаса перестают таиться, когда человек остается один. Они слетаются отовсюду, словно стервятники на мертвечину, и неустанно кружат над головой, готовые использовать любой повод.
Свет, прожигавший мне веки, начал казаться черным. Кожу на лбу неприятно тянуло. Я поднял руку и обнаружил, что покрылся холодным потом. Кибердоктор явно не успевал. В отчаянии я разлепил глаза и обвел помутившимся взглядом комнату. Взгляд этот был, судя по всему, прощальным. Кто-то стоял у изголовья, молча ожидая, когда я начну собираться. С трудом повернув голову, я увидел спешившегося всадника с мечом и перстнем. На нем была красная палаческая баутта, через прорези которой на меня требовательно смотрел бездонный мрак.
- А-а, - сказал я или, может, только пошевелил губами. - Это ты. Ну, где твое жало? Давно пора...
Я уже стоял на пороге, но никто не махал вслед платочком, чтоб я не упал духом. Впрочем, гораздо обиднее было то, что никто не отомстит за меня моим убийцам. Жестокость и ложь, увеличив энтропию информационного континуума, так и останутся безнаказанными. Возмездие и воздаяние обитали только в сказках криэйторов, а в непридуманном мире их не было, поскольку не было Бога. Уходить с такими мыслями было горько, но я это знал давно и не видел здесь откровения. В конце концов не я первый, не я последний.
От охватившей меня злости я вроде как ненадолго вынырнул на поверхность, чувствуя на губах чудесный вкус свежего воздуха. Однако потом все снова растворилось в кровавой тьме, опять навалилась боль, и больше я ни о чем, кроме нее, не мог думать.
Приходил я в себя медленно. Сначала, как только ощутил свое тело, я автоматически напрягся, готовый вновь продолжить борьбу с болью в ожидании неизбежного конца. Прошло не менее полминуты, прежде чем я осознал, что боли нет. Конечно, она не исчезла полностью, слабым нытьем отзываясь в грудине и под лопаткой. Но это была совсем не та боль, которая только что скручивала мое тело. Я еще не понял, что произошло, но главное я знал точно: я был жив. Я был жив, и боль ушла, и, значит, у меня появился шанс.
Странно, но я ощущал себя неприятно грязным. Лицо мое было словно покрыто тонкой, липкой пленкой, и я потянулся ее стереть. Но лишь коснувшись кожи, я понял, что это высох выступивший в самом конце холодный пот. Похоже, кибердоктор все-таки справился с поручением. Но тогда выходит, я довольно долго валялся без сознания. Интересно сколько?
Свет лупил все так же, и глаза не хотели открываться. Но я все-таки заставил себя расклеить веки и, отстегнув часы с пояса, поднес их к лицу. Была середина первого периода. На улице уже светало. Я скосил глаза и стал вглядываться в кибердоктора. Он работал, и на экранчике у него синела надпись. Мне оказалось достаточным немного напрячься, чтобы, не снимая его, различить слабо пульсирующие буквы: "Соблюдать покой! Опасность четвертой степени".
Я почувствовал, как непроизвольная, истерическая улыбка раздирает мне рот. Четвертой степени! Великий Дракон! И это после того, что было! Ликование стянуло скулы, жарко прихлынуло к глазам. Я был спасен! Моя молитва все же вошла в чьи-то уши. Раньше с четвертой степенью я ходил в рейсы. В некоторых случаях она означала простой грипп.
Заново осваивая свое тело, я поднял кресло в сидячее положение и неуверенно встал на ноги. Я чувствовал себя, как новорожденный, и хотел было сделать несколько шагов. Однако меня привлек компьютер, на дисплее которого продолжала светиться панель связи с констабуларием. Мгновенно позабыв о своих намерениях, я тут же сел обратно. Отчет показывал, что принято сообщение Давантари, и первое, что я обязан был сделать, очнувшись, это прочитать его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
