— Храни амулет, и ты получишь весть о родителях, — сказал настоятель, и Дзусио подумал: “Так же меня наставляла и покойная сестра”.
Дзусио добрался до столицы. Обличье буддийского монаха позволило ему заночевать в храме Киёмидзу24, что на склоне горы Хигасиямы.
Когда наутро он проснулся в приюте для паломников, первый, кого он увидел, был пожилой мужчина в головном уборе аристократа.
— Скажи, кто ты? — спросил мужчина. — Если при тебе есть какая-нибудь заветная вещица, покажи мне. Я — придворный советник Мородзанэ25, пришел помолиться о здравии моей бедной дочери. Во сне мне явилось знамение: найти отрока, спящего у левой переборки, и помолиться перед его чудесным амулетом. И вот я здесь, чтобы встретиться с тобой. Расскажи мне, из какой ты семьи, и покажи заветный знак.
— Имя моего отца — Муцунодзё Масаудзи, — отвечал Дзусио. — Вскоре после моего появления на свет он отправился в храм Анракудзи, что в Цукуси, и не вернулся. Матушка со мной и с трехлетней сестрой переехала в уезд Синобу провинции Ивасиро, где мы и жили до того дня, когда матушка решилась отправиться вместе с нами на поиски отца. Мы добрались до Этиго и там попали в руки злодеев. Матушку продали на остров Садо, нас же с сестрой — Хозяину Сансё в Исиуре. Сестрица там и скончалась. А у меня остался вот этот амулет,— и Дзусио достал изваяние Дзидзо-самы.
Мородзанэ взял амулет, приложил его ко лбу и поклонился. Потом стал с благоговением его рассматривать:
— Об этом талисмане я наслышан давно. Золотой будда Дзидзо — Хранитель Света. Некогда его привезли из Кудары26, он считался покровителем принца Таками27. Обладание им свидетельствует о твоей принадлежности к знатному роду. В начале годов Эйхо, когда на троне находился император из Сэнто, некто по имени Тайрано Масаудзи был понижен в должности и сослан в Цукуси, — за причастность к провинности своего сюзерена. Нет никакого сомнения: это был твой отец. Если в дальнейшем ты пожелаешь жить в миру, тебе полагается должность высокого ранга. Пока же прошу пожаловать гостем в мой дом.
Та, кого советник Мородзанэ называл дочерью, в действительности приходилась племянницей его жене и прислуживала государю. Долгое время она болела, и только молитва перед талисманом Дзусио послужила ее мгновенному исцелению.
Мородзанэ помог Дзусио сложить с себя монашеский обет и собственноручно надел ему головной убор на церемонии по случаю совершеннолетия. Туда, где отбывал ссылку отец Дзусио — Масаудзи, он направил бумагу об амнистии и послал гонца узнать о его здравии. Однако пока гонец добирался, Масаудзи переселился в мир иной. Дзусио, теперь принявший взрослое имя Масамити28, при известии об отце глубоко опечалился.
Осенью того же года Масамити назначили правителем провинции Танго. Эта должность считалась весьма почетной и к тому же не требовала отъезда в провинцию, текущие дела на месте поручались служилому чиновнику. Первое, что сделал Масамити, это строжайше запретил по всей провинции Танго куплю-продажу людей. Хозяина Сансё обязал освободить всех подневольных, а добровольно оставшимся у него на службе платить деньги. Семья Сансё опасалась разорения, но труд свободных земледельцев и мастеровых оказался производительней прежнего, так что хозяйство продолжало процветать.
Бонзу Донмё-рисси, который так выручил теперешнего правителя, он повысил в ранге. Кохаги, подруга Андзю, получила возможность вернуться на родину. В память Андзю был отслужен заупокойный молебен; на том месте, где она утопилась, построили женскую обитель.
Уладив все эти дела во вверенной ему провинции, Масамити испросил отпуск и отправился на остров Садо.
Управление островом располагалось в городке Савата. Не раскрывая своего имени и звания, Масамити обратился туда, однако выяснить местонахождение матери ему не удалось.
Однажды, раздумывая, что предпринять дальше, Масамити вышел из гостиницы и побрел куда глаза глядят. Миновав жилые кварталы, он оказался на дороге, пролегающей через поле. Безоблачное небо ярко сияло в лучах солнца, а на душе у Масамити был мрак. Почему же он никак не может отыскать матушкиных следов? Видно, отвернулись от него боги за то, что он полагается на чиновников, вместо того чтобы искать самому.
Проходя мимо большого крестьянского дома за редкой оградой, он увидел женщину в лохмотьях, которая длинным прутом отгоняла назойливых воробьев, клевавших рассыпанное для просушки зерно. Женщина чуть слышно напевала какую-то песенку.
Что-то заставило Масамити подойти поближе к ограде и получше взглянуть на женщину. На неприбранных волосах женщины лежал толстый слой пыли. И, судя по всему, она была слепа. Масамити пронзило острое чувство жалости. Когда же, прислушавшись, он различил произносимые ею слова, его охватила нервная дрожь, по лицу потекли слезы. А женщина между тем повторяла и повторяла:
Андзю, где ты? — Нет ответа.Милый Дзусио, где ты, где ты?Птенчики, далек ваш путь.Встречу ль вас когда-нибудь?
Масамити замер, пораженный услышанным Его обдало жаром, и только невероятным усилием воли ему удалось сдержать рвавшийся из души крик.
Не видя ничего перед собой, сокрушая ограду, он бросился к женщине и опустился перед ней на колени. Достал заветный талисман, приложил его ко лбу.
Женщина почувствовала присутствие какого-то человека умолкла. Она обратила свои незрячие глаза к Дзусио, и, увлажненные слезами, они начали раскрываться, как раскрываются во время прилива засохшие морские раковины,
— Дзусио! — закричала она. И они кинулись друг другу в объятия.
1915
СТАРАЯ ЧЕТА
Весна шестого года Бунка29 была на исходе. В один из дней в усадьбу Мацудайры Саситиро Норинобу — владетельного князя Микава-но куни Окудоно, расположенную на улице Рюдомати в квартале Адзабу, южнее того места, где сейчас разместились казармы третьего пехотного полка, явились плотники ремонтировать пустующий флигель. Соседи заинтересовались, кто собирается там поселиться. Им назвали имя Миясигэ Кюэмона — самурая из дома Мацудайры, который готовится уйти в отставку.
Этот пустующий флигель служил в усадьбе Мацудайры чем-то вроде отдельной гостиной, теперь к нему пристраивали небольшую кухню. Соседи любопытствовали, значит ли это, что Кюэмон после ухода на покой будет здесь жить? Им ответили: кажется, это не совсем так; сюда должен приехать из провинции его старший брат.
Пятого числа четвертого месяца, когда стены во флигеле еще не успели как следует просохнуть, в усадьбе появился пожилой человек с небольшим узелком. Прежде в этих местах его никогда не встречали. Нанеся визит хозяевам, он расположился во флигеле. У Кюэмона голова была лишь слегка тронута сединой, этот же человек был совершенно седой. Однако он выглядел молодцеватым и бодрым, а на поясе носил два меча отличной работы, — словом, весь его облик свидетельствовал о благородном происхождении, на провинциала он не походил.
Через два-три дня появилась пожилая дама. Ее волосы, уложенные в прическу “марумагэ”, тоже отливали серебром, всем своим достойным видом она была под стать старику.
Поначалу еду доставляли во флигель из кухни Кюэмона, но, обосновавшись здесь, старая дама стала сама заниматься хозяйством, причем с самозабвением, присущим разве что ребенку, играющему в куклы.
Пожилые супруги относились друг к другу с удивительной деликатностью. Будь на их месте молодожены, окружающие, наверное, сочли бы это в порядке вещей. Но коль скоро и мужчина и женщина были в преклонном возрасте, то возникали даже сомнения: может, они вовсе и не супруги, а брат с сестрой? При том, что эта пожилая пара не разлучалась ни на минуту, они неизменно проявляли такое трогательное почтение друг к другу, что со стороны их отношения казались даже излишне церемонными.
Судя по всему, они не были богаты, однако и стесненности в средствах не испытывали. Во всяком случае, они ничем не обременяли Кюэмона. Когда прибыл их багаж, в гардеробе старой дамы обнаружилось немало элегантных вещей, и среди соседей пошла молва: видно, она служила прежде в знатном доме.
Жили они без лишней суеты, как и подобает людям на покое. Водрузив на нос очки, старик читал книги, мелкими иероглифами делал записи в дневнике. Ежедневно часть времени он посвящал полировке своих мечей. Для поддержания формы регулярно упражнялся в фехтовании деревянным оружием. Старая дама по-прежнему с увлечением занималась хозяйством, а улучив свободную минутку, садилась рядом с мужем и обмахивала его веером. Тогда старик, по обыкновению, откладывал книгу и беседовал с нею. По всей видимости, эти беседы обоим доставляли огромное удовольствие.
Иногда они с самого утра отправлялись куда-то вдвоем. Первый такой их выход жена Кюэмона объяснила соседям следующим образом: “Отправились в фамильный храм Сёсэндзи. Сегодня их сыну, если бы он был жив, исполнилось бы тридцать девять лет, — самым расцвет для мужчины”.
