Рассказы его и в самом деле были удивительными и всегда начинались с того, как некто Вайль, Кенис или Померанц — непременно полуграмотный еврей из местечка — оказывался в Москве, являлся к главврачу психбольницы и предлагал ему открыть «цех». Конечно же, трикотажный цех! «Ви будете иметь себе лечебно-трудовой отдел, больные будут излечать себе трудом, я буду иметь себе кусочек хлеба и с маслом, а все вместе ми будем иметь еще кое-что», — талантливо пародировал Вульфик. Главврач — человек обязательно русский и обязательно неискушенный, — поначалу отказывался: «Я рад бы организовать у себя трудотерапию, но ведь надо закупить сырье, оборудование, наладить производство. Нет, это не для меня!» — «Послушайте сюда, доктор, — отвечал Вайль, Кенис или Померанц, — ну зачем вам думать за такие глупости? Пусть у меня болит голова за оборудование, за сырье и я знаю за что? За все! Ви будете себе руководить и получать — я знаю! — скромную зарплату».
В конце концов местечковому Мефистофелю удавалось соблазнить наивного русского доктора; при психбольнице возникало трикотажное производство, начинали капать кое-какие деньжата. Дальше больше — «левое» сырье, «левое» оборудование, «левый» товар. Денежки потекли ручейком, неискушенный доктор превратился в искушенного. Теперь он уже требовал расширять дело. Деньги потекли рекой. Десятки тысяч, сотни, миллионы. При слове «миллионы» Вульфик обычно понижал голос, закрывал глаза и умолкал.
Выдержав паузу, он переходил к «средней части» рассказа. «Фрукты Вайлю возили из Азербайджана, а Кенису — из Грузии. Вайль покупал жене брильянты, а Кенис — норковые шубы. У Вайля была дача с камином, а у Кениса — «Волга» с шофером». Вульфик долго и подробно описывал жизнь подпольных миллионеров, но, дойдя до самого интересного, неожиданно обрывал рассказ: «Все. Сгорел. Точка!»
Слушатели тоже сгорали. От любопытства. «На левом товаре засыпался? Любовница продала?» Вульфик загадочно улыбался: «Ни то и ни другое». — «А что же?» — «А то, что Вайль и Кенис были женаты на родных сестрах. Жена Вайля взяла и неожиданно умерла. Так, знаете, от рака. Общая теща тут и рассудила: чтоб деньги из семьи не утекли, Кенис — младший партнер — должен уступить жену Вайлю — старшему партнеру. Понятно, за отступные. Согласились, начался торг. Вайль говорит — возьми полмиллиона. Кенис возмутился — это за мою-то Сарру? Да ей цены нет! Вайль дошел до миллиона, потом сказал: хватит! — и забрал Сарру. Кенис до того обозлился, что сам пошел в органы и всех заложил».
Историям Вульфика все дивились. Не то, чтоб никто про валютные или трикотажные дела не слыхал — газеты так и пестрели заголовками: «Кагал желтого дьявола», «Шайка «Юрий Гендлер и другие»», «Валютчики казнены». Но откуда Вульфик такие подробности знал? Во, придумщик, во талант!
Подробности Вульфик знал от Владимира Ивановича.
Случилось это три года назад. Вульфик сидел в своем закутке за рабочим столом и, обложившись бумагами, думал о том, что вчера на обед он ушел на десять минут раньше и оттого досталась ему печенка с гречневой кашей.
Не успел он подумать о гречневой каше, как зазвонил телефон. «Хмельницкий? Срочно к директору», — выпалила секретарша. Срочно! Все у вас срочно, проворчал про себя Вульфик, взял папку с текущими делами и направился к выходу.
— Не знаешь, зачем он меня?
— Да это не он, его сегодня нет. Тебя какой-то мужчина ждет, из министерства что ли, — секретарша на секунду оторвалась от своей «Эрики» и тут же принялась стучать дальше.
За директорским столом сидел бледнолицый человек средних лет, среднего роста, неопределенного цвета глаз и волос. Он поднялся навстречу Вульфику, протянул руку и посмотрел на него долгим, испытующим взглядом.
— Да, изменились вы! Молодой-то был худенький, а сейчас такой солидный товарищ! Сразу видно — юрисконсульт.
— Извините, не припомню имени-отчества?
— А мы с вами еще не знакомы. Зовут меня Владимир Иванович, я вам от Алексея Денисовича привет привез.
— От какого Алексея Денисовича, из Минюста?
— Ну как же это вы так, Алексея Денисовича забыли! А ведь он вас с Урала вытащил, в Москве прописаться помог.
Кровь отхлынула от лица, ноги сделались ватными. Забыл ли он Алексея Денисовича? Очень, очень хотел бы забыть. Все для этого делал и, казалось, совсем уже забыл… И вдруг с удивительной ясностью — словно все это было только вчера, всплыла перед глазами жуткая, до отказа забитая людьми и вшами уральская пересыльная тюрьма, где над ним, дезертиром, издевались и охрана, и надзиратели, и зэки, и следователи. Ему было так худо, что он уже не надеялся дотянуть до лагеря. Но время пришло, и однажды его вызвал оперуполномоченный, который всегда вызывал зэков перед тем, как отправить их в лагерь.
— Ты что, в Томске жил?
— Никогда там не был, гражданин следователь.
— Как не был? А откуда у тебя этот адрес? — следователь протянул Вульфику его же записную книжку, ткнул пальцем: «Томск, ул. Пушкинская…»
— Да это мой товарищ детства, он еще до войны уехал из Ленинграда, но я у него не был.
— Как познакомились?
— Он в Ленинграде учился, к нам заходил. Мама его кормила, а он со мной физикой занимался, — чистосердечно признался Вульфик.
— Физикой, говоришь? А что с ним потом стало, знаешь?
— Он профессором сделался и в Томск переехал. Больше ничего о нем не знаю.
— Ладно, — опер почесал в затылке, — иди. Понадобишься — вызову.
Через неделю Вульфика вызвали. Но не к оперуполномоченному, а «на выход с вещами». Усадили в воронок и отвезли во внутреннюю тюрьму МГБ, которая после пересылки показалась ему земным раем. Три дня он кормился, мылся, а как только принял человеческий облик, подняли его наверх, привели в кабинет, велели ждать.
Ждать пришлось недолго, минут через пять на пороге появился бледнолицый человек среднего роста, среднего возраста, неопределенного цвета глаз и волос. Следователь поздоровался, уселся за стол, открыл папку и стал читать.
— Да, бежать с поля боя — тяжкое преступление, тяжкое. Могли и расстрел дать. Хотя двадцать пять — тоже немало!
В ответ Вульфик повторил то, что говорил всегда — как оглушили его взрывы, как потерял он рассудок, увидев взлетевшие в воздух руки и ноги своего товарища, как побежал не помня себя, не зная даже, куда бежит.
— Понимаю, понимаю, — не без сочувствия покачал головой следователь, — но преступление — оно всегда преступление, и искупить его…
— Да я ведь просил отправить меня на фронт, обещал искупить кровью!
— Зачем обязательно кровью? — следователь сделал длинную паузу, постучал пальцами по столу. — Ладно, к этому мы еще вернемся, а сейчас поговорим о твоем друге Борисе. Когда ты с ним познакомился?
Расспрашивал следователь подробно: где, как и почему. Расспрос продолжался и на второй день, и на третий, и на четвертый. Вульфик изо всех сил старался вспомнить подробности встреч и бесед с Борисом, но следователь требовал: еще и еще!
Прошло две недели. На очередной допрос следователь явился в хорошем настроении, уселся за стол и… протянул Вульфику папиросу.
— Ну что ж, Хмельницкий, мы убедились, что со следствием ты ведешь себя честно, показания даешь правдивые, ничего не утаиваешь и не путаешь. Кроме того, мы установили, что с поля боя ты бежал, будучи контуженным. В общем, есть возможность тебе помочь. Если… и ты нам поможешь.
— Я? — изумился Вульфик.
— Да, ты. Но учти, задание, которое мы хотим тебе поручить, особо секретное, так что, если согласен, подпиши о неразглашении, — следователь протянул Вульфику какую-то бумагу, — вот здесь и здесь.
Вульфик едва успел разобрать несколько слов — «Обязуюсь…», «В случае…» — как следователь тут же взял бумагу и положил ее в папку.
— Прекрасно, с этого момента мы с тобой сидим в общем деле. Так что называй меня теперь Алексей Денисович, а я буду звать тебя как все — Вульфик. Идет?
Вульфик кивнул.
— Так вот, начну с того, что американские и английские разведцентры усиленно подбираются к нашим секретам, плетут заговоры, чтобы опутать наших ученых, заставить их работать на себя. Такое вот шпионское гнездо, — следователь тяжело вздохнул, — свили и в нашем городе. А знаешь, кто находится в его центре?
У Вульфика перехватило дыхание.
— Вот именно, друг твоего детства. Во время войны он кое-что делал для армии и флота, а после попал в наш город и пытался по личными связям устроиться на сверхсекретное военное предприятие. Но мы установили, что его жена — дочь литовского буржуазного националиста, находящегося на спецпоселении, и сестра врага народа, расстрелянного в сентябре сорок первого. Мы, конечно, к секретной работе его не допустили, но согласились дать ему место директора в несекретном учреждении — Палате мер и весов. Однако твой товарищ по указке шпионских центров превратил эту захудалую контору в солидное научное учреждение. Под видом ученых он принял на работу бывшего троцкиста, члена семьи врага народа, а также лицо, побывавшее в плену. Одновременно он стал приглашать в Институт метрологии крупнейших ученых, работающих на сверхсекретных объектах. Смекаешь, что получается: с одной стороны, шайка предателей и шпионов, с другой — носители государственных секретов. А связующее звено — твой друг Борис!
