В другом углу красовалась груда пивных бутылок, куча старых газет, канцелярские принадлежности и отслужившие свой срок предметы одежды.
— Ты уверен, Сэм, — пробормотала Томми, — ты совершенно уверен, что мы попали в отведенный нам дом?
— Да, двадцать восемь «цэ», — повторил он. — Так мне сказали там. К тому же, — он сделал неопределенный жест рукой, — дом ведь никем не занят.
Томми ничего не ответила. Все более возмущаясь, громко стуча каблуками по затоптанному полу, она быстро осмотрела все комнаты. Крохотная спаленка, лишенная доступа свежего воздуха, была окрашена отвратительной зеленой краской. На потолке краска во многих местах отскочила, и он был как в лишаях. Из верхнего водяного бачка в туалете, покрашенного темно-желтой краской, на коричневый линолеум медленно падали капельки воды. На кухне стояла отапливаемая дровами печка, чем-то походившая на черный поврежденный линейный корабль; едва державшаяся на проржавевших винтах кухонная раковина была страшно оббита. Один из кранов был обмотан грязной засаленной изоляционной лентой, и из него тоже капала вода. Стекла в двух окнах были разбиты. Мебели почти никакой не было: комод, стул со сломанной спинкой, кухонный стол из сосновых досок, и все. Во всех углах лежали кучи старья и отбросов: изношенная одежда, засаленные игральные карты, поломанные детские игрушки, старые газеты и журналы, осколки черных граммофонных пластинок. В одном углу стояла гавайская гитара со сломанным грифом и одной струной.
— Да, им, конечно, нужно было бы убрать здесь хоть немного, прежде чем кого-нибудь вселять, — заметил Сэм. — Довольно грязновато, откровенно говоря.
— Грязновато! — взорвалась Томми. — Это же какие-то развалины! Как после погрома… — Она вызывающе посмотрела на Сэма. — Неужели они искренне думают, что здесь можно жить?
— Да, но если…
— Где мебель? На чем нам спать, сидеть, кушать?
— Дорогая, видишь ли… ты же знаешь, они не…
— Я вовсе не имею в виду тебризские ковры или секретеры в стиле эпохи Людовика Пятнадцатого. Ради бога, я имею в виду элементарно необходимые для жизни вещи! — Она понимала, что говорит слишком высоким голосом. Черт возьми, они не пробыли на новом месте и трех минут, а она уже кричит, как торговка рыбой. Но остановить себя Томми была не в силах. После свадьбы в Париже, нескольких месяцев пребывания в Кобленце и шумных и веселых недель в Нью-Йорке и Трентоне, после всех этих празднеств, надежд и радужных решений такая обстановка была просто невыносимой. — Что это за эксперименты над нами? — кричала она. — Неужели они думают, что здесь можно жить? Или это просто кто-то так неумно шутит?
— Дорогая, они переходят…
— Переходят от чего — от кочевого образа жизни к пещерному? Я за всю свою жизнь не видела такого отвратительного захламленного свинарника! Что они здесь делали? Волочили тяжелые наковальни? Посмотри на пол! — Она с отвращением поддела носком туфли валявшуюся на полу грязную рваную форменную рубашку, и та полетела в угол. — Они, кажется, специализируются здесь на подрывных работах? Ха, им надо начать с того, что положить хороший заряд под эти отвратительные развалины…
В соседнем доме кто-то хлопнул дверью. Томми замолчала, раздраженная, озлобленная, выведенная из себя жарой, длительной поездкой по этой знойной пустыне и этими жалкими развалинами, которые должны были стать первым местом для их совместной жизни.
— Томми…
Сэм смотрел на нее своим спокойным, любящим, неотразимым, просящим пощады взглядом. Как будто виноват во всем был он! И она вела себя так, будто он действительно был виноват. Как глупо! Ее охватило искреннее раскаяние. О, до чего же утешающим был его взгляд, бесконечно утешающим и ласковым! Она подошла к Сэму и прильнула головой к его широкой груди.
— Извини меня, дорогой, — пробормотала она, — я сама не знаю, что со мной происходит…
— Конечно, милая, — ответил он, нежно обнимая ее. — Устала от поездки и жары…
— Прости меня. — Она подняла лицо, закрыла глаза и прижалась к его влажной щеке.
— Здесь не так уж плохо, ты увидишь, — продолжал он. — Я подъеду сейчас к квартирмейстеру и спрошу, нельзя ли достать пару коек. А потом эти патронные ящики, ты знаешь, на них можно сидеть и стол из них получится.
— В самом деле?
— Вот увидишь! Поеду и попрошу привезти их сюда как можно скорее. Потом мы поработаем, приведем кое-что в порядок. У меня в багажнике есть кое-какой инструмент, ты же знаешь. Устроимся не так уж плохо.
Сэм внес в дом чемоданы с одеждой и предметами первой необходимости и расположил их в наименее захламленном углу. Затем он сел в машину и уехал. Томми переоделась в джинсы и рубашку, нашла под раковиной две пустые коробки и свалила в них всякий хлам. Затем она со все возрастающим неистовством принялась за уборку в спальне — усилие, которое явилось лишь прелюдией к тому, что она и Сэм сделали в течение следующих трех недель. Им отвели такое жилье? Хорошо! Она прищурила глаза и стиснула зубы. Она не будет больше выходить из себя, как это только что произошло. Томми вспомнила своего отца и слова, которые она сказала ему: «Я знаю одно — когда мы обоснуемся где-то на постоянное жительство, я уже ни на что жаловаться не буду». Отец тогда нежно улыбнулся и ответил: «Надеюсь, что так и будет».
Это произошло на свадебном обеде — ужасно дорогостоящем приеме в ресторане «Фойт», на котором настоял ее отец Джордж Колдуэлл. Он сначала думал устроить военную свадьбу в полку, но она запротестовала: она встретила Сэма вне орбиты Марса и хотела, чтобы и свадьба состоялась вне этой орбиты. Обед удался на славу. Были приглашены Бен Крайслер, Гарри Зиммерман и Уолт Питере — из бывшей роты Сэма, а также Лиз Мейю и еще две девушки из госпиталя в Невиле. Бен прочитал сочиненное им на этот случай и рассмешившее всех стихотворение со множеством фантастических предсказаний и предостережений, Гарри от имени батальона подарил ей серебряный кубок; Лиз безумно влюбилась в Уолта; все очень много выпили и было ужасно весело. Чванливые французы, обедавшие за соседними столиками, строили недовольные гримасы и смотрели на всю компанию осуждающе, но от этого было только еще веселее. Бен назвал свадьбу историческим событием и призвал всех считать эту дату праздником и впредь отмечать ее. После этого вся компания села на симпатичный экскурсионный пароходик и отправилась на прогулку вниз по Сене…
Но теперь они находились в форту Харди и должны были мириться с суровой действительностью. В тот первый день Сэму удалось раздобыть три койки — две в спальню и одну в гостиную, а она смастерила для них из миткаля покрывала, выкрасив их в лохани в темно-синий цвет. Она покрасила признанный негодным материал, предназначенный для устройства мишеней, и сделала из него занавески. Сэм достал также патронные ящики, и через некоторое время она смастерила чехлы и на них; он подремонтировал раковину, печку и ступеньки на крыльце. Она съездила в Хэзлетт и купила два подержанных стула, три индийских коврика и латунный торшер в форме фламинго. Они многое покрасили, починили, заклеили, зашили, непрестанно поражая друг друга при этом своим умением и опытом, подбадривая один другого похвалами. Небольшой приусадебный участок с поникшими в затвердевшей земле подсолнухами был безнадежно запущен, и Томми не стала тратить на него свои силы и время, решив, что самое главное — это привести в порядок интерьер. Они совершили визиты вежливости и им нанесли ответные визиты, поэтому она могла ходить с высоко поднятой головой; она теперь как бы крепко встала на ноги. Комнаты приобрели приличный вид, и в них можно было жить, несмотря на то, что домик был старый, полуразрушенный.
— …Большинству из них на все наплевать, они ничем не интересуются, — брюзжала между тем миссис Бауэре с недовольным выражением на лице. — Майор только позавчера говорил об этом. Все они были во Франции, где, конечно, не соблюдалось никакой гарнизонной дисциплины, и все очень уж важничают. Это прискорбно. Просвещенности и интеллекта, которые были свойственны офицерам до войны, теперь уже нет.
— Да, пожалуй, нет, мэм, — неуверенно согласилась Томми.
— Не пожалуй, а совершенно определенно. Уж можете поверить мне, дорогая. Некоторые из них доходят до того, что начинают поучать старших… Кстати, куда назначили лейтенанта?
— Лейтенанта? — недоуменно спросила Томми. — Ах, простите, вы имеете в виду Сэма. Его назначили в третью роту.
— Гм, — неопределенно промычала Эдна Бауэре. — Он, что же, Вест-Пойнт не кончал?
— Нет, не кончал.
— Он из сержантов?
Томми посмотрела на худое лицо миссис Бауэре, в ее серо-зеленые глаза.
— Да, из сержантов. Ему присвоено офицерское звание за боевые заслуги, во Франции. Одновременно его наградили орденом Почета.
