Сражение разворачивалось постепенно, с правого фланга британского фронта. Немецкая артиллерия открыла огонь в 6 утра, и вскоре войска Клюка уже вошли в незащищенный Ле-Като, тесня британские пикеты назад к холму у восточной окраины городка. Один из наступавших, лейтенант Кулорн, вспоминал позже: «Я приказал взводу: “Вперед! В атаку!” – и мы начали наступать короткими перебежками{500}. Оглянувшись в момент передышки, я обнаружил рядом лишь восьмерых солдат и пару унтеров. Остальные не тронулись с места». Однако его полк все же продвигался вперед, по несколько метров за раз. К 9 утра орудия Клюка поливали шквальным огнем суффолкцев и йоркширцев вместе с прикрывающими их батареями, которые оказались как на ладони перед немецкой артиллерией. Кошмар растянулся на часы. Полковник суффолкцев погиб в числе первых; вскоре одна из британских батарей лишилась всех офицеров и осталась с одним-единственным орудием. К середине утра Смита-Дорриена обошли с правого фланга, и остаток дня немцы стреляли по суффолкцам и йоркширцам с трех сторон, ведя продольный пулеметный огонь по британским позициям.
Некоторые части 2-го корпуса дальше к северу не успели добраться до назначенных позиций на линии фронта к началу сражения. В 7 утра запыхавшийся ординарец с приказом немедленно выступать в Бертри прикатил на велосипеде к ферме, где прикорнул на пару часов командир Ирландских стрелков полковник Берд. Сперва Берд растерялся, не зная, где искать своих солдат. Он поднял капитана Диллона, адъютанта, крепко спавшего в кресле. «Простите, сэр, мне очень стыдно, – извинился Диллон. – Помню, как сел, и больше ничего – пока вы меня не разбудили». Час спустя, ведя за собой клюющий на ходу носом полк, Берд вошел в Бертри, где у штаба корпуса встретил Смита-Дорриена{501}. «Вы готовы сражаться?» – спросил генерал. «Да» – ответил Берд. Подтянутый, сосредоточенный командир корпуса обвел взглядом колонну. «Орлы! Им нужен хороший бой и больше никакого отступления». Ирландских стрелков развернули в 3 км к северо-западу от вокзала Кодри, по центру британского фронта.
По свидетельству одного из штабных офицеров, Смит-Дорриен, понимая, что жребий уже брошен, не хотел никакого вмешательства главнокомандующего. «Его очень тревожило, как бы не явился сэр Джон, – он довольно долго распространялся на эту тему, отметив мимоходом, что левый и правый фланги оголены, однако он намерен задать немцам хорошую трепку, несмотря на риск попасть в окружение»{502}. Около 10 утра немецкая пехота начала массированное наступление через скошенные поля к западу от Ле-Като. Клюк ошибочно полагал, что развертывает свой 4-й корпус против шести дивизий британских экспедиционных войск, отступающих на юго-запад. В результате этого просчета формированиям Клюка, сталкивающимся с британцами в неожиданных местах, пришлось постоянно вступать в нескоординированные стычки, не оставившие им шанса навалиться всей массой.
Войска Клюка устали не меньше противника, после 50-километрового марш-броска совершенного накануне. Вопреки утверждениям британцев о превосходящих силах, брошенных в атаку на 2-й корпус, 26 августа против Смита-Дорриена выступили только шесть полков, три-четыре егерских стрелковых батальона и несколько тысяч спешившихся кавалеристов. При поддержке первоклассной артиллерии это была внушительная и грозная армия. И все же на битву Давида с Голиафом (каким сражение при Ле-Като осталось в британских преданиях) оно походило мало. Силы были примерно равны.
Как и при Монсе, приближающиеся толпой на расстояние выстрела войска противника выкашивались подчистую. «Промахнуться по немецкой пехоте невозможно, – писал 43-летний майор Берти Тревор, командовавший ротой йоркширцев. – Они прут целыми отрядами»{503}. Однако и обороняющиеся, в свою очередь, страдали от артиллерийского огня, который нанес особенно сильный урон британским батареям, развернутым так же открыто, как и их предшественницы на хребте Мон-Сен-Жан при Ватерлоо в 1815 году. Первому герцогу Веллингтону и впрямь многое при Ле-Като показалось бы знакомым: вражеские войска, наступающие тесными колоннами; возницы, хлестающие взмыленных лошадей артиллерийских расчетов, спешащих к позициям; курьеры, снующие туда-сюда с приказами.
Немецкий офицер недоумевал: «Невозможно поверить, что человек из плоти и крови способен выдержать такую мощную атаку. <…> Наши наступали со всей решительностью, однако эти ни с чем не сравнимые солдаты отбрасывали их снова и снова. Невзирая на потери, английская артиллерия кидалась на защиту пехоте и поддерживала смертельный огонь на виду у наших собственных орудий»{504}. Другой участник событий с немецкой стороны, лейтенант Шахт из пулеметной роты, отзывался о происходящем более скептично: «Перед нами показалась [британская] батарея, расположенная, по нашим меркам, слишком близко к линии обороны, в самой гуще пехоты, к которой мы подошли почти вплотную. Приготовиться! Цель на 1400 м! Беглым огнем! Недолет. Выше! Вскоре наблюдаем результат. Мечутся, словно муравьи в разоренном муравейнике. Повсюду вперемежку люди и лошади снуют и падают под неумолчное тра-та-та пулеметов»{505}.
Когда Смит-Дорриен отправил свой скудный резерв в подкрепление оказавшемуся под ударом правому флангу, мало кому удалось прорваться под огнем немцев. Берти Тревор из Йоркширского полка позже утверждал, что эту битву «не описать словами. <…> Каждый из нас расстрелял по 350 обойм, и многих положили. Но мы угодили в западню – странно, как вообще кто-то выбрался живым и невредимым. Тому, кто не выстаивал час за часом под взрывами и шрапнелью, под пулеметным и винтовочным огнем, не понять, что такое война. Я не знаю, что здесь веселого»{506}. Кружащий над полем немецкий аэроплан, который, намечая цели для артиллерии, периодически сбрасывал цветные дымовые бомбы, придавал современный колорит сражению в стиле XIX века. К 10 утра по правому флангу Смита-Дорриена одна артиллерийская батарея лишилась всех офицеров и осталась с единственным орудием. В этом сражении батальоны разных британских графств – йоркширцы, суффолкцы, корнуоллцы, аргайл-сазерлендцы и батальон Восточного Суррея – проявили стойкость и профессионализм, которых их командованию – за исключением командира корпуса – ощутимо не хватило.
На левом британском фланге день начался с небольшой катастрофы. 1-й Собственный полк Его Величества всю ночь провел на марше. Рассвет он встретил на дороге к Линьи, дожидаясь обещанного завтрака. Капитан Р. Бомон заметил на горизонте всадников, не похожих ни на британцев, ни на французов, однако предположение, что это могут быть немцы, его полковник отверг как заведомую чушь{507}. «Враг, – отрезал командир, – находится по меньшей мере в трех часах». Услышав долгожданный грохот повозок, солдаты обрадовались: «А вот и кухни!» Сложив оружие, все вытащили походные миски, несмотря на то что повозки, показавшиеся вслед за всадниками, начали разгружать, так и не доехав до британцев. В результате немецкая кавалерия получила возможность без помех развернуть свои пулеметы и открыть огонь по тысяче столпившихся в ожидании завтрака британских солдат.
Первая же пулеметная очередь убила полковника и обратила в паническое бегство три роты, побросавшие сваленные в кучу винтовки. Почти все побежавшие упали замертво, уцелели только те, кто сразу кинулся на землю. В конце концов помощнику командира удалось, собрав уцелевших, вызволить оружие и вытащить большинство раненых. Однако суровый урок, показавший, чем опасно разгильдяйство, чудовищно дорого обошелся Собственному Его Величества полку, в считаные минуты потерявшему 400 человек убитыми. Среди очевидцев этого конфуза был командир взвода соседнего Уорвикского полка лейтенант Бернард Монтгомери, впоследствии фельдмаршал, который крайне отрицательно отзывался о большинстве сторон британского командования и управления того дня. На какое-то время полку Его Величества удалось удержать позиции, имея дело лишь с немецкой кавалерией и стрелками. Однако, когда с левого фланга полк начали обходить всадники генерала Георга фон Марвица, британская пехота отступила.
Немцы, в свою очередь разворачивающиеся на виду у противника, пострадали не меньше, чем войска Смита-Дорриена: Гэмпширский полк стрельбой из винтовок обратил в поспешное бегство немецкую батарею, отцепившую орудия и собравшуюся начать обстрел. Действия полевой артиллерии обеих воюющих сторон осложняло то, что расчетам необходимо было видеть цель – для стрельбы так называемой прямой наводкой. Передовых наблюдателей, корректирующих огонь по телефонной связи, тогда еще не было. Памятуя сокрушительное поражение британцев при Коленсо в Англо-бурской войне, развертывать артиллерию и конные упряжки в пределах досягаемости немецких винтовок и пулеметов было безумием, однако подобное повторялось в течение всего дня при Ле-Като, а потом снова и снова на протяжении августовской кампании. Британские орудия стреляли по открытым целям с расстояния 1100 м – не намного лучше артиллерии Веллингтона при Ватерлоо. Немцы были лучше оснащены для ведения огня с закрытых позиций с помощью тяжелых гаубиц, однако обе стороны сдерживал ограниченный запас боеприпасов. Шквальные залпы наводили ужас на тех, кто под них попадал, но по сравнению с той мощью, которой достигнет артиллерия в дальнейших битвах, это были детские игры.
