Даже во время самой жестокой боевой операции не бывает так, чтобы все участники сражались одновременно. При Ле-Като, в то время как одни части серьезно страдали, другие провели на удивление спокойное утро в первоначально обойденных немцами секторах. Том Вулакомб из Мидлсексского полка свидетельствовал, что около половины двенадцатого он «съел не самый хороший обед» в батальонной столовой тыла. Вернувшись на передовую, какое-то время «мы болтали и перешучивались, начиная зевать от скуки»{508}. Даже когда вокруг начали падать немецкие снаряды, Вулакомб продолжал завороженно наблюдать за четырьмя черными коровами, безмятежно пасшимися неподалеку. В итоге одну убило прямым попаданием, но остальные три все так же беспечно жевали жвачку до конца боя. Один из участников с немецкой стороны с таким же удивлением писал об овечьей отаре, которая с отчаянным блеянием пересекала линию фронта под грохот канонады.
Пехотный лейтенант Реблинг, смотревший в направлении британских позиций в наблюдательную трубу, обнаружил, что установить, откуда стреляет противник, все равно не удается: «Мимо постоянно что-то свистело и врезалось в землю. Потом вдруг стоящий через одного от меня выкрикнул: “Адье, Зубенбах, мне крышка!” “Брось, Буссе! – осадил его капрал Зубенбах. – Выше нос!” Чуть погодя раздался стон: “Задето лишь плечо и ухо…”»{509} Реблинг забрал у раненого винтовку и патроны, однако по-прежнему не мог разглядеть, куда стрелять. Вокруг начала рваться шрапнель, у лейтенанта задело пулей ружейный ремень и пробило руку. Перевязал его один из солдат.
Канонада со стороны британцев постепенно стихала, по мере того как делали свое дело немецкие орудия. Но когда лейтенант Фрике вскочил на ноги и взмахнул саблей, поднимая своих солдат в атаку, пуля тут же сразила его. Потом на глазах Реблинга та же участь постигла ротмистра, сына офицера, участника Франко-прусской войны: «Сабля его отца, смертельно раненого в должности командира этой же самой 7-й роты под Бомоном в 1870-м, упала на землю навеки». У городка Кодри лейтенант фон Давьер, чтобы подбодрить солдат под обстрелом, вызвал гомерический смех, прокричав: «Я потерял свой монокль! Кто подберет – отдайте после битвы!»{510} Противники-британцы удостоили бы его аплодисментов.
Немцы начали теснить экспедиционные войска по центру фронта лишь около полудня, неся при этом ощутимые потери. Полковник мидлсексцев Халл подпустил врага на 500 м. Залп британцев возымел эффект, однако спешившаяся немецкая кавалерия к тому моменту уже просочилась в Кодри. Ирландских стрелков, удерживающих часть городка, подняли в контратаку. К облегчению полковника Берда, приказ отменил старший по званию, заявивший: «Главное для нас – остановить и измотать немцев»{511}. Вскоре после часа дня вокруг начали сыпаться снаряды, и Берд увидел бегущих в тыл британских солдат. Все транспортные лошади мидлсексцев были убиты, вскоре запылали городские дома. «Многие бежали назад в позорном беспорядке, даже офицеры некомандного состава, – писал офицер связи Александр Джонстон. – Становится грустно и тревожно за будущее, когда видишь англичан, ведущих себя подобным образом, тем более что и огонь не был сильным, и потери не особенно тяжелыми. Бежали, разумеется, только плохие солдаты или те, кто остался без командования, поскольку офицеров убило или ранило; немало было и стойких бойцов, которые храбро держались до последнего».
Полковник Берд пытался сдержать бегущих из Кодри, когда внезапно столкнулся со своим командиром бригады: тот, обмякнув, сидел верхом на скакуне, которого вели под уздцы в тыл два штабных офицера. «Здравствуйте, сэр, – сказал полковник. – Надеюсь, вы не ранены». «Нет-нет, просто возвращаюсь ненадолго назад», – пробормотал командир бригады и покинул поле боя. Высшего офицера оправдывала контузия осколком снаряда, однако в последующих сражениях рядовых за подобные поступки будут расстреливать. Немцев на время вытеснили из южной половины Кодри благодаря контратаке, в которую повел горстку британцев адъютант командира дивизии.
Тем временем по правому флангу положение 2-го корпуса ухудшалось. Смит-Дорриен рассчитывал на поддержку Хейга, но формирования 1-го корпуса все еще отступали, хотя их уже почти никто не преследовал, а ставка верховного командования даже не пыталась развернуть их обратно. В результате немцы смогли беспрепятственно ударить по открытому флангу у Ле-Като. Пехота и батареи попали под шквальный артиллерийский и пулеметный огонь противника, который теперь мог обозревать британские позиции до последнего метра. Рядовой Фред Петч из Суффолкского полка стрелял по немцам, подбирающимся со стороны небольшого оврага справа, когда одна пулеметная пуля отскочила рикошетом от ствола его винтовки, а вторая пробила навылет левое бедро и правую ногу, «почти парализовав левую сторону»{512}. Когда наступило недолгое затишье, показалось «будто рефери просвистел в свисток. Мы лежали и гадали, какой будет вторая половина “матча”», – писал Джордж Рейнольдс из Йоркширского полка.
Вторая половина мало чем отличалась от первой. Вскоре после полудня стало очевидно, что британцам нужно отступать – некоторые уже и так просачивались в тыл. Несколько частей благополучно отступили, но остальные задержались, и немецкая пехота подобралась к ним сзади, по холму у Ле-Като. «Около 14:30 положение ухудшилось дальше некуда, – писал Берти Тревор из Йоркширского полка. – Гребень холма справа от нас… разнесли в клочья, максимы лупили по нам почти в упор, с расстояния около 800 м; беспрерывно рвались снаряды и летела шрапнель. Половина наших была ранена, боеприпасы заканчивались. <…> Один батальон уже сдался, я видел, как немецкая гвардия взяла их в плен и проскакала вокруг парадным маршем»{513}.
Сложнее всего оказалось вытаскивать с поля боя британскую артиллерию. Огневые позиции некоторых батарей были расположены на одной линии с пехотой. Расчет должен был подойти с упряжкой к орудию, подцепить его и увезти в тыл, и все это под прицелом расположенных в полутора километрах немцев. На глазах у правого фланга Смита-Дорриена артиллеристы проявляли незаурядную, забытую уже доблесть, снова и снова устремляясь галопом вперед под градом пуль и снарядов в попытках вытащить свои орудия. Пехота, повскакав, радостными криками приветствовала лошадь артиллеристов, мчащуюся по склону на виду у немцев. На стороне противника лейтенант Шахт и его коллеги-пулеметчики не верили своим глазам: «Чуть ли не в самой гуще разрывов вдруг появилась темная масса. Это был [британский] отряд, приближающийся бешеным галопом. Мы подумали только: “Они что, свихнулись?” Но нет, это они с беспримерной храбростью пытались в последнюю минуту вытащить свои батареи. <…> 12 пулеметов нестройным хором застрочили по этим самоубийцам. Какая же кошмарная там возникла свалка! <…> Одна [лошадь] осталась стоять под этим диким градом пуль, пощипала траву, заржала, требуя воды, и устало помотала головой».
Снова и снова пули и рвущиеся под ногами снаряды валили всадников и лошадей на землю в бьющиеся окровавленные груды. Два орудия удалось вытащить из мясорубки и отвезти в тыл, однако соседние пришлось бросить, сняв затворы. Крест Виктории получили один офицер и двое ездовых, которые, промчавшись в 200 м от приближающейся немецкой пехоты, каким-то чудом вывезли одну из двух гаубиц. Второй отряд, предпринявший аналогичную попытку, был уничтожен полностью. Суффолкцы, аргайл-сазерлендцы и йоркширская легкая пехота прикрывали в середине дня отход 5-й дивизии, неся большие потери. В 3 часа дня майор Тревор из Йоркширского полка увел уцелевшую часть своей роты. При отступлении через поле рядом с ним убило двоих, однако «мы шли, а не бежали, как и подобает настоящим олдершотцам; три раза мы разворачивались и отвечали на огонь противника. Потом каждый ринулся к траншеям и другим укрытиям под смертельным огнем. <…> Мы отступали через орудийные батареи, вокруг которых лежали убитые артиллеристы»{514}.
Смит-Дорриен стоял у дороги, глядя на марширующие мимо войска – в предсказуемом беспорядке, но на удивление бодрые духом в большинстве своем. «Это было восхитительное зрелище, – писал он позже. – Они шли размеренным шагом, покуривая трубки как ни в чем не бывало, все формирования перемешались между собой. Тогда они напомнили мне толпу, возвращающуюся со скачек»{515}. Отзыв, надо сказать, мало общего имел с действительностью: корпусу Смита-Дорриена пришлось разыграть сражение XIX века против мощи оружия XX века, и ни одному из здравомыслящих его участников такой расклад понравиться не мог. Кроме того, ошибочно было бы делать вид, будто все как один проявляли героизм. Офицерам приходилось размахивать револьвером, останавливая дезертиров. В середине дня в Кодри полковника Ирландских стрелков Уилкинсона Берда, принявшего командование бригадой, попросили возглавить новую контратаку. Когда он отдал приказ майору, командующему соседним батальоном, тот посмотрел Берду в глаза и сказал: «Должен предупредить, сэр, люди больше в атаку не пойдут. Их сильно потрепало». – «А обороняться смогут?» – «Думаю, что да»{516}.
