— …и пить фруктовый чай с маффинами, — вздохнула я. — У вас нет при себе маффина, кей?
— В карете была корзинка с какой-то едой, — герцог зябко поежился. — Бедный Джеймс… и лошади… до сих пор слышу их крики. Великий лес, ну животные-то перед ними в чем провинились?!
Вопрос явно не требовал ответа, да я и не могла ответить — сквозь мышцы будто пустили ток, наглухо запечатав рот и заставляя тело выгнуться дугой. Холодно, как же холодно… негнущиеся, словно чужие пальцы путались в застежках сюртука, скользких и липких одновременно…
— Кей, вы ранены?!
— Ранен? — удивленно повторил Молинари.
— На вашем сюртуке кровь.
— Ах, это, — герцог развернул ко мне ладонь, темно-багровую в свете заходящего солнца, — ерунда, ничего серьезного. Неудачно схватился.
— Отрежьте… — я на миг задумалась и решительно закончила: — Рукав от блузки, надо срочно перевязать.
— Благодарю, но, — выпрямившись, Молинари взмахнул кинжалом, отхватывая полу от своей рубашки, — как говорят люди: «в своей шкуре и блохи не чужие». В данном случае… — прошипел он, зажав зубами конец лоскута, — это еще и гигиен… — кей вдруг осекся и замер, потешно шевеля ушами.
— Слышите?
— Не слышу, — пробормотала я, падая набок. Чистая правда, по устилавшим крышу медным листам я тоже скатилась без единого звука.
Глава 15
В которой инспектор Грин возносится.
— Еще кофе, мисс? — озабоченно спросил хорунжий. Я слабо кивнула и тут же мне вручили огромную кружку с коричневой жижей. Судя по еще более противному, чем обычно, запаху, кофейные зерна были слишком зеленые и недожаренные. Но сейчас мерзкий вкус любимого человеческого напитка оказался как нельзя кстати — он, словно губка, впитывал внимание, заставляя думать о себе…
…а не о темных «островках» тел, усеявших брусчатку площади Пяти Святых. Едва видимые в багровом отсвете костров мертвецы — застреленные, зарубленные и просто затоптанные толпой в те недолгие мгновения, когда ярость безумного зверя разом обернулась столь же отчаянным ужасом. Даже сам «великий и могучий» столичный туман словно боялся приблизиться к ним, робко выглядывая из-за домов рваными грязно-серыми клочьями.
Умом я понимала, что на самом деле убитых не так уж и много. И уж точно меньше, чем оставила бы за собой толпа, если бы ей позволили захлестнуть площадь и растечься дальше, по сходящимся к собору проспектам. Но чувства не желали слушать голос разума, сквозь милосердный полог ночи они «видели» картину с пожелтевших книжных страниц: бескрайнее смертное поле, где мертвые тела навалены в несколько слоев, а кровавые ручьи сливаются в широкую реку.
— …что командир наш, долгих ему лет, не растерялся, — продолжал тем временем седоусый унтер, обращаясь к закутавшемуся в его шинель Молинари. — Приказ-то был: «Стоять, не пущать!», дурацкий, прямо скажу, приказ. Когда такая орда на тебя прет, как тут устоишь, да не пустишь? Тут и парового голема завалят, свистнуть не успеет. А он вывел нас вперед, за рогатки, дождался, пока первые ряды показались, и трубачу: «К атаке!» Мы и налетели — каждый по барабану опустошил, потом сабли наголо… ну и пошла работа.
Последнее слово, произнесенное спокойно-будничным тоном, заставило меня вздрогнуть — словно рядом с ухом проскрипели железом по стеклу. Я никак не могла привыкнуть, осознать, понять эту чудовищно извращенную способность людей рассуждать об убийстве как о тяжелой, зачастую неприятной, но все же вполне обычной работе. С чувством глубокой собственной правоты, что ужасало не меньше. У солдата она была проста и незатейлива: он выполнял приказы, защищая закон и порядок от кровожадной толпы. Но и у тех, лежащих на булыжнике, тоже имелась своя правда — напрасных поисков работы, голодных детей и долгих ночей, полных лишь тоскливой безнадежностью.
— …а тут, сэр, штука такая — пусть их против нас и сто к одному, но когда над башкой пули свистят, а после из порохового дыма красные демоны вылетают — тут всякая арифметика пропадает, один только страх остается.
Ответную реплику герцога я не расслышала, в очередной раз едва не провалившись в сон. Оказавшееся в относительном тепле и покое тело непременно желало расслабиться, даже бурда в чашке оказалась плохим союзником в борьбе с дремотной трясиной, старательно засасывающей меня в свои объятия. Гнилые корни, куда же пропал Кард? Посыльной с его указанием: «оставайтесь там же» вернулся почти час назад. Неужели…
— Глядите-ка… — прервал мои сетования удивленный возглас одного из драгун. — Вот красотища-то.
Появившийся из-за купола собора воздушный корабль и впрямь казался невероятно, завораживающе красив. Оспорить это высказывание было бы сложно даже эльфу, ведь создатели летающей игрушки явно черпали вдохновение в эльфийской же архитектуре, а еще точнее — в стиле великого Укчиэра, чьи концепции «в-гармонии-с-живым» и поныне определяют облик почти всех наших поселений. Мягкий свет нежным золотом лился из широких окон, серебристо искрился на сетчатых крылышках носовой фигуры, становился почти белым у основания парусов, плавно перетекал по ним в пастельно-розовый оттенок и, наконец, растворялся в сумерках на верхних перекладинах мачт. Монументально-суровая мрачность громадного собора еще больше оттеняла хрупкую красоту, рядом с величественным куполом яхта казалась яркой тропической рыбкой из коралловых лагун, удивленно разглядывающей мшистый северный валун.
Я так увлеклась ее созерцанием, что бело-синий мигающий огонек сигнального фонаря приняла за декоративный изыск — и с трудом вернулась из волшебного моря в реальный мир, лишь когда Молинари тронул меня за плечо.
— Кажется, наш извозчик прибыл, вэнда.
— Извозчик? — я непонимающе оглянулась. — Но я не слышала стука копыт…
— Воздушный извозчик, — пояснил герцог, — корабль прилетел за нами.
Убрав почти все паруса, яхта снижалась, держа курс прямо на россыпь костров. Я ожидала, что нам сбросят веревочную лестницу или что-то подобное, ведь судя по формам нижней части, яхта не была приспособлена для посадки на ровную поверхность — но сильно недооценила тягу аранийской аристократии к удобствам. Корабль завис, из черного провала люка вниз устремилось нечто, больше всего напоминающее… поставленную на лыжи карету. Всю в завитках и вычурной резьбе, с гербом владельца на борту, занавесками на окнах и даже ливрейным лакеем на запятках, услужливо распахнувшим дверцы, как только странная конструкция коснулась брусчатки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
