- Что это значит? Власть будет другая? - спросил Андрей Иванович.
- А ты что думаешь, комсоды вам сохранят, Советы? Вон, смотри, другая статейка: "Три района в одну колхозную семью". Колхоз-гигант на площади в 135 тысяч гектаров. Как, доходит?
Андрей Иванович только сухо сглотнул.
- Слушай вывод. - Зиновий прочел: - "В пятилетнем плане колхозного строительства совершенно не были предусмотрены эти районы (то есть сплошной коллективизации), в то время как уже сейчас выявилось не менее 25 таких районов и намечается к сплошной коллективизации за предстоящий год до 60-80 таких районов. Колхозное строительство в районах сплошной коллективизации должно вылиться в совершенно иные формы, чем это мы привыкли видеть до настоящего времени..." Так-то, братец мой. Совершенно иные формы! Понял? Не будут тебя уговаривать, не будут! Проголосуют - и Вася. Наша Московская область, по слухам, будет вся районом сплошной коллективизации. Тульский округ уже объявлен таким районом. Рязанский округ на очереди, если уже не объявлен... Вчера нашу снабженческую базу прикрыли. Хватит, говорят, возиться с этими сельковами. Да здравствуют колхозы! В наших помещениях открывается машинно-тракторная станция. А это значит, что наш район намечен к сплошной коллективизации. А проведут ее, говорят, за зиму. Весеннюю посевную начнут уже колхозы, а не вы, собственники.
Зиновий сложил газету опять брикетиком, хлопнул ею по ладони и передал Андрею Ивановичу.
- Вникай!
Тот потерянно теребил ус, все еще нелепо стоя возле горничного порога. Надежда успела процедить и разлить по кринкам молоко, сказала от стола:
- Что вы, в самом деле, как чужие, топчетесь у порога. Проходите к столу да читайте...
- Как чужие! - подхватил Зиновий. - Именно чужие. В этой жизни мы перестали быть хозяевами. Нас просто загоняют в колхозы, как стадо в тырлы. И все теперь становится не нашим: и земля, и постройки, и даже скотина... Все чужое. И сами мы тоже чужие... А раз так, то вались все к чертовой матери.
Он ходил по избе, поскрипывая хромовыми сапожками (калоши в коридоре снял), и ворошил рукой волнистые каштановые волосы, словно перед девками красовался. Андрей Иванович тихонько, как пришибленный, удалился в горницу и до прихода братьев читал и перечитывал без конца эту грозную статью, подписанную каким-то Терлецким. Он читал ее до шума в голове, до звона в ушах, и ему стало казаться, что кто-то из-за плеча посмеивается над ним, нашептывает: "По теории классовой борьбы - каждая собственность калечит отношения между людьми..." Он оглянулся и увидел - в углу, на бревенчатой стене, лукавую рожу Сенечки: и подслеповатые глазки, и открытый вздернутый нос с черными ноздрями... Он вздрогнул и поднялся с табуретки. Наваждение пропало... На стене в углу, на месте Сенечкина носа, виднелось два черных сучка, чуть выше - волнистые затесы, напоминавшие изгиб бровей...
- Эдакая чертовщина... - выругался Андрей Иванович, потом перекрестился, - спаси и сохрани, царица небесная...
На братьев - Максима и Николая - статья, к удивлению Андрея Ивановича, подействовала совсем иначе.
- Я знаю, - сказал Николай Иванович. - Тарантас вчера сказывал. Из Рязани вернулся, от зятя. Говорит - насчет сплошной коллективизации - дело решенное. Ну и что же? Опролетаризируемся к чертовой матери, и дело с концом. Двум смертям не бывать, а одной не миновать...
Максим Иванович вроде бы обрадовался: правильно говорит. А чего тянуть резину? В колхоз так в колхоз... Всем сразу! Давай поглядим, чего из этого получится?
- Нет, не поглядим... Загорбину подставлять надо. И не чужую, а свою собственную! - горячился Андрей Иванович. - Все туда отвезти... И лошадей, и корову, и овец... Инвентарь. Все снасти свалить в кучу малу. Все, что наживал своим горбом, вот этими мослаками... - выставлял он вперед ладони и яростно сжимал кулаки. - Все отнести своими руками? Да я... Да мне легче руки на себя наложить!!
- Круши все подряд! - сказал Зиновий. - Начинай с самовара... Лупи его в брюхо!..
Надежда только что поставила на стол самовар и цыкнула на мужа:
- Ты чего размахался, фараон? Смотри, чайник со стола не смахни! Я тебе тогда покажу сплошную коллективизацию... Сам убежишь из дому...
Зиновий переломился в поясе и прыснул, как кот, а Николай Иванович и Максим Иванович оба словно по команде отвернулись и затряслись в беззвучном смехе; только уши наливались краснотой, будто подсвеченные лампой.
...Остыл Андрей Иванович и сам рассмеялся:
- Мне что, в самом деле, одному за всех отдуваться? Переживу и я. Не хуже иных-прочих.
- Да ты пойми, Андрей, пойми! Если уж руки зудят у начальства, так они все равно перекроят по-своему, - рассуждал Максим Иванович. - Это они друг перед дружкой стараются. Кто-то кому-то кузькину мать хочет показать. А наше дело - сиди и смотри. Сунешься свою правду доказывать - язык отрежут. Кому нужна твоя мужицкая правда? Им свою девать некуда. Вот они ее кроют да перекраивают, на нас вешают, примеряют. Кто всучит свой покрой, тот туз и король. И хрен с ним, пускай тешатся. Ну наденем эти ихние колхозные шинели да армяки... Поносим год, другой. Все же увидят, что в коленках жмут. Ну посмеются да скинут. За старое возьмемся, за свое исконное-посконное. Только и всего.
Максим Иванович гудел, добродушно ухмылялся в черную окладистую бороду - он был медлителен, коренаст, с большой кудрявой головой, сидел, как в малахае.
- Ты только надень этот колхозный хомут... Так засупонят, что до самого издоха не вырвешься, - возражал Андрей Иванович. - Не только ты, дети твои увязнут в этой тине и проклянут тебя. Эх ты, башка большая! Да тебе что? Твои дети выросли да разлетелись. Тебе ветер дует в зад.
- Нехорошо, Андрей! Вразнобой мы пошли. Чертогон какой-то. Беда. Нам вместе держаться надо, крепко, как пальцы в кулаке. Тогда мы всего добьемся. Как в восемнадцатом году. Вместе пошли воевать: и ты, и я, и Михаил, и Колька. Он в те поры еще сопли подтирать не научился толком, а туда же, в строй. И воевал будь здоров! И Андрюшка мой успел. А теперь врозь?
- Ты не равняй хрен с пальцем, - огрызнулся Андрей Иванович. - В восемнадцатом году мы землю разделили по едокам, нарезали поровну, без обиды. Только работай, старайся... А теперь вы все валите в кучу малу, как тряпишник в телегу: кто чего принесет, то и ладно. Вам бы все перемешать да поглядеть - что выйдет из этого. А чего глядеть? И так все ясно: кто ближе окажется, тот и вытянет из этой кучи что получше, а тому, кто на отшибе, - шиш!
- Дак ведь не по своей охоте! Нас же склоняют. А раз так - все должны делать что-нибудь одно. Хочешь ты или нет, а большинство пойдет. Склонют! Зачем же тебе в меньшинстве оставаться, голова два уха? Сомнут! Не лучше ли всем враз притопать и всю затею обнажить. Смешно?.. Так вместе и посмеемся.
- Стыдно ведь старым мужикам придуриваться.
- Стыдно тому, кто заставляет.
- Э, нет! Я не Петрушка, чтоб под сурдинку дергаться на краю балагана. И ежели уж пойду на такое дело, так и отвечать за него должен сам. И грех мой.
- Ну вот, сразу и грех. Я это к примеру сказал. Может, что и доброе получится из этих колхозов. Надо попробовать.
- Иди ты со своей пробой! Одна вон попробовала... - Андрей Иванович не договорил, сердито, с грохотом отодвинул табуретку, встал из-за стола и, заложив руки за спину, начал крестить пол.
Вдруг остановился посреди горницы, круто взглянул на братьев и спросил, вроде с испугом:
- Да вы понимаете или нет? Это же не артель, а сплошной колхоз! Куда ни кинь - все клин. И выхода из него нет. Бежать захочешь - так некуда.
- Брось, брось яриться-то, - осаживал его Максим Иванович. - Эка, напугал колхозом. Вон, в девятнадцатом году все пароходы потопили. Лоцманам делать нечего - работы лишились! И то не пропали. Вот видишь, живу и здравствую. И в колхозе проживем. Чего ты боишься? Кругом же свои люди. Председателем станет Ванятка Бородин. Поди уж, не обделит тебя-то.
- Ему и делить-то нечего будет. Теперь вон хлебные излишки приходится силой выколачивать из каждого. А тогда? Подъедет обоз к амбару - выгребут все под метелку, и поминай как звали.
- Андрей, Андрей, не складывай руки на груди раньше времени. Мы еще помашем да попашем.
- Нет, нет! Опролетаризоваться вчистую... и к чертовой матери! - сказал Николай Иванович; на безусом горбоносом лице старался он изобразить суровую озабоченность, но глаза озорно поблескивали, поглядывали на Зиновия, который за самоваром строил уморительные рожи, передразнивая старших братьев.
Андрей Иванович, так и не одолев старшого, набросился на Николая:
- А кому ты нужен голым пролетарием? Куда денешься? В мытари пойдешь?
- К Михаилу подамся, в Юзовку. Все ж таки он слесарь. Поможет устроиться.
- Он сам живет в глиняной мазанке. Куда же он тебя устроит? Да еще с двумя детьми?
- Ну в Рязань подамся... Вон вместе с Зиновием.
- А у Зиновия что там, в Рязани, свой департамент?
- Меня зовут на завод "Сельмаш"... В бухгалтеры, - вынырнул тот из-за самовара.
