— За что?
— А вот за это. — Призрак осторожно потрогал пальцем раздутый нос.
— И во сколько оцениваешь травму?
— Скоро поймешь.
— А если принесу извинения?
— Все зависит от формы. Если чистосердечно, одно. Если с приколом, другое.
— Я подумаю, — пообещал Сидоркин, подслеповато щурясь.
…Для Сабурова разговор чем дальше, тем становился занимательнее, но силы исчерпались. Извинился перед застольем и кое-как доковылял до своего ложа за печкой. Прибежала следом Татьяна Павловна, задернула занавеску.
— Как вы, Иван Савелич? Грелку сделать? Или капельки?
— Ничего не надо… Последи, чтобы парни не передрались. Проводи добром.
— Ах, Иван Савелич, разве можно так! С утра на целый день. Не емши… Ведь не тридцать лет…
Уснул, как в прорубь нырнул. Только что спорящие, возбужденные голоса поблизости — и уже нет ничего. Глухое безмолвие, провал в вечность. Первый раз после появления Ани отключился намертво, а раньше случалось и перед телевизором, и с газеткой на диване. Бух что-то в висках — и мертво. Выныривать из такой глубины, как заново рождаться — вот что мило.
Очнулся — тишина, ночь, призрачное окно, печка потрескивает и Аня под боком. Пошевелился, вздохнул.
— Что, Иван? Сердце?
— Нормально… Ребята уехали?
Прильнула, зашептала:
— Так и не взяли ни копейки, представляешь?.. А с виду бандюки. Вот как бывает: внешность обманчива. Саша — такой умный оказался, с концепциями, с программой. После тебя так разошелся, Ницше цитирует, Бердяева — честное слово.
— Физик, — напомнил Сабуров. — А ты как думала?.. Наших братков поглубже копнуть…
Аня иронию пропустила мимо ушей.
— Сидоркин-то, Сидоркин ничуть не уступал. Догадайся, чем крыл? Писанием! Апостольскими текстами. Я обалдела. Прямо философский диспут.
— Не передрались философы?
— Что ты! Знаешь, к какому выводу пришли?
— Ну?
— России нужен царь. Помазанник Божий. Иначе русские сами себя истребят.
— Свежая мысль.
— Еще бы! Но это не все. Царь нужен свой, доморощенный. Не немец, не американец и уж ни в коем случае не еврей.
— Это антисемитизм, — не одобрил Сабуров.
— Царем постановили ставить Коляна, Сашиного друга. Целый час обсуждали. Колян по всем статьям подходит. Молчун, ангельская душа и разум недалекий. До сих пор американский доллар от австралийского не отличает. План выработали на год вперед. Сперва двинут в депутаты, оттуда в правительство, дальше обстановка подскажет. Одно плохо. Сидоркин сказал, народ за Коляном не пойдет, потому что он срок не мотал. Без тюремного прошлого — кто ему поверит? Но Саша предложил выход. У него есть умелец, который за десять баксов выправит натуральный волчий билет. Можно даже с политической статьей.
— А Колян? Главное ведь, чтобы Колян согласился.
— У Коляна есть условие. Царицей должна стать какая-то Сонечка из Клина. Аптекарша. Она Коляну второй месяц морочит, но на царскую корону, он не сомневается, клюнет.
— Неслабо посидели… Может, теперь поспим немного? Скоро утро.
Аня положила ему ладошку на грудь.
— Сейчас уснешь, подожди…
— Ну?
— Очень важно, Иван. Потом вдруг не решусь. Только не думай, что пьяная. Всего полстопки выпила.
— Ага.
— Я с тобой никогда не расстанусь. До последней березки. По своей воле — нет… Захочешь избавиться, возьми и убей. Как кошку лишайную. В жены не прошусь, не надо. Просто буду при тебе. Ничего не отвечай, пожалуйста. Спи…
Ему и нечего было ответить.
ГЛАВА 5
Корин сошел с электрички около полудня, до Вяземок добрался на рейсовом автобусе, который ходил три раза в день. Вяземки — конечная остановка, автобус остановился на заасфальтированной площадке возле продолговатого каменного здания, похожего на склад. Немногочисленные пассажиры — три пожилых женщины с огромными сумками, слегка бухой старикан в заячьей шапке и две дамы, одетые по-городскому, — покинули автобус вместе с ним. На Корине — кожаная куртка, серые модные брюки, на голове — кепка-берет, в руках — вместительный кейс. Глаза прикрыты солнцезащитными очками в черепаховой оправе (фирма «Дарлинг», 180 долларов за штуку). Волосы аккуратно заправлены под берет, лицо свежевыбрито. Он ничем больше не отличался от обычного мужчины, принадлежащего среднему классу, к так называемым «яппи», и ощущение оттого, что он стал таким, было самым волнующим с тех пор, как покинул подземелье. Он выехал утром и, пока добирался до этой глухомани, не приметил на себе ни одного чересчур любопытного взгляда, в котором читался бы страх. Это означало, что обратное перевоплощение совершилось, и это было хорошо, очень хорошо по той причине, что в новом обличье ему скорее удастся сломать ледок в хрупком сердце Анека, если возникнет такая необходимость.
В том, что он опять вполне стал человеком (разумеется, внешне), он убедился накануне, когда посетил в министерстве крупную зажравшуюся демократическую особь — Дениса Осиповича Башкирцева. На входе дежурный милиционер лишь скользнул по нему взглядом и не потребовал никакого документа, хотя у Корина лежало в кармане красное, с тисненым гербом удостоверение сотрудника Внешторга (услуга Махмуда). Самостоятельно, ни у кого не спрашивая, он разыскал кабинет Башкирцева на третьем этаже. Просторная приемная с высокими шкафами и мягкой мебелью и красотка секретарша за столом с телефонами и компьютером. У нее он тоже не вызвал подозрений, лишь чисто женское любопытство, которое выразилось в строгом тоне, не соответствующем затуманенной, откровенной улыбке, как у любой канцелярской шлюхи. В прошлой жизни Корин повидал их немало.
— Вы к Денису Осиповичу? Вам назначено?
— Да… Доложите, Мамеладзе (фамилия по удостоверению) из Внешторга. По личному делу.
— Придется подождать. Он занят.
Корин присел в кресло, он никуда не спешил. Девица несколько раз нервно передернулась под его пристальным оком. На стройной шейке пульсировала изящная сиреневая жилка. Минут через десять он напомнил о себе.
— Вас как зовут, мамзель?
— Марья Антоновна.
— У него кто там, у босса? Надолго?
На секунду он снял очки, и девушка, как загипнотизированная, потянулась к аппарату.
— Денис Осипович, к вам Мамеладзе, из Внешторга. Говорит, по договоренности… Нет, не знаю… — Подняла глаза на Корина. — Вы от Игнатюка?
— От кого же еще?.. — сказал Корин с обидой.
— Проходите, пожалуйста.
Секретарша встала, чтобы отворить ему дверь, за которой была еще вторая, и Корин не отказал себе в удовольствии ущипнуть ее за бочок, проходя мимо. Так, он помнил, делали все уважающие себя клиенты. Это был не жест, а косвенное подтверждение статуса.
В Башкирцеве с первого взгляда разгадал кириенковца, причем из самых худших, из тех, которые Кириенке в отцы годились. Племя прародителей, породивших зло. Приспособившихся к существованию в онкологических метастазах, поразивших россиянское общество. Для Корина они все, бывшие партийцы и бывшие совки, были настолько отвратительны, что не годились даже для жертвоприношения.
Тучный, румяный, сытый господин в добротном костюме уверенно восседал за тумбой крепкого стола, воплощая своим жизнерадостным вневозрастным обликом некую иносказательную сущность. Корин словом с ним не обмолвился, а его уже чуть не вырвало.
Из-за стола господин не вылез, как из крепости, указал перстом на кресло и заговорил доброжелательно:
— Как поживает наш уважаемый Григорий Карлович? Не поддувает под него?
— В каком смысле? — спросил Корин.
— Я слышал у вас серьезные пертурбации? Новые веяния. Хотя, полагаю, вряд ли это коснется Игнатюка. Он не такие бури выдерживал.
На неожиданную доверительность незнакомого кириенковца Корин ответил в том же ключе.
— Занедужил Игнатюк …По этой теме меня и прислал.
— Вот как? Что же случилось с достопочтенным Григорием? И почему ко мне?
Башкирцев сумел выказать удивление и сочувствие одновременно, на это они тоже, как помнил. Корин, большие мастера. Совмещать нестыкующееся.
— Чем болеет, не знаю. Что-то скорее всего психическое. Мутит и ломает. У вас, господин Башкирцев, есть какой-то хороший специалист. Кажется, по фамилии Сабуров.
На благожелательном лоснящемся лике Башкирцева расцвела приятная улыбка.
— Как вас, простите, молодой человек?.. Я что-то не расслышал?..
— Камил Эдуардович, — представился Корин. — Можно просто Мамеладзе называть.
— Вы, значит, выполняете столь деликатные поручения? А сам Гриша позвонить не мог?
Корин и не рассчитывал, что кириенковец пойдет на контакт по доброй воле, но ему нравилось ощущать себя в шкуре нормального россиянского бизнесмена, придурковатого, но наглого. Перевоплощение еще не прискучило.
