Брюс нагнулся над картой, постучал по ней согнутым пальцем.
– На реке Форт, близ Баннокберна. Там крутые склоны, много болот. Атаковать нас отсюда трудно.
– А дальше? Как будем действовать дальше?
Она почти крикнула от возбуждения, забыв, с кем разговаривает, и Роберт спокойно ответил:
– Наша задача – затянуть туда их кавалерию, не вступая в бой, а самим выбраться потом кружными путями. Вот здесь, видишь? По заранее подготовленным тропам.
– Надо запереть их там, милорд! Устроить ловушку!
– Волчьи ямы и прочее. Я уже распорядился.
Она удовлетворённо кивнула и вновь наклонилась над картой. В таком положении и застал ее вошедший в комнату Карлейль, с неодобрением уставившийся на жену, которая, не замечая его, продолжала говорить.
– ...А лошади у наших конников там, в болотах, должны быть легкие, небольшие. Не такие, как Саладин у Джона или ваш Митрас.
– Я оставлю Митраса дома и сяду на пони, – улыбнулся Брюс. – Но ты права: пускай англичане тонут на своих боевых тяжеловесах.
– Отец говорил, – продолжала Джиллиана, – что в хорошей армии люди воюют сердцем, не только оружием. Пусть командиры их поменьше ругают...
Было сказано как будто прямо для Карлейля, который уже хотел раскрыть рот, чтобы отчитать жену за то, что смеет учить военачальника, но тот кивнул и сказал:
– Вообще-то хорошие советы, как известно, давать легче, нежели выполнять, но все равно спасибо. Скажу прямо: на их души и сердца я возлагаю главные надежды. А еще на то, что король Эдуард сам поведет свои войска. Для нас он сделал бы лучший подарок, ведь он ничего еще толкового за все царствование не совершил. Молюсь, чтобы продолжал в прежнем духе...
Как ни хотелось сестре Марии подольше побыть с Джиллианой, она понимала: ее собственное положение становится все более уязвимым. Брат-король уже прибыл в Берик со своим войском, и вот-вот его воины сойдутся на поле боя в смертельной схватке с людьми, к которым душой и телом принадлежит ее племянница, у кого она к тому же гостит. Познакомившись ближе с Брюсом и Карлейлем, сестра Мария лишний раз убедилась, что они честны и благородны, но ведь их сердца целиком отданы Шотландии, а она рождена и воспитана в королевском семействе Плантагенетов. Если королю и его приближенным станет известно, где она находится, такой поступок не послужит на пользу Англии; а если ее брат одержит победу, в опасности может оказаться сама ее жизнь, причем угроза будет с обеих сторон. Если же битву выиграют шотландцы, в ее положении ничто не изменится к лучшему...
В первых числах июня она вошла к Джиллиане, застав ее за кипячением масла и приготовлением снадобий к ожидаемому вскоре разрешению Агнес от бремени, и сказала без всяких предисловий:
– Я возвращаюсь в Эмсбери, дитя мое. Джиллиана понимала разумность решения сестры Марии, хотя очень огорчилась.
– Я буду скучать без вас, тетя Мария, – сказала она. – Надеюсь, мы еще увидимся.
– Прости меня за то, что привезла с собой Питера Энгера, – ответила на ее прочувствованные слова Мария.
– Вы не могли знать, каким он станет... Мария покачала головой.
– Не имела права не разглядеть. Хотя бы с помощью Господа, но он отказал мне, и человек погиб. И чуть было не погибла ты... Прошу тебя, Джиллиана, после сражения... – Обе знали, что оно уже неминуемо. – После сражения сообщи мне в Эмсбери о себе и о Джоне.
Она говорила обычным ровным тоном, но Джиллиана ощущала скрытую тревогу и неуверенность Марии, что подобное сообщение если и будет написано, то сможет ли дойти до нее.
Джиллиане хотелось плакать, но она пересилила себя, улыбнулась и проговорила слова, значение которых сестра Мария вначале не уяснила.
– Как глупо с моей стороны... так поздно понять... – Она замолчала, потупившись.
Мария уже хотела спросить, о чем она хочет сказать, пряча виноватую улыбку, но Джиллиана закончила фразу:
– ...что я так любила и люблю вас, тетя Мария.
«Что ж, – подумала монахиня, – лучше поздно, чем никогда. Благодарение Богу, который открыл любовь в такой сложной, запутавшейся в себе самой душе».
Она привлекла племянницу в объятия и тихо спросила:
– А своего мужа? Любишь ты его, дитя мое?
Джиллиана ответила не сразу, но, когда монахиня положила руку ей на голову, словно желая благословить, кивнула и прошептала, тоже с виноватым видом:
– Да... – И повторила: – Да, очень.
Мария отняла руку от темных блестящих волос Джиллианы и крепко поцеловала ее в раскрасневшуюся щеку.
– Пускай Господь хранит вашу семью от всех возможных бед, – сказала она, осеняя ее крестом.
Джону Карлейлю со своим отрядом предстояло выступ пить в сторону Баннокберна утром восьмого июня. А седьмого вечером у его сестры начались родовые схватки.
Огорченная Джиллиана, которая уже готовилась отправиться в поход вместе с мужем, сказала взволнованному Джейми:
– Конечно, я приду к вам, как же иначе? Буду держать ее за руку, говорить утешительные слова. И возьму целебные травы и все, что нужно.
Разговор у них происходил во дворе замка, после чего Джейми сломя голову помчался к себе домой, не заметив Карлейля, стоявшего там и наблюдавшего в свете факелов за приготовлениями к предстоящему маршу. Тот уже догадался, что волнения связаны с его сестрой.
Слова Джиллианы подтвердили его догадку.
– У Агнес подошло время, – сказала она, приблизившись и кладя руку ему на рукав. – Я останусь с ней и прибуду к вам позднее.
Он молча кивнул и, когда она пошла к дому, чтобы собрать необходимое для Агнес, вознес молитву Богу, чтобы у сестры все окончилось благополучно, а Джиллиана чтобы не присоединялась к войску. А если присоединится, то когда главная битва будет уже позади. Он молился, чтобы жена оставалась в стороне от всего, что сеет смерть, и чтобы, если он не вернется с поля битвы, у нее было утешение – зародившийся плод, из которого возникнет чудо – их ребенок. О чуде, которого он так желал, он возносил сейчас молитву.
Когда Джиллиана вновь вышла во двор с корзинкой в руке и направилась к воротам, он напутствовал ее словами:
– Скажи Агнес, я надеюсь, у нее все будет хорошо... И у нас с тобой тоже.
Она подбежала к нему, бросилась на грудь, чуть не вывалив на землю содержимое корзинки. Ей почудилось вдруг на одно мгновение, что они с ним больше не увидятся. Никогда... Страшная мысль исчезла так же быстро, как появилась, и Джиллиана пошла дальше, так И не сказав Джону, что любит его и чувствует себя виноватой в том, что любовь не пришла к ней раньше.
Вскоре она уже включилась в хлопоты вокруг роженицы: отирала ей лоб, готовила питье, всячески успокаивала, потому что Агнес очень боялась, боли становились все сильнее.
