Мне ничего не оставалось, как дать согласие на предложение ЦК.
К концу беседы Сталин обратил внимание на то, что я крайне исхудал и у меня болезненный вид. Это было, конечно, результатом жизни на тогдашнем полуголодном пайке и начавшегося туберкулезного процесса в легких, но я Сталину сказал лишь о том, что за месяц до этого я около двух недель лежал в постели с воспалением легких с высокой температурой.
Он предложил использовать период до перехода на новое место работы и, сдав дела в Нижнем Угланову, поехать на месяц в дом отдыха ЦК на берегу Балтийского моря недалеко от Риги. «Там хорошее питание и спокойная, размеренная жизнь, там можно быстро подлечиться».
Я вернулся в Нижний, рассказал членам бюро о своей беседе в ЦК и вскоре, получив решение о моем отзыве из Нижнего и назначении секретарем Юго-Восточного бюро ЦК, уехал отдыхать на Рижское взморье. Ашхен жила еще на Кавказе у матери, поэтому поехал я один. В ту пору дом отдыха принадлежал консульству РСФСР в буржуазной Латвии, с которой у нас установились тогда нормальные дипломатические и торговые отношения. Отдыхало не больше двадцати работников из Москвы и Петрограда.
Сосновый лес, высоченные сосны, стволы которых испытали силу балтийских ветров. Смотришь на них и чувствуешь какую-то особую мощь и силу. Рядом с домом – песчаный пляж. Но купаться в море не пришлось: стояла холодная погода. Тишина и покой, мягкий климат, свежий воздух, обильная еда, крепкий сон и длительные прогулки помогли мне: вскоре я почувствовал себя окрепшим.
Глава 13
На Северном Кавказе
Как и два года назад, когда я направлялся в незнакомый мне Нижний Новгород, так теперь по дороге в Ростов я думал о том, что ждет меня здесь.
Юго-Восток России (иначе говоря, Северный Кавказ), где мне предстояло работать, был не только огромным, но и очень сложным краем, имеющим много особенностей, населен людьми разных национальностей: помимо русских и украинцев тут жили народности Дагестана – аварцы, лезгины, даргинцы, кумыки и другие, а также осетины, ингуши, чеченцы, адыгейцы, кабардинцы, балкарцы, карачаевцы, черкесы.
Современный читатель, наверное, с трудом сможет представить себе даже территориально Юго-Восточный край, потому что с тех пор районирование нашей страны несколько раз менялось, распадались старые и возникали новые области и республики, исчезло и само понятие «Юго-Восточный край».
А в те годы на территории этого края размещались нынешние Ставропольский и Краснодарский края (включая Карачаево-Черкесскую и Адыгейскую автономные области), Ростовская область, а также Дагестанская, Кабардино-Балкарская, Чечено-Ингушская и Северо-Осетинская АССР. Тогда это были: Донская и Кубано-Черноморская области, Ставропольская губерния, Терский округ, Дагестанская и Горская автономные республики, а также Кабардино-Балкарская и Карачаево-Черкесская автономные области.
Остановившись в ростовской гостинице, я в тот же день отправился в Югвостбюро ЦК.
Как я и ожидал, Нанейшвили принял меня очень радушно, по-дружески. Он уже знал о решении ЦК по поводу освобождения его от работы, но, будучи человеком дисциплинированным, сдержанным и хорошо воспитанным, никак и ничем не выразил своего неудовольствия по этому поводу. В откровенной беседе я сказал Нанейшвили, что неохотно согласился на перевод сюда из Нижнего и не уверен, что справлюсь с работой, которую он тут выполнял. Я не стал чрезмерно занимать его вопросами, решив для себя несколько иначе познакомиться с обстановкой. Только попросил его хотя бы ближайшую неделю продолжать выполнение обязанностей секретаря Югвостбюро ЦК, чтобы дать мне возможность познакомиться с жизнью города, с краевыми работниками, почитать протоколы, письма, поступающие с мест, а также директивы ЦК.
Общее впечатление от Ростова у меня осталось тогда довольно тяжелое. Бросалась в глаза общая запущенность и какая-то заброшенность. Всюду еще были видны последствия Гражданской войны: груды разрушенных домов, следы снарядов и пуль на многих стенах. Большинство домов, особенно муниципальных, давно уже не ремонтировались. На улицах было очень грязно.
Мне встретилось большое количество беспризорных, просящих милостыню. Кое-где, прямо на улицах, попадались даже трупы людей, умерших, как мне говорили, от голода: они прибыли сюда из голодающих районов края. Меня поразило, как люди спокойно проходили мимо трупов, – видимо, это стало для них привычным зрелищем. Глядя на все это, нетрудно было понять, что местные руководители не проявляют необходимой заботы о городе и его жителях.
Это было настолько явно, что в своем первом же выступлении на заседании Донского комитета партии я резко критиковал городские власти за эти упущения и потребовал от них немедленно навести в городе порядок, оказать помощь беспризорным, устроить их в детские дома, на работу, подкормить. Это было тогда вполне нам под силу: уже поступал хлеб нового урожая.
В течение недели я знакомился с делами, читал протоколы заседаний бюро ЦК и его переписку с местными организациями и центром, а главное, конечно, беседовал с партийными работниками, уполномоченными различных наркоматов РСФСР по Юго-Восточному краю, с руководителями и сотрудниками Крайэкономсовета и других организаций. Во время этих бесед присматривался к людям, старался выяснить их сильные и слабые стороны, знания, опыт, отношение к делу – ведь мне предстояло с ними работать.
Вместе с тем, не изучив еще как следует во всех деталях обстановку, я старался не спешить со своими советами или предложениями, понимая, что такие рекомендации могли быть слишком поспешными и могли принести делу скорее ущерб, нежели пользу. Одним словом, я не торопился «руководить», а больше прислушивался к тому, что мне говорили.
23 июня впервые был на заседании Югвостбюро ЦК. На этом заседании кроме меня, Нанейшвили и Лукоянова (члена Югвостбюро ЦК) присутствовали работники аппарата бюро, руководители Донского обкома партии и некоторые краевые советские работники. Вел заседание Нанейшвили. Я на этом заседании не выступал.
Вопросы, выдвигаемые на обсуждение Югвостбюро ЦК, нередко бывали случайными, в большинстве случаев плохо или совсем не подготовленными, а потому и решения, принимаемые по таким вопросам, имели слишком общий, декларативный характер. Помню, что все это произвело тогда на меня, как на работника, привыкшего к иным методам партийной работы, тягостное впечатление.
1 июля 1922 г. на заседании Югвостбюро ЦК мы распростились с Нанейшвили. Я поблагодарил его за оказанную помощь, и мы дружески расстались, после чего я уже непосредственно приступил к исполнению обязанностей секретаря бюро ЦК.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
