– Отдыхай пока, – сказал Хаста. – Мы скоро у реки остановимся. Тебя снимать не будем. Покуда точно не разберу, все ли кости целы, лучше так вот полежать.
На ночевку остановились возле очередного безымянного ручья, журчащего среди высоких трав. Лежа в шатре на спине у дремлющего на ногах мамонта, Ширам сквозь занавеси поглядывал вниз, где у огня хлопотал Хаста. Костер, потрескивающий во тьме, наполнял его душу покоем. Как ему прежде хотелось скорее миновать неприветливый Змеиный Язык – а теперь холодный, завывающий ветер плоскогорий радовал его сердце. Проклятые леса с их коварными обитателями остались далеко позади. Скорее бы домой!
Впрочем, Ширам вполне понимал, что положение их по-прежнему опасное. Особенно сейчас, когда он ранен и неизвестно, встанет ли на ноги. Хоть Хаста и сказал, что тяжелых ран нет, но спина отзывалась острой болью на каждое движение, а при малейшей попытке встать накатывала тошнота и мир начинал кувыркаться перед глазами. Но для накха склониться перед требованием тела было делом глубоко позорным. Тело должно было мочь все, что требовал дух, но никак не наоборот.
– Я подстрелил утку! – раздался снизу радостный голос Аюра. Судя по голосу, царевич был в отличном здравии и хорошем настроении.
– Сегодня у нас будет добрая еда! Жаль, нет повара – он бы сейчас ее приготовил. Хаста, вели своей мохначихе ощипать птицу.
– Зачем ощипывать? – возразил жрец. – На берегу ручья вдоволь глины. Обмажем и запечем.
– Что, так тоже можно?
– Обещаю, будет вкусно.
– Хорошо, – кивнул Аюр. – Я схожу еще поохочусь. Шираму нужно сделать мясной отвар. Он хорошо поднимает на ноги. Помню, еще там, в столице, я как-то захворал, и меня поили таким отваром по три раза на день, чтобы придать сил. Сейчас птиц летит много. Я позабочусь, чтобы у Ширама каждый день был свежий отвар.
«Позабочусь». От этого слова у накха отчего-то перехватило дыхание. Неужели это и впрямь говорил царевич Аюр или ему это мерещится? Должно быть, пребывание в диковинном святилище не только излечило раны царевича, но и даровало ему качества, прежде неведомые. Если, конечно, ему все это не чудится после падения на скалы…
Аюр говорил еще много – о скором возвращении, о том, что непременно расскажет отцу об отваге и преданности своего старшего друга и наставника. И о великих познаниях Хасты упомянуть, конечно, тоже не забудет.
– А скажи, светозарный, ты помнишь о том, что творилось в храме на вершине горы? – осторожно спросил Хаста.
Аюр озадаченно замолчал.
– Помнишь, как в тебя попала стрела, как я прижигал тебе рану? – подсказывал жрец. – Как тебя несли в святилище?
Царевич помотал головой. Хвала Солнцу, как прижигали рану, он не запомнил, и как тащили его на скалу – тоже. Он очнулся только в храме, и все, что ему запомнилось, – это чудовищная боль. Хаста пытался поить его, но раненый не смог выпить ни глотка. Так плохо ему не было никогда в жизни. Рука горела и совершенно не слушалась его. Хаста хотел примотать ее к телу, но Аюр не давал к ней прикасаться. Как сквозь сон, слышались ему причитания Хасты и ругань накха.
«Святое Солнце, что же нам делать?! Мы можем не довезти его, он очень плох…»
«Я тебе не довезу! Давай ему свои снадобья!»
Но что было потом?
– Я видел звезды, – с невольным удивлением произнес Аюр. – Небо, усеянное звездами, оно было и сверху, и снизу. Я парил среди звезд, меня нес ветер, подобный дыханию бога. Я слышал удивительные песни…
– Похоже, солнцеликий, ты побывал в Верхнем мире без всякого священного дыма! – с легкой усмешкой заметил Хаста. – Говорят, потеря крови способствует этому… Что еще ты помнишь?
– Потом я вспомнил твои слова, Хаста.
– Какие?
– Когда мы гадали в начале пути и я засмотрелся на небесные видения, ты крикнул мне: «Смотри вниз!» Вот я вспомнил – и посмотрел. И увидел домик, словно построенный из морской гальки… А потом…
Аюр умолк, вновь переживая те поразительные ощущения. Он чувствовал себя спокойным и огромным – как будто головой касался неба! Может, он уже стал богом? Перед ним, в жалком домике, лежала крошечная глиняная кукла. Аюр испытывал к ней жалость, тем более куколка была так похожа на него. Она плакала и корчилась, страдая от боли. Аюру захотелось помочь этой кукле. Он поднял ее, положил на ладонь и легко поглаживал, пока жар не отступил. Тогда он перевернул ее и провел пальцем по спине, вправляя выбитое при падении плечо. Что-то еще оставалось? Ах да, у куклы еле держалась рука – вот-вот отвалится! Он бережно приставил ее на место и загладил расходящиеся края раны. Потом положил ее на место. И, довольный своей работой, закрыл глаза и уснул…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Что, что потом? – спрашивал Хаста.
– Потом я очнулся внизу, на тропе, и из леса вышли мамонты. Ты кричал и махал мне рукой, сидя на холке Айхо…
– И больше ничего?
Аюр развел руками.
– А ты что видел, Хаста?
– Гм… Да тоже ничего особенного, – промычал рыжеволосый.
– Совсем ничего? – усомнился царевич. – Ты же жрец! Я-то думал, что все эти чудеса – твоя работа.
– Моя?!
– Разве не твоими молитвами меня исцелил и спас Господь Исварха?
Хаста промычал что-то невнятное.
Он на всю жизнь запомнил, как бросился к сидящему возле очага Аюру и вдруг его отбросило в сторону, словно ударило невидимой волной. Никогда в жизни он не ощущал такого присутствия силы. За время своей службы в столичном храме молодой жрец повидал столько хитрых уловок, никак не связанных с подлинным благочестием, что никакого иного отношения к чудесам, кроме самого ехидного и недоверчивого, у него и быть не могло. Но это чудо было и величественно, и несомненно. Замерев на месте, преисполнившись благоговения, Хаста сидел и смотрел, как прямо на его глазах исцеляется рука Аюра. А потом все взлетело в воздух. Мир вспыхнул и развалился на куски – и снова собрался вместе только в лесу под скалой, в облике склонившейся над ним перепуганной Айхи.
Но что за сила исцелила Аюра и уберегла их от гибели? В самом деле это был Господь Солнце? Или то было местное божество ветра? Дикарская деревянная птица с дырами в груди? Да быть того не может!
– В любом случае по возвращении в столицу тебе следует принести щедрые жертвы Исвархе, – посоветовал он царевичу.
– Конечно! – слегка удивленно взглянул на него Аюр. – Как же иначе? Когда отец узнает об этом чуде, он будет счастлив. Бог лично вмешался и сберег жизнь его сыну – это ли не знак милости Исвархи к нашей семье?
Хаста покачал головой и поглядел в сторону мамонта, вспомнив о Шираме. Интересно, а что на горе видел накх?
– Маханвир! – негромко позвал жрец. – Ты не спишь? Пора смазывать твои раны!
Ширам не спал. Преодолевая ноющую боль и головокружение, он старался отвлечься размышлениями о том дне, когда он сможет вновь вступить в Сад Возвышенных Раздумий и доложить, что сын повелителя вернулся на родину живой и невредимый. Жаль, конечно, что Великая Охота не задалась. И никто из воинов и охотников, покинувших Аратту, не сможет вернуться назад. Но ведь в этом нет его вины…
Или есть? Ширам начал вспоминать поход – день за днем. Всякий раз он пытался отговорить Аюра от очередной опасной затеи, но тот снова и снова настаивал. Ему было бы чем оправдаться, когда бы накхи имели обыкновение оправдываться. Но он сделал все, что мог, – разве не так?
Он пошевелился, и его спину вновь пронзила острая боль.
– Ничего-ничего, скоро пройдет, – услышал он рядом мягкий голос Хасты. – Потерпи, я уже здесь…
Накх стиснул зубы. Как ни крути, а без этого рыжего наглеца их охота была бы совершенно обречена. Как такое может быть? Чтобы какой-то невзрачный простолюдин, даже вовсе не воин, оказался сильнее и ловчее его?! Если правда, что он сам не раз спасал царевича, то надо признать, что Хаста спас их всех. Вот и теперь – как он умудрился дотащить его и царевича до мамонтов после землетрясения? Не мохначи же в самом деле помогали ему в этом! Если кого-то и назвать героем этого похода, то, как бы ни было обидно, этого маленького жреца.
