— Заходи.
Протиснувшись бочком в маленькую комнату, Хартор с порога спрашивает:
— Ты слышал?
— Ба, я это почувствовал. Да и кто бы не почувствовал, когда закричал весь мир. Мне просто не хотелось поднимать этот вопрос перед всем Советом.
Высший Маг указывает визитеру на ближайший к двери стул и сам садится на кресло с прямой спинкой. Хартор косится на пустое зеркало:
— Ну, есть у тебя какие-нибудь соображения?
Дженред медленно кивает и, скривив губы в гримасе отвращения, отвечает:
— Да. Мы оставим его в покое.
— Ты был единственным, кто утверждал…
— Неважно, что я там утверждал. Я ошибся в оценке его сил, но не относительно его склонностей.
— Но все-таки как с этим разбираться?
— МЫ оставим его в покое, но МЫ — еще не весь мир. Намекните послу Хамора, что Креслин вывез на Отшельничий сокровища Небес, похищенные им из Западного Оплота. А лазутчики Оплота непременно должны проведать о намерении Хамора напасть на Край Земли.
— Думаешь, это сработает?
— Имея дело с хаморианцами, используйте Принуждение. Они ничего не заподозрят, потому что вовсе не верят в магию.
— Наверное, тут потребуются какие-нибудь особые образы.
— Как тебе правится идея копий зимы? Помнишь, из Предания?
— Думаешь, они когда-нибудь существовали в действительности?
— Кому ведомо? — пожимает плечами Дженред. — Главное, что-то в этом роде наверняка должно им понравиться. Возможно, у них хватит смелости и вправду напасть на остров. А маршал, надо полагать, вышлет туда несколько отрядов, и никто из посланных ею не вернется.
— Ты можешь быть в этом уверен?
Дженред кивает:
— Креслин — из тех, кто ведет людей за собой и за кем они следуют.
— Но не значит ли это, что он будет опасен?
— Нет. Не для нас. Возможно, через одно-два поколения нас обвинят в недальновидности, но мы больше не можем позволить себе терять магов и союзников. Так что займись Хамором. Сделай, что сумеешь. Впрочем, можешь для начала подбросить эту мысль норландцам.
LXXII
Рыжеволосая женщина, прервав упражнения, поднимает глаза и касается своими чувствами утреннего воздуха за пределами комнаты.
Она улыбается, ощутив бурундука, снующего под камнем, служащим хижине ступенькой крыльца. Но улыбка тут же исчезает.
— Работать, Мегера! — приказывает она себе. — Не отвлекаться! Креслин — не единственный, кто может быть упорным, как молодой дубок.
Пот струится по разгоряченному лицу, мускулы горят огнем, но Мегера выполняет упражнения до тех пор, пока тело не перестает ей повиноваться. Тогда она выпрямляется, делает несколько глубоких вздохов и принимается медленно расхаживать по комнате.
Через несколько минут ей предстоит встретиться с Креслином для занятий основополагающей теорией, которую ее соправитель, похоже, с презрением отвергает. Чтобы поскорее охладиться и привести себя в должный вид, она обтирается мокрым полотенцем, бормоча под нос, что нужно будет непременно выучиться у Клерриса умению сводить грязь не только с одежды, но и с тела.
Скрепив локоны двумя гребнями, чтобы не падали на лицо, надев линялые штаны и рубаху, Мегера выходит за дверь и замирает, почувствовав таящуюся за углом хижины угрозу.
Напрягшись, Мегера улавливает ее суть. Она чувствует похотливое нетерпение поджидающего ее с ножом в руках мужчины. Покачав головой, рыжеволосая поднимает с земли тяжелый камень. Холодная ненависть скручивает узлом ее желудок.
Мысленно зафиксировав место, где стоит человек, она движется вперед, зажав булыжник в поднятой руке. В тот миг, когда бородатый малый бросается на нее, Мегера изо всех сил обрушивает камень на его голову.
Оглушенный, сбитый с ног, этот человек все же силится подняться и схватиться за выпавший из руки нож. Даже сейчас его переполняют вожделение и враждебность. Отбросив ногой нож, Мегера вновь поднимает камень. Второй удар оказывается точнее, и распростертый на земле бородач больше не шевелится. Лишь внутри, в его угасающем сознании, корчится и буйствует сплетенная воедино с хаосом, устремленная на нее злоба.
Мегера сглатывает подступившую к горлу желчь, но не колеблется ни секунды. Креслин научил ее не терять времени, и она тянется за ножом.
Первым делом ей приходит в голову лишить нападавшего мужского достоинства, но это кажется ужасным… просто отвратительным. И вместо этого она перерезает ему горло, что оказывается совсем нетрудно, благо нож прекрасно отточен.
Вернув камень к порогу и засунув нож за пояс, Мегера тащит тело волоком к башне, благо она расположена совсем недалеко, в нескольких шагах. У входа женщина приводит в порядок прическу и одежду. Теперь она выглядит (по крайней мере, со стороны) совершенно спокойной. Хотя на самом деле это далеко не так.
На ее стук выходит Джорис, за ним Креслин и Хайел.
— Свет!
Из всех троих лишь Креслин не произносит ни слова. Он просто смотрит на Мегеру, и в его зеленых, как тяжелые морские волны, глазах невозможно ничего прочесть.
Остановив взгляд на Хайеле — ей хотелось бы прожечь его насквозь! — Мегера говорит:
— Я не одобряю склонности некоторых твоих солдат совершать попытки изнасилования и надеюсь, что впредь мне не придется восстанавливать дисциплину самой. А если придется, я уже не буду столь снисходительна, чтобы ограничиться использованием холодной стали.
От последних слов ее желудок скручивается узлом, и она мысленно проклинает Креслина, от которого ей передалась неспособность лгать не испытывая тошноты.
Женщина старается не замечать его легкой улыбки, хотя больше всего ей хотелось бы надавать ему оплеух. За то, что он знает, какие ощущения она сейчас испытывает.
Мегера буравит Хайела взглядом, пока тот не опускает глаза.
— Да, регент… — выдавливает наконец начальник гарнизона.
— Позаботься о теле, капитан. И об укреплении дисциплины. Доброго вам дня, господа, — она изображает улыбку, за что вознаграждается побледневшими лицами Хайела и Джориса. Креслин, так и не проронивший ни слова, едва заметно кивает, словно в знак одобрения, и ей хочется опалить его всем пламенем хаоса, какое она способна вызвать. В кого он ее превращает?! Как он может не понимать?! Поймет ли он хоть когда-нибудь? На последнее особо надеяться не приходится.
Повернувшись, она нарочито размеренным шагом направляется к самой неказистой развалюхе на склоне, облюбованной Клеррисом. И старается при этом не обращать внимание на доносящиеся слова:
«…раскроила череп и перерезала глотку…»
«…руки-то, должно быть, что твоя сталь…»
«…как ты вообще с ней живешь?..»
— Как? Она просто позволяет мне жить рядом, — холодный ответ Креслина несколько охлаждает и ее. Неужели он действительно не понимает, что сделал с ней? С помощью тех сил, ради овладения которыми она так долго жертвовала столь многим!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
