— Кто вам поручал делать такие заявления?
Только в 1956 году Москва официально признала, что Гай Берджесс и Дональд Маклин получили убежище в Советском Союзе, но еще долго отрицала их работу на советскую разведку.
Гай Берджесс был самым несчастливым из лучших агентов советской разведки на Британских островах. В Москве он получил паспорт на имя Джима Андреевича Элиота. Советской жизни он не выдержал и попросил у КГБ разрешения вернуться в Англию, но этого никто не хотел. Он недолго прожил в Москве и умер, можно сказать, от тоски.
Дональд Дональдович Маклин, более спокойный по характеру, не обращался к руководству КГБ с такими наивными просьбами. Он работал в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук до самой смерти, писал книги и тихо возмущался социалистической действительностью.
Гарольд (Ким) Филби был прирожденным разведчиком. С 1939 года он служил в английской разведке, успешно делая карьеру. В отличие от своих товарищей, он не был гомосексуалистом и скрывал коммунистические убеждения, если они у него были. Он, несомненно, наслаждался ролью человека, который водит за нос крупнейшие разведки мира (английскую и американскую), и дорожил похвалами, отпускаемыми ему в КГБ.
Он достиг вершины своей карьеры в 1945-м, возглавив в английской секретной службе отдел, работающий против Советского Союза. Филби передал в Москву имена всех агентов, которых в те годы с ведома английской разведки пытались заслать в социалистические страны. Вероятно, речь идет о сотнях людей, которых поймали и расстреляли. Когда Филби говорили об этом, он небрежно отмахивался: на войне как на войне.
Впрочем, он знал, что ему самому смертная казнь не угрожает даже в случае разоблачения: в Англии в мирное время шпионов не казнят.
Впервые реальная угроза для него возникла в тот момент, когда сотрудник советской резидентуры в Турции Константин Волков встретился с английским консулом и попросил политического убежища, обещая взамен назвать имена трех высокопоставленных советских агентов, двое из которых работают в министерстве иностранных дел Англии, а третий — в разведке.
Нерасторопный и несамостоятельный консул отправил запрос в Лондон: как ему быть?
Телеграмма из Стамбула легла на стол Киму Филби, и он сообщил о ней своему советскому связному. Сотрудники КГБ немедленно вывезли Волкова в Москву. Можно представить себе его судьбу.
Британское правительство, лояльное к своим соотечественникам, даже после побега Берджесса и Маклина отстаивало невиновность Филби. В специальных службах, разумеется, понимали, что Филби шпион, но доказательств его работы на советскую разведю контрразведчики не нашли. А без доказательств в Англии не судят.
Мужество, хладнокровие, ум и профессиональные таланты Филби внушают уважение. Но любопытно, что он отказался служит стране, где так уважают права личности, и всю жизнь служил стране, где расстреливали, не утруждая себя поисками доказательст вины.
После длительного расследования осенью 1955 года министр иностранных дел Гарольд Макмиллан, истинный джентльмен, заявил палате общин, что Филби исполнял свои обязанности добросовестно и умело и нет никаких доказательств того, что он предал интересы Англии.
Филби позволили уехать корреспондентом в Ливан. А в 1962 году, когда им вновь заинтересовалась контрразведка, он все-таки бежит в Москву. Здесь его прекрасно встретили, вручили ордена, но к реальным делам не подпустили. Его мечта сидеть в штаб-квартире советской разведки и быть главным консультантом развеялась как дым. Как и все перебежчики, он уже никому не был нужен. Кроме того, на Лубянке не все ему доверяли: особо бдительные чекисты считали, что он обманывает КГБ и хранит верность Англии.
В любом случае за каждым его шагом следили, в его квартире была установлена аппаратура прослушивания. Безделье, невозможность играть в любимые им шпионские игры были для Филби самым тяжким испытанием. В порыве отчаяния он пытался покончить с собой.
Только в последние годы ему нашли дело: он стал заниматься со слушателями разведывательной школы, которые готовились к работе в Англии. В 1977 году ему разрешили приехать в штаб-квартиру советской разведки в Ясеневе, чтобы он мог выступить на торжественном собрании аппарата Первого главного управления КГБ.
Его третья жена Элеонора, последовавшая за ним в Москву, писала в воспоминаниях, что Филби сильно пил и «отбил жену у Дональда Маклина, страдавшего импотенцией». С Элеонорой Филби тоже расстался и женился вновь. Этот, четвертый по счету, брак оказался удачным и скрасил ему последние годы жизни.
Четвертый советский агент — Энтони Блант, один из самых известных британских искусствоведов, хранитель Королевской галереи, устроил свою жизнь несколько лучше. Он пошел на сотрудничество с английской контрразведкой, многое рассказал, благодаря чему остался на родине и сохранил свободу.
«Мне доставляло огромное удовольствие сообщать русским имя каждого сотрудника английской контрразведки», — признался Энтони Блант. С 1940 года он служил в контрразведке и одно время состоял офицером связи при штабе объединенных сил союзников. В 1945-м в поверженной Германии он выполнял особое задание королевской семьи, после чего стал хранителем Королевской галереи.
Энтони Блант был элегантным, очаровательным и в высшей степени образованным человеком. Он знал пять языков. Занимался не только искусством — первую научную степень в Кембридже он получил по математике.
В 1956 году Бланта удостоили дворянского титула, хотя его уже подозревали в шпионаже. В 1964-м он признался, что работал на советскую разведку, — в обмен на освобождение от наказания. Правительство сочло, что не располагает достаточными уликами для уголовного преследования, и обещало держать его признания в секрете и не мешать его искусствоведческой деятельности.
Занятия искусством вознесли Бланта на невиданную высоту, и он не желал ни бежать в Москву, ни сидеть в тюрьме.
В 1979 году премьер-министр Маргарет Тэтчер вынуждена была признать, что правительству известна шпионская деятельность Бланта. Он был лишен дворянства… Это было самое жестокое наказание, которое на него обрушилось.
Так сложилась судьба четырех лучших агентов советской разведки военного времени. Потом стали говорить, что четверка на самом деле была пятеркой. Пятый агент передавал в Москву информацию, перехваченную англичанами, которые научились расшифровывать немецкие коды.
В годы войны немцы пользовались купленными в Швейцарии шифровальными машинами «Энигма». Первую информацию об устройстве этих машин англичанам сообщил немец Ганс Тило Шмидт, работавший на французскую разведку.
Польский инженер, который участвовал в установке «Энигмы», в 1938 году восстановил конструкцию шифровальной машины. Поляки первыми начали расшифровку немецких кодов. После поражения в войне в сентябре 1939-го все разработки они передали англичанам.
Польские агенты переправили в Англию «Энигму». Пять с половиной лет английские дешифровальщики читали самые секретные документы рейха.
Англичане понимали, что напали на золотую жилу, поэтому изо всех сил старались не дать немцам понять, что их шифроте-леграммы читаются врагом. Прежде чем использовать перехваченную информацию, англичане всякий раз тщательно продумывали, как обосновать свою осведомленность. И немцы ничего не заподозрили.
Некоторые историки утверждают, что премьер-министра Уинстона Черчилля даже заранее предупредили о том, что немцы собираются бомбить Ковентри, но он запретил принимать дополнительные меры для защиты города, чтобы немцы ни о чем не догадались. Ковентри был практически полностью разрушен.
По тем же причинам англичане передавали Сталину только малую часть перехватываемой ими информации. Но в Москве не печалились по этому поводу: нарком Меркулов приносил Сталину почти все, что добывали англичане.
— Накануне битвы на Курской дуге пятый агент передал нам сведения о количестве немецких дивизий, о толщине брони нового танка «тигр», — рассказывал мне в 1992 году полковник Модин. — Эта информация поступила в наркомат госбезопасности за три месяца до начала битвы.
— Это был один из пятерки?
— Да, пятый, чье имя я не могу пока назвать.
— Тогда это, наверное, Джон Кэрнкросс, работавший в годь войны в английском центре радиоперехватов и дешифровки? — предположил я, имея в виду Государственную школу кодированш и шифровального дела в Блетчли, как назывался официально упомянутый мною центр. — В конце 1991 года Кэрнкросс признался, что был пятым.
— Откуда он может знать: пятый он или нет? Пятого знаю только я, — широко улыбаясь, ответил мне Юрий Модин.
«Если меня считают пятым, то так оно, наверное, и есть», — сказал тогда Кэрнкросс. Шотландец из рабочей семьи, он сумел поступить в Кембридж, где не скрывал своих коммунистических взглядов.