— И предчувствие Вечности, — тихо откликнулась я. Сердце воспоминаний до боли сжала ледяная рука горечи.
— И, судя по всему, немногое изменилось, если после Небесного храма ты смогла сделать то, чего не смог сделать я, — не поддаться влиянию Вечности.
Я вздохнула. Много ты знаешь о наших с ней отношениях… Да, с тех пор изменилось мало… и так много. И прежнего безрассудства нет — осталось лишь глухое отчаяние… а это две разные стороны единой монеты. Моя рука дрогнула над листом, и на очередном почти законченном отчете появилась крупная клякса.
— Или все же что–то изменилось?
Я огорченно вздохнула, помянула мрак и скомкала испорченный лист. И отвела глаза, пряча нежданную печаль. Как сказать о нужном, когда боишься выдать себя лишним словом, лишним вздохом?.. Ничего не изменилось. И — изменилось очень многое. Вечность на каждом из нас поставила свое несмываемое клеймо. И ты — стал другим, и я — потеряла себя.
— Почему ты не хочешь возвращаться на путь?
— Знаешь, Джаль, не всегда то, что ты нашел — это то, что ты искал, — меня неожиданно прорвало, и слова полились ручьем. — Иногда кажется, что путь определен, что ты нашел себя — и ты стремишься пройти его до конца, и с удовольствием учишься, и схватываешь все налету, и познаешь, и удивляешься… А потом внезапно понимаешь, что устал. От всего. И то, что раньше привлекало, становится противным, а то, что узнал — ненужным. И все, что хотел и мог узнать, уже узнал, и учиться больше нечему, и развиваться в однажды выбранном направлении больше незачем… И отчаянно хочется все бросить. Бросить и убежать. Далеко. Не важно, куда. Подальше от прежней жизни и от самого себя. Туда, где ты еще ничего не знаешь и где снова захочется все узнать. И именно там, может быть, наконец, обрести и узнать себя настоящего. И счастливы те, кто обретают. И счастливы те, кого тянет вернуться назад…
— Не понимаю, зачем тебя тянет куда–то еще, если по сущности своей ты — искатель?
— Потому что быть тем, кем ты являешься, не так интересно и познавательно, чем быть тем, кем ты не являешься, — я с тоской посмотрела вдаль, лихорадочно соображая, что же еще сказать, лишь бы не выдать себя: — И именно поэтому меня всегда тянуло удрать куда–нибудь, далеко–далеко, за горизонт и за порог Вечности, в надежде, что хоть там начнется настоящая жизнь…
— И что, она там начинается? — с интересом спросил Джаль.
Я отвернулась и вздохнула:
— Нет, она продолжается. Лишь обманчиво виляет хвостом, меняя направление…
— Кажется, ты заговариваешь мне зубы… Рейсан, я никогда не поверю, что ты способна чего–то испугаться насколько, чтобы отказаться себя–искателя.
Я вскинула на него глаза:
— Не смей осуждать меня. Не смей. Мне — хотя бы хватает смелости что–либо изменить. Пусть даже после этого приходится и скитаться, и снова искать себя, и учиться находить, и учиться не терять. Но — мне хватает на это смелости. Тебе же хватает трусости только сидеть на одном однажды найденном насесте и упрямо цепляться за ожидания мира. И твой пробужденный свет, готова поспорить, — это всего лишь попытка подстраховки на всякий случай, вроде Небесного храма, и не более того. Ты остался на пути искателя, и я это вижу, лишь отгородился от мира светом. Отгородился, спрятался, сидишь в нем и почему–то думаешь, что всем должно быть так же хорошо, как и тебе. Лучше внимательнее смотри по сторонам, чтобы не ослепнуть в собственном свете. Ведь не может человек быть всю жизнь довольным однажды найденным. Все мы по природе своей искатели, и всю жизнь искать будем — Небесные ли храмы, таинственные реликты или же… самих себя. Не смей меня осуждать, Джаль. Я сошла с тропы поиска и перешла на иной путь, который теперь мне ближе, — путь темного. И этим путем я хочу дойти до порога. И давай закончим засим наш разговор.
И я, собравшись с мыслями, снова углубилась в отчет. Дописать — и с глаз долой… И ничего больше не говорить, я и так сказала больше, чем хотела сама и чем надеялся услышать он. А сказать о том, что я не боюсь долины и порога, что я с удовольствием рванула бы на их поиски… значит подписать себе приговор. И потерять те жалкие несколько дней жизни, за которые я с таким отчаянием цеплялась. Перед смертью не надышишься? Но зато уйдешь с ощущением того, что держался до последнего и ничего не упустил. Иными словами — с чувством выполненного долга. А упущенное… проводить и простить. Как сейчас я прощала Джаля. Казалось бы невозможное — и такое простое решение. Кто–то осудит, кто–то — не поймет, а мне легче простить и отпустить. Дуться, злиться и обижаться — это не мой стиль бытия. К тому же… хотя бы себе признаюсь честно, что простила его в тот самый момент, как увидела. И обижаться на него — живого — не могла найти в себе сил. Я слишком за него рада…
— Это твое последнее слово?
— Да, — я улыбнулась самой себе, отложила перо и подула на готовый отчет.
— Тогда держи, совет велел тебе передать, — он небрежно положил на песок тугой кошель и пояснил: — За находку Небесного храма, то, что ты сама забыла забрать.
Я невольно съежилась под его тяжелым, пронзительным взглядом. Да, не забрала… но даже все богатство мира не вернуло бы мне того, что я тогда потеряла.
— Прощай? — в его глазах угрюмым клубком свернулось отрешенное спокойствие. Как всегда, когда он чувствовал себя виноватым и приходил извиняться. Приходил, разговаривал, расставлял все по своим местам и уходил, так и не сказав нужных слов. И, уходя, себя прощал.
— Да, — на сердце стало почему–то очень тяжело, и я отвернулась, чтобы не видеть, как он подбирает мой поясной карман и медленно уходит, растворяясь в сумраке затянутого тучами неба.
Погода менялась неуловимо, подобно… жизни. Мгновение назад сияло догорающее солнце, мгновение вперед — и мир утонул в туманных сумерках. Мгновение назад — еще рядом, мгновение вперед — уже врозь… И больше не увидимся? Скорее всего. Молчун, во время разговора тихо лежавший у моих ног, сел и печально хрюкнул. Вздохнув, я обняла его. Ничего не поделаешь дружок…
— Дядь, ну что? — из–за холма донесся звонкий голос Эраша. — Когда мы уходим?
Так. Мы? Надеюсь, он не спятил настолько, чтобы взять с собой в долину мальчишку?
— Потерпи немного, — отозвался Джаль. — Раскроем карту, проложим путь и вперед!
— Скорее бы уже!
Я встала и заходила вдоль холма, вполголоса споря с самой собой. Мрак с ним, с Эрашем, вернее, с тем, что он натворил… Из долины теней живым никто не вернется, спорить готова, а братство не имеет права лишаться столь перспективного темного! Я могу сколько угодно презирать его, обзывать балбесом и унижать для пользы дела, но… Но не насколько, чтобы отпустить на порог Вечности. Или… или не сделать все возможное, чтобы он оттуда вернулся. Вздохнув, я с тоской посмотрела на приют темных, чьи неясные очертания стирались подступающим туманом. Сдать парня Хлоссу? Но Эраш еще не темный и наш глава не имеет над ним власти, да и уговорить это рыжее недоразумение не совать нос в неприятности — нереально. Все равно полезет и по маковке получит. Тогда одно лишь и остается… Потерять его мы не можем. Парень ведь… сам еще не знает о себе всего, не знает, кто он такой, не знает, чем важен для нас… Два балбеса.
