Увидев приглушенный свет, я моргнула и решила не двигаться, пока быстренько не определю, что с моим физическим состоянием.
Я с облегчением поняла, что в данный момент не ощущаю боли — только ее последствия. Голова казалась одним сплошным синяком. Кости болели так, словно были сломаны, закатаны в гипс и едва успели немного срастись.
Закончив внутреннюю проверку, я обратила внимание на то, что меня окружало.
Я была в книжном магазине, растянулась на своем любимом диване у камина в зоне отдыха в задней части магазина. Я промерзла до костей и была завернута в одеяла.
Бэрронс стоял у огня спиной ко мне. Высокий мощный силуэт был подсвечен языками пламени.
Я вздохнула с облегчением, и это было почти не слышно в огромной комнате, но Бэрронс резко обернулся и из его груди вырвался жуткий грохочущий звук, горловой, животный. Моя кровь замерзла в жилах.
Это был самый нечеловеческий звук из всех, что я когда-либо слышала. Адреналин смыл остатки боли. Я встала на диване на четвереньки, словно сама была животным, и уставилась на него.
— Что вы такое, мать вашу?! — прорычал он.
Его темные глаза горели древним холодным огнем. На щеках была кровь. На руках тоже. Интересно, моя? И почему он не стал ее смывать? Мне было любопытно, сколько времени я провела в отключке. Когда я вернулась сюда? Который час? Что со мной сделала Книга?
А потом до меня дошел его вопрос. Я отбросила волосы с лица и начала смеяться.
— Что я такое? Что Я такое?
Я смеялась и смеялась. Ничего не могла с собой поделать. Я держалась за бока. Может, в смехе и проскакивали истерические нотки, но после того, что мне довелось пережить, я считала это вполне простительным. Я смеялась так, что почти не могла дышать.
Иерихон Бэрронс спрашивал меня, что я такое.
Он снова издал звук, словно гремучая змея — огромная — предупреждающе затрещала хвостом в его груди. Я перестала смеяться и посмотрела на него. Звук заморозил меня так же, как раньше делала «Синсар Дабх». Заставил думать о том, что кожа Иерихона Бэрронса может быть просто покрывалом на стуле, которого я предпочла бы никогда не видеть.
— На колени, мисс Лейн!
Черт. Он использовал Глас!
И это сработало!
Я упала с дивана, запутавшись в одеялах, и приземлилась на колени, стиснув зубы. Я думала, что к Гласу у меня иммунитет! У Гроссмейстера Глас не сработал! Хотя Бэрронс был лучшим во всем.
— Что вы такое?! — проревел он.
— Не знаю! — крикнула я в ответ.
Я действительно не знала. Но меня это начинало интересовать. Фраза, которую В'лейн проронил в аббатстве, вспоминалась мне все чаще: «Они должны бояться тебя, — сказал он. — Ты только начинаешь понимать, что ты такое».
— Чего от вас хочет Книга?
— Не знаю!
— Что она делала с вами, пока держала вас на улице?
— Я не знаю! Сколько она меня там продержала?
— Больше часа! Она превратилась в Тварь и заслонила вас. Я пытался до вас добраться, но у меня ни хрена не получалось! Черт, увидеть вас я и то не мог! Что она делала?
— Изучала меня. Пробовала. Познавала, — сквозь зубы процедила я. — Так она мне сказала. Прекрати действовать на меня Гласом!
— Я перестану воздействовать на вас Гласом, когда вы заставите меня перестать, мисс Лейн. Поднимайтесь.
Я с трудом встала на дрожащие ноги, остатки боли звенели во всем теле. В этот момент я ненавидела Бэрронса. Не нужно было пинать меня, когда я и без того свалилась.
— Боритесь со мной, мисс Лейн, — прорычал он без использования Гласа. — Возьмите нож и разрежьте себе ладонь.
Я посмотрела на кофейный столик. В свете камина поблескивало зубчатое лезвие ножа с рукоятью из слоновой кости. Я с ужасом поняла, что тянусь за ним. Со мной так уже бывало. Именно так Бэрронс обучал меня раньше.
— Боритесь!
Но я продолжала тянуться.
— Черт побери, загляните же в себя! Ненавидьте меня! Сражайтесь! Сражайтесь со мной, как можете!
Моя рука остановилась. Отдернулась. Снова двинулась вперед.
— Порежьте себя глубоко, — прошипел он Гласом. — Пусть боль будет адской.
Мои пальцы сомкнулись на рукояти ножа.
— Вы прирожденная жертва, мисс Лейн. Ходячая и говорящая Барби, — презрительно протянул он. — Смотрите, как убивают сестру Мак. Смотрите, как насилуют Мак. Как ее трахают. Как Мак падает на улице перед Книгой. И как валяется мертвой в куче мусора на заднем дворе.
Я резко вздохнула от боли.
— Возьмите нож!
Я подняла нож, рука двигалась рывками.
— Я побывал у вас внутри, — продолжал насмехаться Бэрронс. — Я знаю вас вдоль и поперек. В вас нет ничего стоящего. Сделайте нам всем одолжение и сдохните, чтобы мы наконец смогли работать над следующим планом и перестали гадать, сможете ли вы вырасти и стать на что-то способны.
Ладно, достаточно!
— Ты не знаешь меня вдоль и поперек! — оскалилась я. — Ты мог побывать у меня внутри, но ты никогда не был в моем сердце. Давай, Бэрронс, заставь меня нарезать себя на ломтики. Давай, играй со мной в свои игры. Пинай меня. Обманывай. Запугивай. Будь собой — настоящим ублюдком. Броди повсюду, вынашивая планы, психуй и храни свои секреты, но по поводу меня ты ошибаешься. Во мне есть то, чего тебе следует бояться. И ты не можешь коснуться моей души. Ты никогда не коснешься моей души!
Я подняла руку, отвела ее назад и отправила нож в полет. Лезвие взрезало воздух, направляясь прямо ему в голову.
Бэрронс уклонился с противоестественной грацией, это был словно намек на движение. Он отодвинулся ровно настолько, чтобы нож пролетел мимо.
Рукоять завибрировала в резной каминной панели рядом с его головой.
— Так что пошел ты, Иерихон Бэрронс, и не туда, куда тебе хотелось бы. Пошел ты — ты никогда больше не сможешь прикоснуться ко мне. Никто не сможет.
Я ударила по столу, толкая его на Бэрронса. Стол стукнул его по голеням. Схватив с края стола лампу, я бросила ее ему в голову. Бэрронс снова уклонился. Я схватила книгу. Книга врезалась ему в грудь.
Он рассмеялся, темные глаза сверкали от радостного возбуждения.
Я бросилась на него, ударила в лицо кулаком. И услышала убедительный звук, когда что-то в его носу поддалось.
Он не попытался ударить меня в ответ или оттолкнуть. Просто обхватил руками и с силой притянул к себе, так, что мои руки были прижаты к его груди.
