— Тань, ты вроде торопилась домой... — не очень вежливо заметила Галя.
Таня ухмыльнулась:
— На Тверской во дворике Литинститута стоит памятник Герцену. Может, эти цветы отвезти ему? А на Кропоткинской... Ну ладно, ладно, молчу! Не сердись. Я и правда поеду к себе... Пока, Любочка, пока, женщины... Кстати, имей в виду, Галя, что белые розы символизируют брак...
Белые розы не заставили себя ждать. Их принесли через час.
— Я всегда говорила, что Федор большой души человек, — принимая букет, заметила Ольга Петровна. — Вы так давно не виделись, а он все помнит о тебе...
Ночью Галя никак не могла уснуть.
Она то и дело поднималась, набрасывала на плечи халатик, шлепала на кухню, пила из-под крана, чистила себе яблоко, забывала его на столе, возвращалась, брала в руки книгу — но сон не шел.
Из-под двери Ольги Петровны пробивалась полоска света.
Наверное, мать ждет, что дочь не выдержит и придет к ней поговорить, как часто случалось в ранней Галиной юности; заберется к ней на кровать, и они станут беседовать обо всем на свете, как две подруги.
Когда пришел конец этим разговорам, Галя сейчас не помнила.
Просто в какой-то момент она стала стесняться душевных бесед с матерью, точно это было проявление слабости.
Галя напрягла память.
Пожалуй, их откровениям пришел конец после того, как она прогнала Федора.
Это был первый по-настоящему взрослый ее поступок, во всяком случае, в те времена ей казалось, что это так. Да, она не хотела выглядеть слабой, показывать матери, насколько тяжел был для нее разрыв с Федором, на который она решилась именно потому, что испугалась взрослой жизни и ответственности. Да, именно так!
Желая повзрослеть поскорее, Галя совершила необдуманный, детский поступок. И это только сейчас пришло ей в голову. Тогда казалось — жизни еще впереди непочатый край. Ей не хотелось устремлять ее поток в то русло, о котором мечтали многие ее ровесницы: раннее замужество, дети... И она, держась изо всех сил за свою самостоятельность, на самом деле хотела только одного — чтобы беззаботная, беспечная юность длилась и длилась, как весеннее утро.
Последние годы Галя стала страдать бессонницей, бояться ночей.
Ночью, когда тьма и тишина высвобождают в душе пространство для чувств, на нее наваливалось ощущение глупо, нелепо прожитой жизни, жизни безнадежно испорченной, горькой, одинокой. И ее давило сознание вины — перед Олегом, перед Вацлавом.
Сегодня впервые за долгие годы она не могла уснуть от ощущения радости.
Как будто юность снова вернулась к ней.
Вернулось чувство тревожного, радостного полета, надежды, веры...
Ей казалось: она, совсем юная, счастливая, лежит в своей девичьей кровати, с нетерпением ожидая наступления утра, которое подарит ей новую встречу с Федором.
И что по-прежнему весь мир с его мечтами и светлыми надеждами лежит у нее на ладони.
И как тогда, мысли Гали блуждали вокруг Федора.
Она вспомнила их встречу в самолете, его розыгрыш, на которые он и в прежние времена был мастер, его забавную перепалку с Р. на больничной койке, цветы, встретившие ее в аэропорту, — и улыбнулась.
Одуряющий аромат роз проникал в ее спальню.
Ей вдруг захотелось встать и посмотреть на цветы.
Осторожно ступая, она вышла в гостиную — у матери еще горел свет, и тут зазвонил телефон.
Прежде чем Галя взяла трубку, она успела заметить, что в комнате матери свет погас.
Ольга Петровна раньше дочери поняла, кто это звонит поздней ночью и, не желая смущать Галю, решила притвориться спящей.
— Почему-то мне кажется, что я тебя не разбудил, — услышала Галя голос Федора.
— Да, я не спала, — призналась Галя.
— Ты думала обо мне?
Слышимость была такая, как будто они сидели совсем рядом и говорили шепотом.
— Откуда ты звонишь?
— Оттуда, оттуда...
— Тебя выписали из больницы? Что ты молчишь?
— Обдумываю, какой ответ для меня наиболее выгоден, — отозвался Федор. — Заныть, что я, бедный, еще в больнице, или бодро сообщить, что меня выпустили...
Судя по всему, он расположился к долгому разговору.
— Скажи лучше как есть, — посоветовала Галя.
— Я, бедный, еще в больнице...
— Но ты бойко охмурил медперсонал и тебе позволили позвонить в Москву? — предположила Галя ехидно.
— Вроде того... Любава почивает?
— Конечно.
— Хорошо, что мой звонок ее не разбудил...
— Как там наш знаменитый писатель? — поинтересовалась Галя. — Вы все ссоритесь?
— Он без меня уже жить не может, — похвалился Федор. — Во-первых, время от времени я играю роль сиделки. Во-вторых, я обыгрываю его в шахматы. Но в своем новом романе он напишет, что все было наоборот...
— Послушай... — Галя прикрыла трубку ладонью и зашипела прямо в мембрану: — К чему такое количество цветов?
— Это артподготовка, Галочка. Скоро я двинусь на тебя в атаку...
— Сними сначала гипс, — хмыкнула Галя.
— Нет, я на полном серьезе намерен тебя загнать в угол, чтобы ты отчетливо и радостно сказала мне «да»!
Федор в чужой, далекой стране жизнерадостно расхохотался.
— Ну ты и нахал! — возмутилась Галя. — Что это еще за силовые методы!
— Если ты их не признаешь, я встану под твоим балконом и буду петь романсы на стихи Р. Он теперь от нечего делать балуется стихами... Слушай, а ты не на босу ногу стоишь в гостиной?
— Нет, — успокоила его Галя.
— Точно?
— Точно.
— А то бы я обождал, пока ты наденешь теплые носки...
— Федор, — Галя попыталась придать своему голосу повелительную интонацию, — ты хоть соображаешь, во сколько тебе обойдется этот разговор?
Снова послышался смех Федора.
— Не-а. Пока не скажешь мне «да», я буду нести всякую чушь и наболтаю на такую сумму, что потом буду вынужден продать себя в рабство, чтобы расплатиться...
— О господи! Чего ты хочешь? — воскликнула Галя.
— Тише, Любочку разбудишь... Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, а Любава уотцовила меня, если можно так выразиться...
У Гали буквально руки чесались оттаскать его за волосы, но Федор был за пределами досягаемости.
— Тебе не кажется, что это не телефонный разговор?
— Если тебе больше по вкусу телеграфный, я завтра же отправлю телеграмму, заверенную моим лечащим врачом, — немедленно отреагировал Федор. — Или ты предпочитаешь факс? Лично я явлюсь не раньше чем через неделю...
— Вот через неделю и поговорим!
— Неделя, как долго, — вздохнул на том конце провода Федор. — И как я проживу ее без тебя!
— Точно так же, как ты жил без меня все эти годы...
