Еще несколько строк о Великом Кольце. Ефремов облегчил себе задачу тем, что исходил из предположения, будто все разумные существа, рассеянные по Вселенной, человекоподобны. Еще в повести "Звездные корабли" /1947 г./ он увлеченно доказывал, что разумное существо, где бы оно ни возникло, в процессе эволюции обязательно должно принять облик близкий к земному образцу. Вот это, мне кажется, как раз и есть та причина, по которой тема Космоса отсутствует в статье Уэллса. Ведь в его романах люди неоднократно общались с делегатами других планет, так что трудновато предположить, будто Уэллс просто упустил данный пункт. Но вряд ли он мечтал объединить в разумное сообщество кровожадных спрутов-марсиан и роботизированных муравьев-селенитов. И те, и другие лишены даже признаков человеческой морали. Правда, в одном из его романов действуют и люди-нелюди. Это уже упоминавшаяся утопия "Люди как боги" /1923 г./. В статье "На пути к "Туманности Андромеды" Ефремов назвал роман Уэллса среди произведений, от которых он отталкивался. Уэллс нарисовал в нем счастливых и свободных существ, прекрасных, как античные статуи, но и крови в них не больше, чем в отполированном мраморе. Как я уже говорил, кроме самых общих сведений, мы очень мало узнаем о социальных механизмах страны Утопии, а тем более о душевных переливах ее подданных. Я не в силах уразуметь, от чего там отталкивался Ефремов. Для Уэллса его аполлонообразные утопийцы - такая же условность, как марсиане и селениты. Смысл романа Уэллса в противопоставлении величия богоподобных креатур мелочности современных ему английских обывателей, политиков, святош. Антропоцентрическая убежденность Ефремова любопытна, конечно, сама по себе как философская проблема, хотя и носит чисто метафизический характер. Тем не менее она имеет как сторонников, так и противников. Однако для фантастики подобные прения не имеют никакого значения, потому что задача, которую она ставит перед собой, не только допускает, но и предполагает бесконечное разнообразие вариантов, хотя, что говорить, перспектива встречи с неземным разумом не может не волновать человеческий ум сама по себе, без дополнительной литобработки, ибо при всех чудесных свершениях природы самым удивительным все-таки остается возникновение разума. Одиноки ли мы во Вселенной? Можем ли мы связаться, а тем более свидеться с коллегами из иных миров? Поймем ли мы друг друга? Почему более развитые до сих пор не прилетели сами? Внимание читателей неизменно привлекают газетные заметки то о якобы обнаруженных непонятных закономерностях в радиоизлучениях далеких звезд, то о проекте посылки земных радиосигналов в Космос. Не будем говорить о шуме, который поднимается время от времени по поводу якобы виденных где-то "летающих тарелочках". Новейшей из сенсаций такого рода было сообщение об исчезновении некоторых звезд в Млечном пути. Подготовленные фантастикой люди охотно готовы поверить в возможность встречи с неземными братьями... Находятся, разумеется, и скептики, которые выливают ушаты холодной воды на излишне разгоряченные головы. Хоть какая-то определенность имела бы кардинальные философские последствия, но выдавать желаемое за действительное все же не стўит. Не столь давно появилась достаточно пессимистическая гипотеза астрофизика И.Б.Шкловского, заявившего вопреки своим прежним высказываниям, об уникальности земной жизни, об одиночестве человека во Вселенной. Сходную идею на другой физической основе высказывал и академик А.Д.Сахаров. В этой гипотезе есть позитивное начало: если допустить, что ученые правы, то с какой же бережностью мы должны относиться ко всем завоеваниям человеческого разума. Беэ землян во всем Мироздании не останется никого, кто бы мог осмыслить и понять его самое. Я, правда, полагаю, что если завтра в нашей или в соседних Галактиках будут открыты десятки обитаемых миров, это обстоятельство ничуть не уменьшит ценности и неповторимости человеческого опыта. И еще я полагаю, что гипотезе Шкловского навсегда суждено оставаться гипотезой. Она может быть опровергнута буквально в течение одного часа, но никогда не будет доказана, потому что в человеке всегда будет жить надежда отыскать партнеров, как бы далеко не отодвинулись границы досягаемости. Что же касается фантастики, то на нее взгляды Шкловского никакого влияния оказать не могут, она писала и будет писать о пришельцах, но вовсе не из желания вступать с ним в пререкания. Она возложила на плечи инопланетян /если, разумеется, у них есть плечи/ иную задачу, которая не имеет непосредственного отношения к научным теориям. Литературу, искусство в целом, интересует прежде всего человек. Представителям же иных миров отведена роль кривых зеркал, в которых люди могут увидеть себя с необычной, непривычной стороны, рассмотреть такие подробности, такие штрихи - приятные или неприятные, - которые при обычном разглядывании и не заметишь. В столкновении с неземным разумом все в человеке подвергается жестокой проверке. И его физические данные - себе мы кажемся красивыми, но так ли уж целесообразно и хорошо мы сконструированы? Каков смысл гуманизма? Можно ли его распространить за пределы Земли?.. Один из самых распространенных мотивов западной фантастики стали называть по названию популярного фильма - "звездные войны". Ефремов же совершенно исключал возможность столкновения разумных существ, и вот тут я с ним солидарен. То мировоззрение, которое я, не владея философской лексикой, называю нормальным, плохо мирится с мыслью, будто разумные существа не могут найти общего языка и унизятся до варварства. Ефремова это мысль волновала до такой степени, что вслед за "Туманностью Андромеды" он написал как бы ее продолжение - повесть "Сердце Змеи" /1963 г./, в которой земной звездолет впервые встречается с чужеземным. В "Сердце Змеи" заключена внутрикадровая полемика с расcказом одного современного /а для героев Ефремова весьма древнего/ американского фантаста с тем же сюжетом. Участники его свидания весьма настороженно отнеслись к случайно встреченным чужакам, и дело малость не дошло до стычки. Герои рассказа Ефремова на импровизированной читательской конференции устроили американцу основательную выволочку: "Большинство говорило о полном несоответствии времени действия и психологии героев. Если звездолет смог удалиться от Земли на расстояние четырех тысяч световых лет всего за три месяца, то время действия должно быть даже позднее современного... Но мысли и действия людей Земли в повести ничем не отличаются от принятых во времена капитализма, много веков назад!.. Встреча в космосе означала либо торговлю, либо войну - ничего другого не пришло в голову автору". Имя автора раскритикованного рассказа не названо в повести, но секрета тут нет - они говорили о рассказе "Первый контакт" М.Лейнстера /1945 г./. Конечно же, рассказ можно /и нужно/ прочитать несколько по-другому и снять с автора обвинения, которые обрушили на его голову дальние потомки, видимо, разбирающиеся в астронавигации лучше, чем в литературе, и прямодушно предположившие, что не только тема, но и идея рассказа ограничиваются попыткой описать гипотетическую встречу двух звездолетов. Талантливая философская, социальная фантастика всегда многослойна, и часто второй, третий срезы могут оказаться более содержательными, чем поверхностный. За столкновением звездолетов автор, конечно, видел противоборство двух систем при зарождении холодной войны, взаимное недоверие, включая каннибальскую концепцию первого удара. И уже за то, что космонавты разных систем /в данном случае - звездных/ расстаются в конце концов мирно, Лейнстеру надо прибавить к оценке рассказа большой плюс: он хочет внушить читателю, что взаимопонимание у обитателей различных звездных миров возможно, как бы ни были велики исходные разногласия. Куда большее число его коллег, отечественных и иноземных, доводит столкновения, возникшие между сапиенсами, до роскошного и кровавого фейерверка звездных войн, а ополоумевшие читатели и зрители с восторгом взирают, как на их глазах горят и плавятся планеты. Почитали бы ефремовские моралисты пухлые томики так называемой "новой русской фантастики"! Мы до нее еще дойдем... "Туманность Андромеды" могла бы занять в мировой литературе более высокое место в случае, если бы она обладала, скажем так, более высокими литературными достоинствами. Как они, например, разговаривают друг с другом! Вот Дар Ветер остался в степи впервые наедине с любимой женщиной. Есть, наверное, о чем им поговорить? Или помолчать. Но они говорят. "Я тоже становлюсь в тупик, как долго не могли наши предки понять простого закона, что судьба общества зависит только от них самих, что общество таково, каково морально-идейное развитие его членов, зависящее от экономики...". Не будем обращать внимания на некоторые стилистические шероховатости фразы и заложенное в ней противоречие /от кого все-таки все зависит судьба общества: от самих людей или от экономики?/, должно же в чем-то сказываться волнение любовной встречи... И опять вспоминается Ларри. Да на кой черт они нужны, все эти сверхсовершенные общества, если в них влюбленные, простите, в постели, будут обмениваться производственным опытом, подсчитывать тонны масла или делиться соображениями о "морально-идейном развитии... членов" общества. Имею я право хотеть или даже требовать, чтобы влюбленные в соответствующей, понятно, ситуации позабыли бы обо всем на свете и говорили бы друг другу только: "Я тебя люблю!" Я назвал утопию Ефремова последней, но в действительности его книга, как это всегда бывает, породила кометный шлейф; к сожалению, никто из его продолжателей не смог стать с "Туманностью Андромеды" хотя бы вровень, и большинство из них справедливо забыты. Я не знаю, прав ли я, уделив роману Ефремова столько внимания, но причина именно в этом. Оставляя за "Туманностью Андромеды" заслуженное место в истории отечественной и мировой утопии, я не вижу для нее равноценного места в мировой фантастике, не говоря уже о литературе в целом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
