– Надеюсь, вы правы, босс, – ответил Трент, отчаянно пытаясь вылезти из угла, в который он себя загнал, сохранив достоинство. Кельвин иногда бывал довольно беспощадным лидером, но он платил своим старшим помощникам не за смиренное раболепие. – Финалы – время хитрое, зрители выкидывают невероятные номера, а я бы очень не хотел потерять принца слишком рано.
Трент говорил не думая. К несчастью для него, Кельвин слушал и думал одновременно.
– Трент, – сказал он почти ласково, – прости, друг, но ты сейчас же поменяешься должностями с Челси.
– Что?! – вырвалось у Трента.
– Да, я серьезно, – настаивал Кельвин. – Если хочешь остаться на шоу, тебе нужно занять менее высокую должность. Я не могу позволить второму человеку в команде транжирить мое время и нести какой-то бред, простительный неопытному новичку.
– Но…
– Трент. Подумай об этом. Одно дело заставить зрителей поверить в то, что, поскольку они каждую неделю голосуют за финалистов, судьи не могут контролировать ситуацию, но совсем другое дело – когда мой главный помощник глуп настолько же.
Трент повесил голову.
– Простите, шеф. Вы правы.
Он мрачно поднялся со своего места рядом с Кельвином и пересел на другой стул, освободив место для Челси.
– Спасибо, Трент, – сказала Челси, с профессиональной легкостью принимая новую должность. – Я уверена, что из нас выйдет отличная команда.
– Меня всегда поражает, – сказал Кельвин, словно стараясь сгладить смущение Трента, – что единственные подозрения зрителей сводятся к якобы смонтированному голосованию, тогда как голосование – единственная совершенно неподдельная часть процесса. Зачем мне стараться подделать голосование? Я никогда не стараюсь подделывать голосование. Мне совсем не нужно подделывать голосование для того, чтобы контролировать процесс.
В этом заключался самый большой секрет Кельвина, хотя никакого секрета здесь не было, поскольку все доказательства лежали на поверхности и никто не делал ни малейшей попытки скрыть их. Кельвин был поражен наивностью Дакоты, которая не заметила этого при заключении сделки. Он был не менее удивлен и очарован, что этого не поняла Эмма, когда он предложил ей гарантировать победу принца. Обе женщины были очень хорошо знакомы с принципом работы шоу «Номер один» и непременно должны были понять, что был только один момент, когда Кельвин мог потерять над ним контроль, а именно в самом последнем выпуске. Правила гласили, что каждую неделю определялись двое наименее популярных участников шоу, а затем судьи решали, кому из них уйти. Это означало, что, пока Кельвин контролировал судей, а в этом сомнений не было, он всегда мог контролировать окончательный выбор и гарантировать, что не потеряет никого, кого не хотел потерять. По этой причине он обычно отдавал коллегам распоряжения оставить наименее популярного участника, потому что непопулярные участники были гораздо интереснее, чем популярные, а на противоречиях строились отличные сюжеты.
– Они сидят дома, кричат в телевизор и недоумевают, почему мы оставили этого бездарного урода на шоу! Разве они не понимают, что именно поэтому мы его и оставили? Чем больше огорчены и рассержены зрители, тем популярнее становится шоу.
Его королевское высочество находился в совершенной безопасности до самого последнего выпуска. Именно тогда, единственный раз за все время, зрители действительно принимали решение, но принимали они его только на основании доказательств, представленных им Кельвином. До этого момента существовала опасность отказа Берилл или Родни следовать сценарию, но это было исключено, ведь они были ему обязаны абсолютно всем.
Для Кельвина трудность заключалась не в том, чтобы принц Уэльский попал в тройку финалистов, а в том, чтобы поспособствовать этому, не потеряв доверия и преданности зрителей шоу «Номер один». Заключив пари с Дакотой, он обязался сохранить популярность шоу, то есть ему было просто необходимо скрыть, что он манипулирует зрителями. Поэтому его задача состояла в том, чтобы каждую неделю выбирать персонаж, которого можно было на полном основании слить, позволяя ЕКВ набрать голоса и попасть в финал.
Первая неделя
На производственном совещании Кельвин объявил, что первой покинет шоу лесбиянка Табита со своей гламурной подружкой. Он повернулся к Берилл, «наставнице» Табиты.
– Я хочу, чтобы ты велела ей спеть «Sexual Healing» Марвина Гея.
Берилл расхохоталась. Она почуяла, куда ветер дует.
– О да! В устах работающей лесбиянки! Прозвучит великолепно! Это будет так глупо.
– Вот именно, и мы все для этого сделаем, – ответил Кельвин и повернулся к режиссеру и видеорежиссеру: – Мы посадим ее подружку в первый ряд и снимем так, чтобы Табита пела непосредственно для нее.
– Отлично! – ответил режиссер. – Много крупных планов и долгие взгляды.
– Вот именно, – ответил Кельвин, – и хватание за промежность.
Кельвин повернулся к хореографу:
– Я хочу, чтобы вы вставили в танец покачивание бедрами и хватание за промежность, я хочу, чтобы Табита хваталась за нее так, словно у нее цистит. Понятно?
– Как скажешь, Кельвин, – ответил хореограф. – Но я тебя предупреждаю, что танцовщица из Табиты никакая. Она сложена как кирпичный сортир, а ритм чувствует как течная сука.
– Думаешь, я этого не заметил? Это будет выглядеть ужасно.
– Это точно. Ты хочешь, чтобы она вращала языком?
Кельвин задумался.
– Можно, но особенно не напирай. Просто скажи, чтобы слегка облизала губы, я не хочу, чтобы они выпячивались, и, повторяю, убедись, что она будет тереть у себя между ног не хуже Майкла Джексона.
– Понятно.
Дальше Кельвин повернулся к костюмерам:
– Во что вы ее одели?
– В превосходный темный брючный костюм в серебряную полоску, – ответила костюмерша. – Он ее немного стройнит и скрывает ноги. Груди у нее в полном порядке, они единственное, с чем можно работать, поэтому мы расстегнем несколько пуговиц на рубашке и покажем их. Что касается аксессуаров, я подумывала о хомбурге и…
– Это не то, – перебил ее Кельвин, – не то, не то, не то. Дайте ей рабочий комбинезон и футболку с надписью «ВСЕ МУЖЧИНЫ – НАСИЛЬНИКИ».
– Вы думаете, она это наденет?
– Она наденет то, что мы ей скажем. Они все подписали контракт.
Челси и Тренту было поручено сообщить Табите, что они для нее придумали, и убедиться, что она шагнет в направлении своей гибели. Теоретически эту работу должна была выполнять Берилл, потому что по сюжету Табита была одной из ее «подопечных». В реальности трое судей уже давно отказались даже делать вид, что они хоть как-то связаны с участниками до их выступления. Отборщики и продюсеры проводили все переговоры, изредка посылали цветы и записки якобы от судей и не забывали напоминать участникам, чтобы те непременно поблагодарили судей в прямом эфире за маленькие знаки внимания.
Именно выдумка с «наставничеством» забавляла Берилл больше всего. Она ее обожала. Она делала ее неуязвимой, словно ей все могло сойти с рук.
– Люди действительно верят в это дерьмо! – говорила она своим друзьям в США, заливаясь хохотом. – Они верят, что я каждый день прихожу в эти поганые комнаты для репетиций и держу моих поганых участников за руки! Это невероятно. Я с гордостью могу сказать, что не было ни одного кадра, где я бы общалась хоть с одним из этих идиотов, ни в обычной жизни, ни во время выступлений, ни во время их эмоциональных срывов, а люди по-прежнему думают, что я самая настоящая мать-наседка! Это превосходно. Невероятно. Когда-нибудь, клянусь, я повернусь к камере и скажу зрителям, что за говнистая кучка придурков эти конкурсанты. Но, разумеется, я их люблю. Это мои люди.
Независимо от любви или ненависти Берилл определенно не была готова работать с участниками шоу, и поэтому именно Челси и Трент вместе с группой младших отборщиков отправились в дом с гостиничным обслуживанием в Килберне, где проживали участники, чтобы сообщить Табите, что она должна сделать.
Уговаривать ее пришлось долго.
– «Все мужчины – насильники», – неуверенно сказала Табита. – Думаете, людям это понравится?
– Ну, не всем людям, – согласилась Челси, – но на этой стадии конкурса, где осталось еще целых двенадцать участников, нужно найти свою нишу.
– Но «Sexual Healing»? Разве песня не слишком откровенная?
– Разумеется. Нет ничего лучше, чем немного откровенного сафизма. Поверь мне. Ты должна писать крупными мазками. У тебя будет всего пара минут, чтобы произвести впечатление. Теперь насчет ролика перед выступлением, что ты хочешь сказать?
Челси говорила о видеосюжете, который показывали перед выступлением каждого конкурсанта: в нем они стояли на черном фоне, с мрачными лицами и взъерошенными волосами и рассказывали о своих страхах и надеждах.
