Только быстро и главное — честно! Да или нет?! Кто солжет, тот присоединится к Заваркину. Да или нет?!
Трибуны безмолвствовали.
— Так… Значит в верности ваших супругов, равно как и любви к вам наследников вы сомневаетесь? Ну что же, это тоже ответ, — улыбнулся загадочно Поцелуев. — Я прошу вас его запомнить. Пригодится… Для того, например, чтобы лучше понять, как редки в вашем мире преданность и любовь… Но вернемся к Заваркину. Вот уж кто от природы не может быть преданным, а любит только себя! За что мы его и казним. Никто из подобных товарищей ничего кроме казни и не достоин. Вы соглас ны? Казнить подлеца, неумеющего любить? Не слышу!
Темнота на трибунах загудела решительно:
— Казнить подлеца! Казнить…
Поцелуев вздохнул:
— Казнить, говорите? Ну, если за то, что он не умеет любить и быть преданным, так это здесь многих можно казнить. Похлеще Варфоломеевской ночи получится. А может быть так и сделать? Интересная мысль! Взять всех, кто любить не умеет, да и казнить. Оптом! Пред ставляете, жизнь наступит какая… Скукотища! Ни измен тебе, ни предательств, ни милых сердцу самоубийств…
Тоска гремучая! Нет, любезные, так не пойдет! Живите пока. Да и с казнью Заваркина мы повременим. С полча сика. А сейчас… Потренеруйтесь!
Поцелуев лопнул, как мыльный пузырь из тазика, где стирали портянки. Кукишеголовые лопнули, лопнул Заваркин.
А на залитую светом арену вылетел вихрем олень в сопровождении собачьего разъяренного лая.
Казалось, еще мгновенье, олешек пересечет арену и спасется под сводом центрального входа, но перед самым бордюром он внезапно споткнулся, упал и вынесшиеся из-под занавеса охотничьи псы настигли его, навалившись всей стаей на поверженного красавца. И забрызгала в стороны кровь, и покатились над ареной собачье чавканье, хруст костей и стоны оленя.
Под куполом цирка зазвучал насмешливый Поцелуев;
— Что прикажете делать, любезные? Будем спасать оленя, или пусть уж грызут?
Женский голос из шестидесятого ряда гневно крикнул:
— Не надо!
— Что, простите, не надо? — спросил Поцелуев.
— Пусть грызут! Зачем его мучить?
— То есть, когда вы кого-то грызете, то доставляете ему удовольствие? И сейчас не желаете лишать оленя его удовольствия? Я правильно понял? — уточнил Поцелуев.
— Ну, в общем… — хихикнула дама.
Поцелуев вздохнул, перекрыв этим вздохом радостное урчанье собак.
— Так. С вам все ясно. Вы наш человек… А что же другие молчат? Давайте, давайте! Если кому-то оленя жалко, пусть признается. И мы охотно и немедленно пре доставим ему возможность заменить на арене оленя. Сей час же! Только скажите и будете здесь. Вместо оленя…
Ну так-с? Где вы, добрые люди? Или всем безразличен этот красавец, пожираемый псами?
На трибунах поднялся растерянный ропот, из которого к куполу выплыл вопрос:
— А почему обязательно надо заменять на сцене оленя?
— Оттащите собак да и все тут! — предложил еще один мужской голос.
Поцелуев в ответ рассмеялся:
— Ах, какие забавные люди! Почему вы решили, что спасти другого от смерти можно, спокойненько сидя в кресле? Кто сказал вам, что прекрасное от уничтоженья можно спасти, не ударив пальцем о палец? Не-е-ет!
Чужое горло защитить от зубов можно, только подста вив свое. Это — закон. И не из тех, которые вы соблю дать не привыкли… Так что если хотите оленя спасти, то спускайтесь! Спускайтесь, спускайтесь! Ну? Выходите, законопослушные!
Но никто не спустился к арене. А растерянный ропот на трибунах затих. Как шепот листьев старого дуба, без ветра. Ветра нет, значит, не о чем говорить. В этом безветрии, в тишине, в отсутствии темы для разговора, собаки дожрали оленя, оставив лишь то, что им было не сгрызть. На арену выбежали служители цирка и увели присмиревших псов.
— Прекрасно! — заявил Поцелуев, оставаясь все также невидимым. — Значит, в цирке собрались нор мальные люди. Для которых своя жизнь дороже всего, своя шкура ближе к телу, свое дерьмо не воняет. Про стите уж за банальность!
Между тем из-под купола спустилась просторная сетка, блестя металлически, и служители закрепили ее вдоль бордюра так, что арена превратилась в огромную клетку.
— Если вам, мои разлюбезные, — продолжал Поце луев неизвестно откуда, — не довелось еще побывать в Древнем Риме, то сейчас вы своими глазами увидите шоу, которое очень любили в этом веселеньком городе…
Оркестр, музыку!
Барабанная дробь. Фанфары. Гонг. И на арену выбежали гладиаторы.
Было их четверо. Двое в красных одеждах, с коротенькими мечами и щитами размером с суповую тарелку. Двое — в синем, с трезубцами и легкими сетками.
— Аве Цезарь! Маритури те салютант! — прокри чали они дружным хором, обращаясь к ложе почетных гостей.
В это время прожектор узким лучом выхватил в ложе Макара Электросилыча.
Раздувая пухлые щеки, тот приветствие выслушал высокомерно и, кивнув гладиаторам, приподнимая руку:
— Начинайте!
— Браво, браво! — тут же раздался поцелуевский голос. — Вы в совершенстве овладели искусством с легким сердцем посылать невиновных на гибель. То есть, вы — настоящий правитель!.. Что ж, давайте начнем.
Гладиаторы бросились друг на друга. Зазвенели мечи, выбивая досадные искры из трезубцев. Зашипели по-змеиному сети, пытаясь накрыть меченосцев. Тумкали о щиты трезубцы.
Поначалу красные были настойчивей, быстрее в движеньях и теснили противников, захватив центр арены.
Зрители дружно болели за них, вскрикивая при каждом взмахе меча:
— Ну-у-у? Давай!.. Эх-х-х… Мазила-а-а!
Можно было подумать, что на арене играют в-футбол. Или в другую игру. Во вполне безобидную.
Так продолжалось минуты четыре, пока один из меченосцев не повернулся так неудачно, что трезубец вонзился ему в преплечье, и на опилки упала кровь.
Раненый дернулся в сторону от трезубца, не рассчитав движения, и хлесткая сеть оплела его тут же, натянулась, рванула, после чего меченосец повалился, еще больше запутавшись в сетке.
— А-а-а!!! — возликовали трибуны.
— А-а-а!!! — кричали все до единого. В том числе и в ложе почетных гостей.
Бой прекратился. Второй меченосец отбежал по правилам от товарища в сторону.
А гладиатор с трезубцем, чья сеть опутала первого из меченосцев, встал над упавшим и, руки подняв, обратил взор к трибунам.
— Как пожелает почтенная публика? Поверженного убить или оставить в живых? — пояснил ожидание гла диатора Поцелуев. — Ну! Решайте!
Трибуны молчали.
— Решайте, решайте! — поторапливал их Поцелу ев. — Что боитесь? Тонка кишка?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
