На трибунах один за другим зрители стали вытягивать руки вперед. Со сжатыми кулаками.
У большинства кулаков оттопыренный большой палец был опущен безжалостно вниз.
— Замечательно. Действуй! — скомандовал гладиа тору Поцелуев.
Тот поклонился, вздохнул, двумя руками поднял трезубец, направив вниз… И с негромким гортанным вскриком, похожим на «Хе-еп!», вонзил трезубец в лежавшего меченосца. Вонзил беззвучно. Легко, как в тесно. Лежавший выгнулся, дернулся и затих.
— Заметили, как все проделано мастерски? — убил повисшую тишину Поцелуев. — Нет, видимо, не замети ли. Не слышу аплодисментов!
Один хлопок, второй… и вот трибуны задрожали от яростных рукоплесканий. Настолько громких, что в них тонуло и уханье барабана.
А гладиаторы вернулись к делу. И двое синих набросились на меченосца. Он отражал их атаки ловко. Не суетился, не бегал трусом и, уворачиваясь от сетей, сумел одну из них рассечь надвое. В конце концов он пошел в атаку на оставшегося без сети и отрубил ему руку.
Зал встретил это разгневанно. Все почему-то болели против ловкого меченосца. И рев трибун, свист, топанье как будто его оглушили. Лишь на мгновение он растерялся, но этого вполне хватило, чтоб сеть второго из синих его опутала, а трезубец, плашмя ударив, сбил с ног.
Вот тут все зрители вскочили, взвыли. Так радостно и так довольно, как будто свершилась их давнишняя розовая мечта. А синий снова вскинул победно руки и обратился с немым вопросом к трибунам.
На сей раз Поцелуев не вмешивался.
Да это и не потребовалось. Поскольку кулаки большими пальцами вниз уткнулись и без его напоминания.
Выполняя их волю, трезубец послушно нырнул по древко в распростертое на опилках тело, пришпилив его к арене. Как бабочку.
Фанфары.
Рукоплескания.
Венок лавровый.
А мертвые, когда их за ноги тащили к занавесу, безвольно бились головами об пол. Как будто бы кивали, одобряя то, что с ними сделали.
— Теперь, я вижу, вы готовы к главному! — сообщил трибунам Поцелуев довольно.
И после этого явился на арену. Все в той же рясе, перетянутой на поясе цепочкой. Похоже, золотою.
За ним вели Заваркина. К каждой руке и каждой ноге которого зачем-то привязали по канату.
— Судьба любого человека есть отражение судьбы его страны, — задумчиво сказал трибунам Поцелуев. — Наде юсь, с этим никто не будет спорить… И вот сейчас я пред лагаю совместить решение судьбы господина Заваркина с определением того, какая из политических сил готова больше решать судьбу родного государства. Согласны?
— Согла-а-асны! — проблеяли трибуны, прокричали пролаяли.
Поцелуев кивнул. Он ничего другого не ожидал.
— А сделаем мы это очень просто… — он замолчал многозначительно, и под его молчанье служители бегом, бегом выкатили на арену стол. На низких ножках. И уло жили на него Заваркина, продев канаты в специальные петли по углам стола. — Сейчас я предлагаю всем, кто считают себя политиками, выйти на арену и взяться за канаты. Причем, советую разбиться на команды по общности идеологий и программ. Ну, то есть, с кем бы вы хотели быть в правительстве или, допустим, в блоке, с тем в одну команду и объединяйтесь… Затем, по моему сигналу, не раньше, команды начнут тянуть канаты на себя. Та из команд, которой достанется большая часть господина Заваркина, она и будет считаться победившей.
Со всеми вытекающими последствиями. То бишь… мы ей поможем взять верх в парламенте и назначить прави тельство. А мы, как вы заметили, своими обещаниями бросаться не привыкли, — чуть помолчав, переведя дыхание, Поцелуев бросил: — Вперед! Быстрее! Вас ждет парламент!
И ложа для почетных гостей начала пустеть. Стремительно. У двери из нее возникла давка. И потасовка. Политики спешили.
Так бедуины не спешат, завидев колодец после недели блуждания по пустыне.
Но еще большая неразбериха возникла на арене, при распределении, на команды.
Все бегали вокруг стола, хватались то за один канат, то за другой. Обзывались «ренегатами», «фискалами», «гаденышами», «агентами империализма», ну, и так далее. Перечислять все — скучно.
Но как бы ни было там, команды определились. Правда, сомкнувшаяся у левой руки Заваркина команда оказалась самой многочисленной. А у левой ноги вообще топталось только пять облезлых личностей и Худосокин.
— Так нечестно! — кричал последний. — Это подстроено! Это происки спецслужб! Я буду жаловаться в Конституционный трибунал и Лигу малых народов и народностей!
— Ну что поделаешь? — развел руками Поцелуев. — Попробуйте переманить кого-то из других команд.
Худосокин как загорелся:
— Да? Отлично! Сейчас все как миленькие перебегут ко мне. Без вопросов!.. — и сразу же принялся за дело. —
Эй, Бульдожкин, ты, по-моему, не там стоишь. Забыл уже, кто из тебя, негодяя, человека сделал? Забыл, кто вывел тебя на большую дорогу? Вот она, твоя благодар ность?.. Ты, ублюдок, подумай. Хорошенько подумай!
Или мне надо кое-какие документики из портфеля достать? Ведомости кое-какие, фотографии. А может, надо вертихвостку одну сюда пригласить, сынка твоего, урода?
Депутат Бульдожкин, в алой косоворотке и с картузом на голове, лицом побледнел и зашлепал губами:
— Я… это… сюда вставать не хотел… Меня демократы, насильно. Сам я с радостью…
— Вот и перебегай! Тебе ведь не привыкать, — понимающе закивал Худосокин. — А ты, Жандармов, с чего это вдруг к недобитым диссидентам пристроился? Думаешь, они тебе твое прошлое простят? Заслуги-то перед партией и правительством. Сколько орденов хапа-нул за то, что гноил жидов недорезанных в наших самых демократических тюрьмах? Вот увидишь, ты им плечом своим мощным поможешь к власти прийти, а они тебя — по этапам, по этапам. Давай ко мне! Я тебе снова погоны верну и кресло прежнее. И топор подарю. Потяжелее. У тебя ведь руки по топору чешутся?
Двухметровый Жандармов не заставил себя упрашивать. Хрустя сапогами и суставами пальцев, он молча обошел стол и встал позади Худосокина.
А тот продолжал свое, обращаясь уже у суетливому толстячку в изумительно кровавом костюме.
— Эй, Собачкин! Гав-гав, братишка! — улыбался ему обворожительно Худосокин.
Толстячок зыркнул на Худосокина с откровенным презрением.
— Вам я совсем не братишка! Я с вами ничего общего иметь не желаю!
— Правда? — прыснул в кулак Худосокин. — Ничего-ничего? А портфель министра? Какой дурак кроме меня тебе его даст? Назови-ка такого!
Взгляд Собачкина помягчел. И сделался заинтересованным.
— О каком портфеле вы говорите? — медленно спросил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
