– Вы до сих пор не забыли ее?
– Я уже говорил: сестра и дочь слились для меня в единый образ… – Роол вдруг уставился Эмери прямо в глаза, так что того пробрала дрожь: – Вы любите мою дочь?
Эмери ощутил прилив жара и деланно засмеялся:
– Вы слишком долго общались с Уидой, дорогой мой хозяин. Это от нее вы научились вонзать в человека вопросы, точно дротики?
– Нет, такое умение у меня с детства. Отвечайте, иначе дело дойдет до настоящих дротиков.
– Полагаю, да, – сдался Эмери. – Ваша дочь вызывает у меня… определенные чувства. Поскольку никогда прежде я ничего подобного не испытывал, мне не с чем сравнивать. Но я столько всего читал, слышал и писал о любви, что могу почти с уверенностью утверждать: да, да, да. Да, я люблю Софену. Поэтому, вероятно, мне лучше отбыть завтра.
– Для чего? – Роол удивленно пожал плечами. – Я не из тех отцов, что запрещают дочерям любить. И я вовсе не считаю вас неподходящей партией для моей Софены, если уж на то пошло. Сперва убедитесь в том, что она вас не любит, а потом уж уезжайте и увозите отсюда свое разбитое сердце.
Эмери хотел было возразить, сказать, что вовсе не просил ее руки, что не намерен жить с разбитым сердцем… но Роол уже ушел.
Софена выехала вместе с Уидой, чтобы проводить гостью до большого тракта и показать дорогу на Балдыкину Горку.
Уида, в ослепительном белом платье, смуглая, с едва уловимыми золотыми контурами роз на щеках, с распущенными черными волосами под легким покрывалом, сидела на лучшей лошади Эмери. Софена совершенно терялась рядом с великолепной эльфийкой: слишком юная, слишком розовая, с простым лицом и бесхитростным взглядом. Не женщина – набросок, эскиз женщины, в то время как Уида была женщина совершенная, воплощенная до последней черты.
Несмотря на это различие, обе всадницы беседовали вполне миролюбиво. Несколько раз Софена принималась смеяться. Наконец девушка повернула назад, к отцовской усадьбе. Раны все еще давали о себе знать.
С веселой улыбкой Софена въехала в ворота и почти сразу столкнулась с Эмери.
– Я и не подозревала, что она такая забавная! – сказала Софена, позволяя Эмери снять себя с седла. – Она столько смешного рассказывала… В том числе и про вас.
– Не сомневаюсь, – пробормотал Эмери. – Выставлять своих друзей на посмешище – любимое развлечение Уиды.
– А вы ее друг? – Софена пристально уставилась на него.
– Насколько это возможно. Впрочем, скорее, она считает меня своей подругой.
– Разве мужчина может быть подругой?
– Мой брат и Уида – оба дружно уверяют, что может. Я – сомневаюсь.
– В таком случае я готова поддержать вас, – сообщила Софена. И сняла с пояса рожок. Дунула: – Слышите? Призывный рог! Приглашаю вас на охоту! Завтра. Вы готовы?
Эмери странно смотрел – не на нее, а на рожок. Девушка вдруг смутилась:
– Я сделала что-то неправильно?
– Это ваш охотничий рожок? – спросил вместо ответа Эмери.
Она протянула ему рожок.
– Посмотрите сами. Можете подуть.
Эмери дунул. Тонкая, заливистая нота. Последняя из тех, что не хватало ему для полного оркестра.
– Софена, я хочу просить вас об одолжении, – сказал он, хватая ее за руку. – Это очень важно для меня. Видите ли, я собираю роговой оркестр и мне как раз нужна эта нота…
– Я согласна, – быстро сказала девушка.
– Придется ехать в столицу. Вы сможете оставить отца? На время, конечно, не насовсем.
– Роол не будет возражать.
Эмери вспомнил последний разговор с Роолом и кивнул. Похоже, Софена права. Роол ничуть не станет возражать, если его девочка поедет в столицу, чтобы выступить на празднике. Тем более что она будет под надежным присмотром. Как ни был Роол привязан к дочери, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ей рано или поздно придется выйти замуж. А где подыскать себе пару, как не в столице? И если у нее не получится с придворным композитором – быть может, найдется кто-нибудь еще…
Внезапно Эмери пришло в голову дополнительное обстоятельство. Он не знал, как Софена отнесется к тому, что в случае согласия ей придется играть в одном оркестре с крепостными. Но лучше узнать правду сразу. И Эмери решился:
– Еще одно, Софена: я собирал музыкантов у здешних землевладельцев…
Она догадалась сразу:
– Крепостные! Ничего страшного. Я выросла с ними. У меня даже есть среди них друзья. Как-нибудь поладим.
– И ваша гордость не пострадает?
Она прикусила губу, подумала немного, а потом искренне ответила:
– Мне кажется, что у меня вовсе нет гордости. У меня вместо гордости какие-то другие добродетели.
Эмери протянул к ней чуть дрожащую руку, взял за подбородок и осторожно поцеловал. Потом отстранился и посмотрел на девушку едва ли не с испугом.
Она засияла:
– Я думала, вы никогда на это не решитесь.
– Ты – моя последняя нота, – сказал Эмери шепотом, боясь расплакаться. – Самая высокая, самая звонкая.
– О, – отозвалась Софена, улыбаясь во весь рот, – в таком случае вы – мой басовый ключ, мой господин. Самый толстый, самый солидный, самый трудный для усвоения…
Глава двадцать первая
СУДИЛИЩЕ В «ОБЛАКАХ И ВСАДНИКАХ»
Прибытие Ранкилео в «Облака и всадники» сопровождалось неслыханным грохотом. Можно было подумать, на усадьбу совершено вражеское нападение. Впереди гарцевали два всадника с пиками и развевающимися флажками, очень длинными и многоцветными. За ними громыхала телега, на которой подпрыгивал гигантский сундук. Далее следовал эскорт из четырех всадников, а замыкал кавалькаду сам Ранкилео верхом на белой лошади.
Попона, покрывавшая спину этого великолепного, хотя и немолодого скакуна, была поистине необъятной: кисти ее волочились по земле, хвост животного также наполовину был скрыт расшитой золотыми нитями тканью. В гриву были вплетены колокольчики и шелковые кисточки. Ранкилео, подобно своему скакуну, также тонул в изобилии тканей. Все это гарцевало, звенело, топотало и метало огненные взгляды.
Слуги Дигне бросились навстречу вновь прибывшим. Являя преувеличенную готовность помогать, протягивали руки, подавали скамеечки, принимали плащи и мечи, указывали места для сиденья, разносили напитки. Словом, демонстрировали полнейшее гостеприимство и отменную вышколенность.
Талиессин уже восседал в большом зале, откуда заранее вынесли всю мебель, кроме гигантского кресла. Ради такого случая регент облачился в простую серую одежду, которая должна была символизировать его беспристрастность. Ибо выбери он любой из цветов, одна из сторон могла бы истолковать это как знак симпатии. К примеру, Дигне предпочитала синий, а ее брат – красный; стало быть, серые цвета регентских одежд не льстили ни брату, ни сестре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
