Маттиас бросил нож на стол.
— Ты просто удивительный человек! Потрясающе удивительный! Господи, неужели ты не можешь должным образом отреагировать, столкнувшись с правдой? Ведь ты все-таки И.А-Стоун.
Она резко остановилась среди комнаты и ошеломленно уставилась на него:
— В чем дело? Что вас так рассердило, милорд?
— Как можно быть столь дьявольски умной и проницательной в одном отношении и столь непроходимо наивной в другом?
Имоджин как-то странно улыбнулась:
— Разве ты не заметил, что я не так наивна, как ты считаешь, Маттиас? Просто я смотрю на истину несколько под другим углом.
— Истина может быть лишь одна в каждой конкретной ситуации.
— Я с этим не согласна, милорд. Достаточно вспомнить, как мы спорили в журнале по некоторым вопросам замарской истории. Мы оба переводили письмена идентично, однако смысл в это вкладывали различный. Два взгляда на одну и ту же истину.
— Неужели ты не понимаешь? — проговорил Маттиас. — Сейчас это не имеет никакого отношения к древнему Замару. И раз уж мы спорим об истине, давай проясним одну вещь.
— Какую именно?
Маттиас ужаснулся тому, что он делает. Надо немедленно остановиться, подумал он. Он будет законченным дураком, если скажет хотя бы еще одно слово. У него пока что есть возможность без поражения выйти из этой истории с дневником. Он должен поблагодарить судьбу за то, что родился под счастливой звездой, и прекратить рубить под собой сук.
Имоджин убедила себя, что он дал ей читать журнал потому, что не было другого выхода. Если у него есть здравый смысл, надо позволить ей пребывать в этом заблуждении. Несусветная глупость — отталкивать свою судьбу. И все же он был не в силах остановиться и прыгнул в яму, которую сам себе вырыл.
— Неужели ты не понимаешь: мне было известно, что ты могла вычитать в дневнике о характере Люси, — сказал Маттиас.
— У тебя были свои представления о Люси, основанные на давних сплетнях. Ты предполагал, что они совпадут с моими после чтения дневника.
— Дело не в моих представлениях. Тебе было больно читать то, что она написала. Черт побери, я видел твои слезы, Имоджин.
Она наклонила голову и некоторое время задумчиво смотрела на него.
— Тетя Горация тоже сегодня впервые призналась, что она знала о странном поведении Люси.
— Странном поведении? — Маттиас невесело засмеялся. — Очень деликатно сказано. Это была безжалостная шлюха.
— Я дружила с ней семь лет до того, как она уехала в Лондон… Не отрицаю, что после отъезда из Аппер-Стиклфорда в ней произошли некоторые изменения.
— Изменения?
— Признаюсь, что меня обеспокоило и огорчило, когда она перестали мне писать. Но я думаю, что причина была в замужестве.
Что-то в ее голосе насторожило Маттиаса.
— Ты изменила свое мнение? Ты больше не считаешь, что Ваннек виновен в ее несчастье?
— Ваннек во многом виноват, — заверила его Имоджин. — Но сейчас я полагаю, что у Люси были и другие проблемы.
— Черт побери, что ты хочешь сказать?
— Я много размышляла над тем, что прочитала в ее дневнике. И как уже сказала Горации, я пришла к выводу, что Люси была больна.
— Больна? — ошеломленно спросил Маттиас.
— Я полагаю, что у нее было душевное расстройство. Она всегда была легковозбудима. Временами ее одолевали приступы меланхолии. А после замужества перепады настроения у нее стали еще более ярко выраженными. Характер ее записей в дневнике подтверждает это. И к тому же она была безумно увлечена Аластером Дрейком.
Маттиас смотрел на Имоджин и не верил собственным ушам.
— То есть, если я правильно тебя понимаю, ты сделала вывод, что Люси — сумасшедшая?
— Не совсем в том смысле, который мы вкладываем, говоря о несчастных обитателях Бедлама3. У нее не было галлюцинаций, она не слышала голосов… Ее записи в дневнике свидетельствуют о ее здравом рассудке. Но в то же время я чувствую, что с ней что-то не в порядке.
Страсть к Дрейку, сжигавшая ее, мне кажется… — Имоджин замялась, очевидно, подыскивая нужное слово, — нездоровой.
— Она совершала адюльтер, — насмешливо заметил Маттиас. — Может быть, ее беспокоило именно это? Ведь она не родила Ваннеку наследника. Он бы взбесился, если бы узнал о ее неверности. Порядочные светские жены сначала одаривают своего супруга наследником и уж только после этого вступают в незаконную любовную связь.
— Нет, здесь кроется не только боязнь того, что Ваннек узнает об их связи. Она домогалась Аластера Дрейка с такой настойчивостью, которая кажется противоестественной. Она пришла в ярость, когда он не согласился с ней бежать.
Маттиас встал из-за стола:
— Если я стану и дальше слушать этот лепет, то, боюсь, как бы сам не сошел с ума… Имоджин, ко мне сегодня приходила твоя тетя.
— Тетя Горация нанесла тебе визит? — удивилась Имоджин. — Как странно… Я была у нее сегодня утром. Она не упоминала о том, что собирается навестить тебя.
— Не сомневаюсь в том, что твой визит к ней и явился причиной ее визита сюда. — Маттиас почувствовал, как ему сводит челюсть, — результат напряжения в каждой мышце лица. — После твоего разговора с ней она сразу все поняла в отличие от тебя…
— Не понимаю.
— Но это так очевидно! — Маттиас положил руки на поверхность стола. Он чуть подался вперед и заставил себя взглянуть Имоджин в глаза. — Я вынудил тебя прочитать дневник Люси, потому что хотел, чтобы ты узнала кое-какие факты о своей так называемой подруге. Я хотел, чтобы ты увидела, что она собою представляла. Да простит меня Бог, я практически с помощью шантажа заставил тебя прочитать эту злосчастную тетрадь, хотя и понимал, как тебе будет больно, когда ты узнаешь правду. Я поступил весьма жестоко.
Имоджин не мигая смотрела ему в глаза:
— Я ни за что не поверю этому.
— Черт побери, но это правда! — свирепо сказал Маттиас. — Взгляни на меня, Имоджин! Посмотри правде в глаза. Ты должна осознать, что, давая тебе дневник Люси, я тем самым продемонстрировал, насколько я безжалостен.
— Маттиас…
— В тот день, когда мы впервые встретились, ты сказала, что я вовсе не такой, каким ты меня представляла. — Маттиас продолжал безотрывно смотреть жене в глаза. — Ты даже не подозревала, насколько ты была права.
В библиотеке повисло молчание.
Внезапно комната наполнилась духами. Они окружили Маттиаса, ухмылялись, подмигивали ему пустыми глазницами. Их беззвучный смех зазвенел в его ушах.
Зачем разрушать ее иллюзии? Они хорошо служили тебе, разве не так? Ты не колеблясь решился согреть свою заледенелую душу жаром ее нежной страсти. Тебе нравилось видеть свой фальшивый образ в ее глазах. Почему бы тебе не оставить все так, как есть? А сейчас ты все разрушил.
