Вот и на тот момент Гудрун не видела подругу около трех недель, но, привыкнув к их теперешнему стилю общения, не удивлялась ее отсутствию и не беспокоилась, намереваясь при хорошей погоде навестить ту в ее городской резиденции, оставшейся после мужа – подходило время "успокоительного" визита.
Этому, однако, не суждено было случиться, тем более не могло быть и речи ни о каком спокойствии, ибо очередное страшное происшествие разбило вдребезги начавшую было складываться размеренность посттравматической жизни Гудрун, зиждившуюся на слабой надежде, что ее маневр с морским прибежищем для злополучного медальона удался. Бог не услышал ее молитвы, или же его сценарием было предусмотрено нечто иное. А, вернее всего, вовсе и не Бог был сценаристом и режиссером сей трагичной пьесы.
Опустевший заброшенный дом у реки не посещали более гости. Не раздавалась из лежащей во втором этаже залы будоражащая субботняя музыка, не страдали молчаливые свидетельницы-стены от томных стонов благочестивых изменниц и все помещения дома, равно как и двор, казалось, увяли, не озаряемые больше снимающей кожу улыбкой его преступной хозяйки.
Ее приговоренные заклятыми подругами к вечному томлению останки оставались там, куда и были сброшены – в мрачной яме у подножия лежащего у самого берега реки черно-серого камня – ее единственного соратника, оставшегося верным ей и после смерти. Черви, источившие ее некогда прекрасное тело, да вода, весенним разливом достигавшая останков, были отныне ее единственными гостями и собеседниками. Да еще, конечно же, Один, позволивший ей, по старой памяти, ухватиться за свою пропахшую морем и битвой бороду и по-прежнему благоволившего красавице-шалунье, ибо она исполнила его волю и погибла достойно, обнажив грудь и повернувшись лицом к врагам. Погибла за свои идеалы, отречься от коих она не смогла бы, да и не смела.
Слепая случайность привела теплым апрельским вечером четырех горожан – две великолепные молодые пары, к незнакомому им берегу, заставив их лодку, пробиравшуюся вниз по реке в поисках ближайшего места для ночлега, ткнуться носом в землю у самого черно-серого плоского камня. Несмотря на все более сгущающиеся сумерки, кому-то из молодых людей удалось разглядеть калитку в наполовину скрытом густыми кустами заборе и, в надежде на радушных хозяев, беспечные туристы решили попытать счастья в затерявшемся в глубине сада доме.
Но уже через несколько минут после высадки на берег вся романтика ситуации исчезла бесследно, уступив место ошеломленному ужасу – пробираясь по саду в направлении дома, четверка наткнулась на колодец, из недр которого исходил удушающий смрад гниения. Представители рассудительного пола собирались было пройти мимо, но, как это обычно бывает, уступили натиску представительниц любопытного и, поднатужившись, выкрутили переброшенную через край колодца осклизлую веревку из глубин зловонной шахты. Прежде чем пойти навстречу рвотному рефлексу, они перевалили-таки до неузнаваемости разложившееся тело на вытоптанную когда-то множеством ног площадку.
Так была обнаружена последняя жертва сезона – вдова коммерсанта Мария, жизнь которой прервалась в то мгновение, когда горло ее было разорвано когтями неведомого зверя, помимо всего прочего вырвавшего ей гортань и сломавшего шею. Ничего более определить не удалось, принимая во внимание то обстоятельство, что тело, чуть прикрытое водой, находилось в колодце уже не одну неделю.
Да, гортани у покойницы больше не было, но был вложенный на ее место тряпичный узел, который Гудрун, подспудно ожидавшей нечто подобного и посему среагировавшей на известие моментально, удалось разглядеть раньше зажимающих носы "расследователей" и, пользуясь нерадивостью последних, укрыть в складках платья.
Лишь она точно знала об истинной природе таинственного "зверя", отправившего к праотцам предпоследнего своего врага и вновь передавшего бывшей подруге послание – в пропитавшемся кровью тряпичном узле Гудрун нашла брошенный ею несколько месяцев назад в море медальон. Медальон, накрепко связавший души двух мертвецов, сделавших ее своей вечной рабыней. Открыв его, она с отвращением посмотрела в лицо ненавистному Роберту Линхофу, взирающему теперь на нее своими золотыми глазами откровенно глумливо.
Хорошо. Она проклинала тот миг глупости, когда дала казавшееся тогда бредовым обещание Патриции за несколько минут до ее казни. Как дорого стоит порой единственное необдуманное слово, брошенное под влиянием секундного импульса! И она проклинала себя за все "фокусы" с ненавистным медальоном, которые она учинила в тщетных попытках от него избавиться. Не будь она столь недальновидной – ее подруги были бы, возможно, живы. Но принять на душу груз еще трех смертей было бы для нее невыносимым, и посему мысли эти Гудрун безповоротно отринула. В конце концов, кто мог подумать, что потустороннее столь близко и… свирепо!
Вы победили, будте вы прокляты! Она оставит медальон в своем доме и станет дожидаться возвращения из мертвых проклятого любовника мерзкой стервы, чтобы хотя бы в могиле обрести покой.
Я знаю
Старуха, утомившись, замолчала. Должно быть, ей нелегко было рассказывать все это, ведь речь шла о целой трагедии, коснувшейся когда-то ее предков. Трагедии, по неизвестной причине и сегодня волнующей потомков и тревожащей их сердца.
Я ждал концовки, напрягшись, как в детстве, когда слушал страшные истории, рассказываемые сестрой или бабушкой. Но старуха, видимо, продолжать не собиралась – она сидела, чуть прикрыв глаза и едва слышно дыша. Испугавшись, как бы она не заснула или, чего доброго, не умерла, оставив меня в неловком положении, я пошевелился, нарочито громко шаркнув спиной о стену. Не дождавшись никакой реакции, я решил вступить в разговор:
– Что же стало в итоге с этой женщиной? Удалось ей все же избавиться от проклятья или лишь смерть ее освободила? – не замечая того, я и сам начал, подобно Гретиной бабке, говорить старомодно и витиевато – должно быть, ее тон так на меня повлиял.
Старуха медленно открыла глаза и посмотрела на меня долгим мучительным взглядом, в котором я прочел целую гамму чувств, основным из которых, к моему изумлению, была ненависть. И в ту же секунду я все понял. Словно я всю жизнь был слепым и не представлял себе, что такое солнечный свет, а сейчас вдруг внезапно прозрел. Истина открылась мне нежданно и буквально подмяла меня под себя, не давая дышать от смешанных чувств ужаса и восторга, ибо я не только понял, но и ВСПОМНИЛ… Теперь в продолжении рассказа старухи не было никакой необходимости, но я все же позволил ей договорить, снисходительно улыбаясь своей победе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
