Есенин не идет, а скорей перебрасывает себя в другой конец комнаты, к камину. Кинув папиросу в камин, продолжает, глядя на идущую от нее струйку дыма:
– Очень хорошие стихи… Одно забывает! Да не он один! Все они думают так: вот – рифма, вот – размер, вот – образ, и дело в шляпе. Мастер. Черта лысого – мастер! Этому и кобылу научить можно! Помнишь "Пугачева"? Рифмы какие, а? Все в нитку! Как лакированные туфли блестят! Этим меня не удивишь. А ты сумей улыбнуться в стихе, шляпу снять, сесть – вот тогда ты мастер!…
– Они говорят – я от Блока иду, от Клюева. Дурачье! У меня ирония есть. Знаешь, кто мой учитель? Если по совести… Гейне – мой учитель! Вот кто! ‹…›
"ГУЛЯЙ-ПОЛЕ"
Утро.
Просыпаюсь оттого, что кто-то где-то, неподалеку от меня, злостно бубнит.
Подымаясь, вижу: Есенин в пижаме, босиком стоит возле книжного шкафа. Слышно только: сто один, сто два, сто три, сто четыре…
Подхожу к нему.
– Что ты делаешь?
– Погоди, не мешай! Сто восемь, сто девять, сто десять…
Лезу обратно.
Минуты через две:
– Кончил! "Полтаву" подсчитывал. Знаешь, у меня "Гуляй-поле" больше. Куда больше!
Кстати: отрывок из этой поэмы печатался в альманахе "Круг". Он же под заголовком "Ленин" вошел в собрание сочинений. Где хранится остальная часть поэмы – мне неизвестно 5. ‹…›
ШЕРШЕНЕВИЧ
– Вадим умный! Очень умный! И талантливый! Понимаешь? С ним всегда интересно! Я даже думаю так: все дело в том, что ему не повезло. Мне повезло, а ему нет. Понимаешь? Себя не нашел! Ну, а раз не нашел… Я его очень люблю, Вадима!
КЛЮЕВСКИЙ ПЕРСТЕНЬ
Приходит утром ко мне, на Бассейную.
– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича!
– А ну покажи!
Он кладет руки на стол. Крупный медный перстень надет на большой палец правой руки.
– Так-с! Как у Александра Сергеевича?
Есенин тихо краснеет и мычит:
– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.
– Ну и дитё же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.
– Милый! Да я, может быть, только этим и жив!…
Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю Пусть лучше легенды ходят! Верно? ‹…›
В ПАРИЖ
Весна, слякоть.
С самого утра в бегах. Есенин и Сахаров собираются "скорым" в Москву.
Часам к четырем мы попадаем в ресторан на Михайловской. Налицо не менее полутора десятков представителей русской литературы. Понемногу хмелеют. Есенин кричит, поматывая головой:
– Что ты мне говоришь – Пильняк! Я – более знаменитый писатель, чем Пильняк! К черту Москву! В Париж едем!
Все соглашаются. Действительно, в Париж – лучше.
– Ну вот! А теперь я буду стихи читать!
Он читает долго и хорошо.
Наконец его прерывает Сахаров:
– Кончай, Сергей! На вокзал надо!
– К черту вокзал! Не хочу вокзал! Париж хочу!
Его долго уговаривают и объясняют, что в Париж тоже по железной дороге надо ехать.
Наконец он соглашается.
– Ну хорошо! Едем! Но только в Париж! Смотри, Сашка!
К самому отходу поезда поспеваем на вокзал.
Сахаров и Есенин на ходу вскакивают в вагон и отбывают 6. ‹…›
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вернулся Есенин. Он помутнел и как-то повзрослел.
– Милый! Да ты никак вырос за три недели!
– Похоже на то. В деревне был… С Сашкой…
– Пил?
– Нет. Немного. Стихи хочешь слушать? "Возвращение на родину". Посвящается Сашке 7.
После чтения:
– Слушай! А ведь я все-таки от "Москвы кабацкой" ушел! А? Как ты думаешь? Ушел? По-моему, тоже! Здорово трудно было!
И помолчав немного:
– Это что! Вот я поэму буду писать. Замеча-а-тельную поэму! Лучше "Пугачева"!
– Ого! А о чем?
– Как тебе сказать? "Песнь о великом походе" будет называться. Немного былины, немного песни, но главное не то! Гвоздь в том, что я из Петра большевика сделаю! Не веришь? Ей-богу, сделаю! 8 ‹…›
СМЕРТЬ ШИРЯЕВЦА
– Да! Забыл сказать! Ширяевец-то ведь помер… Вот беда… Вместе сидели, разговаривали… Пришел домой и помер…
Он стучит кулаком по столу.
– Понимаешь? Хоронить надо, а оркестра нет! Я пришел в Наркомпрос: "Даешь оркестр",- говорю! А они мне: "Нет у нас оркестра!" – "Даешь оркестр, не то с попами хоронить буду!"
– Ну и что? Дали?
Он успокоенно кивает головой:
– Дали.
Через полчаса он читает стихи:
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать…
ПРИБЛУДНЫЙ
Приехал Приблудный. Ходит по городу в одних трусах. Выходим из дому – Есенин, я и голый Приблудный.
Есенин с первых же шагов:
– А знаешь, я с тобой не пойду! Не потому, что мне стыдно с тобой идти, а потому, что не нужно. Понимаешь? Не нужно! Ты что? Думаешь, я поверю, что ты из спортивных соображений голый ходишь? Брось, милый! Ты идешь голым потому, что это входит в твою программу! А мне это не нужно! Понимаешь? Уже не нужно! Ну так вот. Ты иди по левой стороне, а я – по правой.
С тем и расстались.
БЕЗДЕНЕЖЬЕ
До двенадцати – работает, не вылезая из кабинета ("Песнь о великом походе").
В двенадцать одевается, берет трость (обязательно трость) и выходит.
Непременный маршрут: набережная, Летний сад, Марсово поле и по Екатерининскому каналу в Госиздат.
В Госиздате сидит у Ионова до трех, до пяти.
Вечера разные: дома, в гостях.
На Гагаринской – пустая квартира. Сахаров в Москве, семья на даче.
Живем вместе.
Понедельник – нет денег.
Вторник – денег нет.
Среда – денег нет.
Четверг – нет денег.
И так вторую неделю.
Ежедневно, по очереди, выходим "стрелять" на обед.
Есенин, весело выуживая из камина окурок:
– А знаешь? Я, кажется, молодею! Ей-богу, молодею! И слегка растерянно:
– И пить не хочется…
ПУШКИН
– Ты посмотри! Ведь пили они не меньше нашего! Ей-ей, не меньше! А пьянели меньше! Почему?
– Не знаю.
– И я не знаю! То есть у меня есть одно соображение, только не знаю – верно ли? Я думаю, они и ели лучше нас! А?…
– Слушай! Как ты думаешь? Под чьим влиянием я находился, когда писал "Москву кабацкую"? Я сперва и сам не знал, а теперь знаю. Мне интересно, что ты скажешь.
– Люди говорят – Блока.
– Так то люди! А ты?
– А я скажу – Пушкина.
Он заглядывает мне в глаза и тычет кулаком в бок.
– А чего именно? Ну, ну!
– А я думаю, вот чего:
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил 9.
Есенин скачет, как кенгуру, и вопит на всю квартиру:
– Ай, умница! Вот умница! Первый человек понял! Ну и молодец! Только ты мне все-таки скажи, мне интересно, как ты догадался?
– А очень просто! У тебя на постели книжка лежит и открыта как раз на этих стихах.
– Та-а-ак…
Он медленно опускается на стул.
– Так! Значит, и ты не умница, и я дурак… Аминь… Ну, теперь давай искать курево! ‹…›
МЕЦЕНАТ
В комнату вползло маленькое, глистообразное существо. Вихлястое тельце, одетое в черный костюмчик, ножки, сжатые лакированными туфельками, беленькое личико в пенсне и голенькая, как пуля, головка. Профессия: отставной крупье. Социальное положение (в применении к нашим интересам): один из многочисленных знакомых Сахарова.
Войдя, он прежде всего осведомляется, почему мы дома.
– Денег нет, – объясняет Есенин.
– А ужин?
– Ужина нет.
– Почему?
– Нет денег!
Гость явно разочарован. Он долго бродит по комнате и что-то печально мурлычет. Но вдруг его личико проясняется. Он принимает независимый вид и обращается к нам:
– Вот что! Денег у меня тоже нет. Но у меня есть кредит. Клуб "Элит" на Петроградской стороне, знаете? Наверное знаете! Так вот, – там. Приглашаю ужинать. Согласны?
– Дурак не согласится! Идем!
До самого клуба мы идем пешком, ибо денег на трамвай у нас нет. Это – большая часть Французской набережной и Каменноостровский, вплоть до Большого проспекта.
Но ужин действительно превосходен: сытный, красивый, вкусный! Вино и фрукты в редком изобилии. Наш меценат выше всяких похвал. Он обвязал шею салфеткой и ест за троих. Когда он на минуту выходит в уборную, мы мечтательно гадаем: и куда в такого "червляка" столько лезет? Около трех часов ночи решаем идти домой.
Хозяин встает, снимает салфетку, не торопясь вытирает рот и, с грустью глядя на остатки стола, заявляет, что он пойдет распорядиться относительно счета.
Проходит десять минут, пятнадцать, двадцать.
Проходит полчаса. Как в воду канул.
По очереди выходим на поиски.
В конце концов положение выясняется, но от этого не легче. Официант, заметив наше смущение, бродит волком. Чтобы успокоить его, спрашиваем еще бутылку вина.
