Но правая кисть Унгерна ещё чувствовала железную хватку призрака, и протестовала против скоропалительного заключения. Да и костёр не мог столь быстро прогореть.
«Может, давно в трансе сижу? — ухватилось за спасительное объяснение разбуженное сознание Унгерна. — А образ чудаковатого казака навеяли фронтовые воспоминания. Ведь ещё в окопах австрийского фронта слышал сказки о подвигах Сына Ведьмы, и последние слухи о лихом парагвайском атамане лишь дополнительно разожгли воображение. Что о Врангеле вспомнил — довелось служить под его командованием. Возможно, ещё как–то в голове воедино собрались обрывки сведений о парагвайских казаках–анархистах и разведданные о передислокации войск большевиков… Хотя, сколько же надо было выпить кумыса, чтобы замутить эдакую масштабную операцию. Ну с мировой эвакуацией эмигрантов в Парагвай ещё полдела, — в газетах читал о сборе казаков в земле обетованной. Но неужто воспалённый разум мог придумать планы борьбы за интересы вольного казачьего братства и одновременно идеалы «жёлтой веры» по всей планете… Нет, видимо, не по всей — батька Махно в другой половине мира будет идеи анархии распространять… Что за чушь!!!»
Барон порывисто вскочил и метнулся к выходу.
— Караул, какие были происшествия?! — выйдя из юрты, потребовал у часовых отчёта генерал.
— Никаких, Ваше высокопревосходительство! — вытянулся по стойке смирно старший караула.
— А с глазами у тебя, братец, что? — обратил внимание на слёзы Унгерн.
— Ветер завьюжил, Ваше высокопревосходительство, вот песком и запорошило.
Унгерн бросил взгляд на другого караульного, глаза у того тоже были в слезах и часто моргали.
— А голоса, посторонние, рядом не слышались?
— Вроде, бубнили за юртой недавно, — пожал плечами казак.
— Может, внутри? — страшась ответа, всё же допытывался Унгерн.
— Можа, Ваше высокопревосходительство, звуки речи от соседней палатки донесли порывы ветра? — стушевался караульный. — Ведь не заходил же к вам никто.
— Да, только ветер, — вглядываясь в темноту тихой майской ночи, задумчиво произнёс Унгерн. — Парагвайский ветер революционных перемен.
А утром генералу доложили, что уже на исходе ночи из Урги прискакали офицеры связи от полковника Кондрашова. Для координации действий с большевиками и парагвайцами у связистов имелась с собой мощная радиостанция.
— Вот и не верь после этого вещим видениям, — выслушав новость, нервно рассмеялся Унгерн.
Последние сомнения генерала были развеяны. Азиатская дивизия изменила направление движения. Теперь её путь пролегал строго на восток.
А тем временем Ронин уже прилетел на дирижабле во Владивосток и через штаб белогвардейской группировки добивался встречи с японским наместником. Однако лишь только к исходу дня японская администрация соизволила удовлетворить настойчивую просьбу об аудиенции. И то, не желая «терять лицо», японцы поручили выслушать парагвайского магната молодому капитану из дальневосточного управления контрразведки. Помимо вопроса престижа и военного характера заявленной темы разговора, на выбор кандидата для переговоров повлияло ещё то обстоятельство, что Кири Ясумитсу волею судьбы уже имел опыт контакта с господином Рониным. Правда, шесть лет назад капитан был ниже чином и командовал погранотрядом на Южном Сахалине, но именно ему судьба уготовила первым из японцев столкнуться с Сыном Ведьмы, тогда ещё беглым каторжанином Алексеем Ермолаевым.
Кири Ясумитсу знал, что Рониным нарёк Алексея начальник управления контрразведки города Вакканай, на севере острова Хоккайдо. Этот же майор, Сугинобо Мицумото, тогда заметил служебное рвение молодого офицера–пограничника и помог начать Кири Ясумитсу карьеру в службе контрразведки империи. С началом военной компании на русском Дальнем Востоке, толкового специалиста перевели с Хоккайдо на северный фронт. Знание русского языка и обычаев северных варваров, с которыми офицеру приходилось часто сталкиваться ещё в приграничных районах, очень помогало контрразведчику в работе уже на территории противника.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кири Ясумитсу помнил Алексея безусым пареньком, и очень поразился разительным переменам в облике молодца. За шесть прошедших лет Алексей превратился из простоватого, улыбчивого казачка в сурового, матёрого атамана. И не только окладистая борода и дорогой цивильный костюм придавали солидный вид важному парагвайцу, но и какая–то скрытая угроза в остром, пронизывающем насквозь, взгляде. Выражение лица гостя было добродушно–благостным, однако японцу ли не знать, какое коварство часто скрывают дежурные улыбки.
— Рад вас снова увидеть, господин Ронин, — вышел из–за письменного стола хозяин кабинета и дружелюбно, по европейскому обычаю, протянул руку для приветствия.
— И я очень рад, что именно вам, уважаемый Кири Ясумитсу, поручено выслушать мою скромную просьбу, — двумя ладонями, по восточной традиции, пожал протянутую руку вежливый гость.
— Присаживайтесь к столу, Алексей. Может, желаете выпить чашечку чаю?
— Благодарю, Кири, но давайте обойдёмся без лишних церемоний, — отклонил формальное предложение Алексей и пошутил: — Боюсь, что вам не доставит удовольствие лицезреть, когда бородатый казак начнёт шумно прихлёбывать кипяток из чашки и грызть зубами сухие баранки.
— Да, зрелище впечатляющее, — рассмеялся шутке японец и жестом пригласил гостя присесть на стул по другую сторону рабочего стола.
Алексей занял предложенную позицию, которая очень удобно располагалась напротив пёстрого ковра, закрывавшего потайную дверь в соседнюю комнату. Через узкую щёлочку можно следить за происходящим в кабинете, слышимость тоже отличная. Однако от колдовского взгляда Сына Ведьмы не укрылись косоглазые морды соглядатаев. В потайной комнате расположился целый офицерский штаб и стенографистка, мышкой шуршавшая кончиком карандаша по листку блокнота. Казак слабо разбирался в значениях звёздочек на погонах японского воинства, но рискнул предположить наличие у самого пожилого самурая генеральского чина.
Начальство не желало «терять лицо», вступая в скоропалительную беседу с парагвайским деятелем, но оказалось очень заинтриговано появлением в их вотчине столь колоритной личности. Полдня ушло у Кири Ясумитсу для составления подробного доклада о международной деятельности казака–анархиста. Хорошо ещё, что капитан сумел приложить к делу ранее услышанные от старого наставника, майора Сугинобо Мицумото, сведения о проделках казака–факира в Вакканай и Макао. Иначе из сухой подборки, полученной по радиосвязи из штаба контрразведки в Токио, вообще мало, что было бы понятно.
Виртуозное владение противника приёмами восточных единоборств не пугало самураев, а вот лично сталкиваться с боевым факиром–гипнотизёром очень не хотелось бы. И ещё, похоже, после посещения Тибета, казак овладел древними техно–магическими практиками и сумел успешно применить их при создании огненного смерча в Макао и странной атаки на английский форт Гибралтара. Хотя возможно, в обоих случаях были задействованы диверсионные группы военных химиков, что не делает парагвайского атамана менее смертоносным.
По прошествии ряда лет, пророческие предупреждения об опасности конфронтации с мистическим Асуром, уже не казались сумасшедшими бреднями выжившего из ума старика Сугинобо. В своё время, опытный контрразведчик вовремя распознал и отвёл угрозу от Японской империи, направив разрушительную силу на конкурентов. Неистовый Асур уже хорошо побуянил на окраине Китая, в центре Европы, вырвал жирный кусок из Южной Америки.
Японцам вставать на пути смертоносно кружащегося вихря совсем не резон, побыстрее бы спровадить непонятное опасное явление обратно — пусть перетирает в порошок американцев и англичан. Так рассудило мудрое командование и, ради встречи с вечно воюющим демоном, пожертвовало молодым капитаном Ясумитсу. Офицер рисковал успешной карьерой, если не сумеет по–быстрому спровадить казака обратно на дальние задворки мира, в Парагвай.
— С чем к нам пожаловали, господин Ронин? — вежливо улыбаясь, приступил к переговорам Ясумитсу.
