и зажег свечу. Когда гости начали подниматься на ноги, набрав полные горсти моих дукатов, я уже успел перебежать в ту часть залы, где был устроен помост, со шпагой в одной руке и канделябром, поднятым над головой, – в другой.
– Командор – мошенник, – крикнул я. – Я хочу получить назад свои сто дукатов.
Разряженный кабальеро с улыбкой ступил вперед.
– Сеньор Тенорио, я готов простить вам ваши наглые выходки, учитывая вашу неопытность и свойственную вашим младым летам глупость. Возьмите шляпу и ступайте вон.
– Я хочу получить назад свои сто дукатов. А эти господа должны потребовать свое. Всех нас обманули, кроме вон того – с длинными зубами.
Игроки начали тревожно перешептываться. Дон Гонсало продолжал вопить, осыпая меня угрозами. Разодетый господин сделался серьезным:
– Не глупите, Дон Хуан, и убирайтесь, ежели не хотите, чтобы я приказал слугам вытолкать вас тумаками.
– Прежде я должен сразиться с Командором.
Ответ дона Гонсало прогремел под сводами, перекрывая собой прочий шум. Голос его был громозвучней самых буйных раскатов его недавнего хохота и столь же оглушающий и нечеловеческий.
– Мне сражаться с тобой? Шпага моя может скреститься только со шпагой настоящего кабальеро, а не жалкого рогоносца! А вы, сеньоры, знайте: Дон Хуан Тенорио вчера женился на потаскухе. И у него хватило наглости просить меня быть при том свидетелем!
– Послушайте меня, Командор! – Не знаю, как мне это удалось, но голос мой прозвучал резко и повелительно. И услыхал меня не только дон Гонсало, но и все присутствующие, включая разряженного кабальеро. – Послушайте, что я скажу. Не вам поминать здесь рогоносцев, ведь и вы – из их славной армии. Женщина, которую вы держите взаперти у себя дома, та иудейка, с которой вы тайно обвенчаны, позапрошлую ночь провела со мною. А что касается вашей дочери…
Он издал истошный вопль и прыжком выскочил на середину комнаты, держа шпагу в руке:
– Ни слова о моей дочери, не то…
– …что касается вашей дочери, в которую вы, как выяснилось, влюблены, то я собираюсь проникнуть к ней в спальню нынче же ночью, после того как убью вас. И ключик уже у меня.
Он рычал и размахивал во все стороны шпагой. Его лицо, подобное маске, перекосилось, голос то становился визгливым, то завывал. Дон Гонсало повторял «Моя дочь!» во всех трагических регистрах.
– Я проколю тебя насквозь, как бурдюк с вином! Эти господа станут свидетелями… Ты нанес мне жестокое оскорбление! Ты сказал о моей дочери!..
Я поставил канделябр и спрыгнул с помоста на пол.
– Советую вам, Командор, снять куртку. В ней вам будет неловко.
– Чтобы прикончить тебя, мне нет нужды…
Когда я приблизился, он переменил тактику – хохотал, делал обманные движения, ловко подпрыгивал на своих огромных ногах. Я рядом с ним казался Мальчиком с пальчик, который крутится в ногах у великана.
– Ну-ка, берегись! Мне не терпится пропороть твою шкуру!
Разряженный господин, высоко подняв руки, встал между нами:
– Прежде надо попытаться найти путь примирения. Командор был оскорблен дважды, и справедливость на его стороне. Но все мы знаем, что никто в Севилье не владеет шпагой лучше его. Он убьет вас, Дон Хуан, и будет жаль, если вы умрете таким молодым, хотя, несомненно, вы заслужили, чтобы вам устроили хотя бы хорошенькую взбучку. Но я предлагаю: извинитесь перед Командором и оставьте ему те самые сто дукатов в счет материальной компенсации. Я уговорю Командора простить вас, и вы сможете убраться целым и невредимым. Но само собой, ноги вашей здесь больше никогда не будет.
– Сто дукатов! Кому могло прийти в голову, что я продам свою честь за столь нищенскую сумму? Мне нужна кровь, только кровь.
– Давайте сойдемся на двухстах, Командор. Дон Хуан Тенорио подпишет нам бумагу, и мы положимся на его подпись.
Он посмотрел на меня:
– Вы согласны на двести?
– Нет.
Тогда он медленно приблизился ко мне и, смерив презрительным взглядом, спросил:
– Так чего же вы хотите, неразумный юнец?
– С вашего позволения, сразиться и с вами, когда я прикончу Командора.
Он пожал плечами. Потом повернулся к присутствующим:
– Вы будете свидетелями: я пытался уладить дело миром. Я умываю руки и за гибель его не отвечаю.
Командор продолжал скакать и вертеться, размахивая шпагой над моей головой и крича:
– Берегись! Смерть рогоносцам!
Нам освободили просторную площадку. У двери, схватившись за шпаги, встали все те же молодцы. Я обратился к хозяину дома:
– Я имею право потребовать, чтобы выход был свободен?
Он улыбнулся в ответ:
– Как вам угодно! Вы все равно минуете этот порог только ногами вперед…
– Давай, давай, мальчишка! Хватит разговоров!
– Снимите куртку, мой вам совет.
Мы скрестили шпаги. Дон Гонсало ураганом шел в атаку, и сначала я держал оборону. Но вскоре убедился, что он был ловок и силен, но хитрости ему недоставало. Сперва он попытался поразить меня в шею – я ускользнул от удара. Потом он нацелился мне в грудь – и попал в пустоту под рукой. Наконец он наметил для удара живот – я подпрыгнул, и шпага ткнула в пространство между моими ногами. Тут силы дона Гонсало начали таять, и в глазах его забрезжило изумление. Он продолжал вопить и изрыгать угрозы, но голос его срывался, и он перешел в оборону, хотя я еще не начал атаковать.
Собравшиеся затаив дыхание следили за схваткой и хором выражали разочарование, когда удар не попадал в цель. Я успел бросить взгляд на зрителей, и на меня накатило ощущение опасности. Один из храбрецов прятал за обшлагом рукава кинжал. Разряженный кабальеро достал кружевной платок, и его украшенная изумрудами рука поигрывала этим платком. «Когда он взмахнет им, меня убьют», – подумалось мне. Это может случиться в любой миг, а ведь грудь у меня ничем не прикрыта.
Я сильным ударом выбил шпагу из рук дона Гонсало, и она отлетела к двери. Все взгляды устремились за ней. Я же левой рукой схватил табурет. Дон Гонсало упал на колени. Он утратил всю свою важность и тоненьким, стонущим голосом, похожим на выходящий из пузыря воздух, молил:
– Он убьет меня! На помощь! Ко мне! Он убьет меня!
Разряженный господин махнул платком, и в воздухе мелькнул кинжал, направленный мне в сердце. Но преградой ему стало сиденье табурета, лезвие вошло туда и застряло, мелко задрожав. Я рванул кинжал, глянул на него и быстро метнул в горло убийцы. Раздался крик, больше похожий на предсмертный хрип, и тело рухнуло. Дон Гонсало продолжал что-то жалобно выкрикивать, но уже совсем невнятно. Никто не двинулся с места,
