В сопроводительном письме Бушу Шульц писал: «Я чувствую себя несколько бесцеремонным, посылая это письмо вам, уже проделавшему так много по ядерным вопросам в вашей работе с президентом Путиным».[502] Объяснив, что рекомендации отражают работу Нанна и Перри, как и его собственную, Шульц предложил сделать их поддержку как представителей двух партий достоянием общественности, если Буш посчитает, что это может принести какую-то пользу.
Буш, занятый вторжением в Ирак и нараставшими дебатами по поводу отсутствия там оружия массового уничтожения, даже не подтвердил получение памятной записки и проигнорировал содержавшиеся в ней рекомендации.
Такая реакция казалась для Нанна трудно объяснимой. «Я был разочарован и, честно говоря, удивлен потому, что считал, что президент Буш, если вы посмотрите на то, что он говорил во время президентской кампании, находился на той же самой длине волны. И мы цитировали некоторые особые заявления, которые он делал во время кампании. …Не знаю, что случилось, но следует спросить: а находится ли его аппарат на той же самой волне, что и президент? И мой ответ на этот вопрос таков: очевидно нет».[503]
Шульц был очень обижен. В своей сдержанной манере он сказал: «Я помню, что был разочарован тем, что, как мне кажется, мы не получили вообще никакого ответа. Никакого. Я не знал, что делать дальше. У меня, конечно, были хорошие отношения с Конди[504] и какие-то отношения с Джорджем Бушем – так что они всегда отвечали на мои телефонные звонки, но с ними было нелегко поддерживать разговор. Они слушают, благодарят. То была весьма самодостаточная администрация».[505]
Хотя памятная записка Бушу потерпела фиаско, Нанн и его коллеги по ИЯУ считали, что сотрудничество с Шульцем давало наилучший шанс для воздействия на республиканский Белый дом. В конце 2004 года после переизбрания Буша группа сотрудников фонда «Инициативы» отметила потенциальные преимущества от возобновления контактов с Шульцем. «Вначале мы задействовали госсекретаря Шульца по этим вопросам в августе 2003 года, – отмечал сотрудник фонда ИЯУ в памятке в ноябре 2004 года. – Он оказал поддержку своим смелым подходом и – вместе с министром Перри и сенатором Нанном – направил докладную записку президенту через Конди. Хотя из этого ничего не вышло, Шульц по-прежнему был нашим самым лучшим средством выхода на президента и мог предложить совет о том, как лучше обходить подводные мели».[506]
По мере приближения второй инаугурации Буша в январе 2005 года главными целями фонда ИЯУ оставался не поддающийся контролю статус запуска американских и российских ракет и связанные с этим вопросы стратегических видов вооружений. Но поскольку работа по этим вопросам продолжалась, Макс Кэмпелман вступил в игру, став инициатором цикла бесед, которые неожиданно выдали идею уничтожения ядерного оружия на рассмотрение в рамках ИЯУ.
У Кэмпелмана возникла благородная идея, какой бы безответственной она ни выглядела для большинства аналитиков в области обороны, но он знал, что ей требуются огранка и армия мощных сторонников, чтобы была хоть какая-то надежда на получение поддержки в Вашингтоне. Он обратился к Стиву Андреасену из ИЯУ за советом. Андреасен был именно тем, кто был нужен. Он был одним из ведущих экспертов в Вашингтоне по ядерному оружию. Он начал свою карьеру как стажер у Пола Нитце и помощник сенатора Ала Гора и проложил себе путь в правительственные ряды, став главным помощником в Белом доме Клинтона по вопросам ядерного оружия и контроля над вооружениями. К тому времени, когда Кэмпелман обратился к нему в 2005 году, Андреасен работал консультантом фонда ИЯУ и читал лекции в Институте общественных дел имени Хамфри Университета Миннесоты. В дополнение ко всему он был другом Сида Дрелла, что оказалось счастливым контактом в предстоящие месяцы.[507]
Кэмпелман связался с Андреасеном, прочитав письмо от Андреасена и Дрелла, которое появилось в журнале «Форин афферз» за март 2005 года.[508] «Это было хорошее и насыщенное информацией письмо, и оно заставляет меня спросить, публиковали ли вы что-нибудь, связанное с усилиями президента Рейгана по уничтожению всех ядерных баллистических ракет», – написал Кэмпелман Андреасену в конце марта.[509] Андреасен, в свою очередь, информировал Дрелла несколькими неделями позднее о том, что Кэмпелман, судя по всему, интересуется идеями рейгановского периода относительно ликвидации баллистических ракет.
Кэмпелман и Андреасен знали друг друга, но не общались с 1989 года. Получив письмо Кэмпелмана в марте, Андреасен отправил Кэмпелману коллективную обзорную статью и опубликованное им недавно большое исследование, которые касались уничтожения баллистических ракет. Исследование Андреасена в журнале «Сёрвайвал» («Выживание»), периодическом издании, публикуемом Международным институтом стратегических исследований, вышло под заголовком «Рейган был прав. Давайте запретим баллистические ракеты».[510] Эти двое договорились встретиться за обедом.
«Когда я отправился на встречу с ним на обед в пятницу накануне Дня памяти погибших в войнах (30 мая), – вспоминал Андреасен, – я полагал, что мы собираемся говорить о рейгановском предложении относительно НБР (Нуля баллистических ракет). И я удивился тому, что он перевел беседу в более широкое русло и дал ясно понять, что интересуется предложением, касающимся уничтожения».[511]
Андреасен, как и Нанн, был больше заинтересован в таких конкретных шагах по уменьшению ядерных угроз, как снятие ракет с состояния повышенной боевой готовности, чем в благородных жестах, но Кэмпелман был настойчив, ратуя за уничтожение ядерных вооружений. «Больше внимания он обращал на разработку концепции, чем на конкретные шаги, – вспоминал Андреасен. – Я согласился, что буду рад работать с ним в изучении и разработке комплекса идей о том, что из этого могло бы выйти. Я также пытался обратить его внимание на то, что могло бы быть сделано в практическом плане для достижения этой цели. Он же уделял основное внимание непосредственно самой цели».[512]
Андреасен и несколько старших сотрудников фонда ИЯУ, включая Джоан Ролфинг, осознавали, что американские и международные инициативы по уменьшению ядерной угрозы теряют темп и что смелый толчок мог бы подтолкнуть какое-то обсуждение и повернуть дискуссию в направлении обсуждения острых вопросов ядерного оружия. «Я считала это очень интересным, – вспоминала Ролфинг, – потому что мы явно упирались в глухую стену в своем стремлении направить дебаты, хотя бы на самую малость, в рамки нашей позиции по ядерной тематике, поэтому на первый план выходила идея выдвижения чего-то более смелого».[513]
Нанн сам все больше становился озабочен тем, что Соединенные Штаты и другие страны не обращают достаточного внимания на ядерные угрозы, которого, по его мнению, они требовали. В своем выступлении в Национальном клубе печати в Вашингтоне в марте 2005 года Нанн сказал: «Все чаще и чаще нас предупреждают о неизбежности террористического акта с использованием ядерного оружия. Я не намерен опровергать это мнение. Однако я действительно считаю, что, если мы не умножим наши усилия и темпы подготовки нашей реакции на это, мы столкнемся с катастрофой, а угроза опередит нашу ответную реакцию».[514]
Андреасен и Кэмпелман обменивались идеями в июле. Андреасен подготовил несколько памятных записок, обозначив в них главные элементы, которые могли бы быть включены в инициативу о безъядерном мире. Одна из таких записок начиналась словами: «Единственный способ решительно встретить ядерные угрозы XXI века – то есть угрозу преднамеренного ядерного использования или ядерного шантажа, ядерного распространения, ядерного терроризма, случайного, ошибочного или несанкционированного использования ядерного оружия – уничтожить все ядерное оружие на планете».[515] Далее в ней предлагался комплекс мер, которые привели бы к поэтапному уменьшению ядерных арсеналов государствами – обладателями ядерного оружия.
К этому времени Кэмпелман и Андреасен также договаривались с Дреллом об их совместных усилиях. 4 июля Андреасен направил Дреллу копии своих памятных записок. Кэмпелману понравились документы Андреасена, но его беспокоило то, что они требовали слишком много действий и проведения международных конференций для достижения нулевого варианта. «Мои собственные колебания, – говорил он Андреасену, – основываются на моей вере в то, что политический процесс начинает стопориться и подчас утопает в «шагах», «конференциях» и «условиях», равно как и в прочих двусмысленностях. Люди теряют интерес и силы от разных откладываний, которые также чреваты мелочными придирками и иными несуразностями».[516]
Такое можно было бы сказать о Рейгане и Горбачеве. Их озабоченность планом противоракетной обороны Рейгана, особенно вопросом об ограничении испытаний лабораторными условиями, свела на нет великолепный договор о контроле над вооружениями, который уже казался в пределах досягаемости в Рейкьявике.
