— Он, кажется, погиб в автомобильной катастрофе.
— Да, несколько лет назад, — подтвердил Фалькон. — Он принадлежал к кружку педофилов, которые впоследствии были осуждены.
— Мне жаль вас, старший инспектор, — заметила она. — Вам приходится бывать в самых мрачных и холодных местах на земле.
— Ваш муж влюбился в свою первую жену, когда ей едва исполнилось тринадцать.
— Откуда вам это известно?
— Из двух источников: от старшего сына вашего мужа и из дневников моего отца.
— Ваш отец и Рауль знали друг друга?
— Несколько лет они занимались общим бизнесом в Танжере.
— Каким бизнесом?
— Полагаю, теперь моя очередь скромно умолчать о фактах, донья Консуэло, — объявил Фалькон.
— Однако… насчет того, что вы сказали… увлечение Рауля могло быть вполне невинным. Оно наверняка не было противозаконным.
— Рауль встречался с проституткой Элоисой Гомес. Она, правда, совершеннолетняя, но выглядела совсем как девочка.
— И еще он был женат на мне, и я родила от него троих детей.
— Давайте не будем опять бряцать оружием, донья Консуэло. Мне просто необходимо выяснить, почему он счел нужным облагодетельствовать Эдуардо Карвахаля, — объяснил Фалькон. — Вы же видите, я ничего не записываю, и никакие ваши признания не будут обращены против вас. Мне нужна подсказка, вот и все.
— Я всегда ступаю с особой осторожностью, когда обстоятельства, казалось бы, мне благоприятствуют.
— Уверен, что даже здесь, в Севилье, вы чутко улавливаете даже еле слышное потрескивание льда.
— От этого мало толку, если вы далеко ушли от берега.
— Так никто не мешает вам ступать с осторожностью.
Она вертела в руках сигарету и зажигалку.
— У вас, видно, имеется новая версия, — заметила она, нацелив на него зажигалку.
— Я веду расследование. Моя задача — подходить к неразрешимым проблемам с разных сторон. Я никогда не отказываюсь от старых версий, но если не намечается никакого прорыва, я вынужден изыскивать новые подходы.
— Никогда не думала, что работа в полиции может быть столь творческой.
— Это зависит от отношения.
— А вы сын Франсиско Фалькона.
— Он, кстати, никогда не одобрял моего решения пойти на службу в правоохранительные органы.
— Даже в постфранкистские времена там, наверно, было полно всякого сброда, — заметила она. — Но что вас к этому подвигло?
— Романтика.
— Вы влюбились в охранницу правопорядка?
— Я влюбился в американское кино. Меня захватила идея борьбы одиночки против сплоченных сил зла.
— А в реальности так и есть?
— Нет, гораздо сложнее. Зло редко снисходит до того, чтобы являться нам в чистом виде. Да и мы, призванные с ним сражаться, не всегда оказываемся на должной высоте.
— Вы вновь зажгли во мне искру восхищения, дон Хавьер.
Мысль, что он способен зажечь в ней хоть какую-то искру, доставила ему необъяснимое удовольствие. Позвоночник закололо горячими иголочками. Сеньора Хименес закурила сигарету и выпустила дым поверх его головы.
— Эдуардо Карвахаль… — напомнил он.
— Вы, значит, полагаете, что моего мужа мог из мести убить изнасилованный им мальчик? — спросила она. — Я так не думаю, дон Хавьер. Чего-чего, а гомосексуальных наклонностей у него не было…
— Педофилы в своих компаниях редко насилуют одного мальчика или одну девочку. Мужчин много, и у всех разные вкусы. Может быть, изнасилованный мальчик мстил за других.
— И вы думаете, что такой человек убил бы заодно и проститутку? Разве они не одинаковые жертвы насилия?
— По словам сестры Элоисы Гомес, Серхио и Элоиса сблизились настолько, что он внушил ей надежду. Но откровенно использовав девушку в своих целях, убийца мог понять, что она представляет для него опасность как фигурантка, которой скоро придется улаживать дела с полицией. Не убрать ее значило выдать себя.
— Это всего лишь ваши домыслы.
— Я только пытаюсь понять, зачем вашему мужу понадобилось подмазывать Карвахаля.
— Знаете, чем вы сейчас занимаетесь, дон Хавьер?
— Нет.
— Придумываете мне работу.
— По-вашему, бессмысленную?
— Я никогда не встречалась с сеньором Карвахалем.
— Это, скорее всего, означает, что ваш муж и сеньор Карвахаль не состояли в деловых отношениях, — сказал Фалькон. — Иначе вы бы где-нибудь с ним да пересеклись, ведь так?
— К ресторанам он никакого касательства не имел.
— Ясно одно: он был деловым человеком, — проговорил Фалькон, вставая с кресла.
— Вы уже уходите? — спросила она.
— Мы с вами дело обделали.
Она наклонилась вперед, почти коснувшись грудью стола, и посмотрела на него снизу вверх голубыми, как льдинки, глазами.
— А знаете, дон Хавьер, когда все это будет позади, мы с вами должны пообедать.
— Боюсь, вас постигнет разочарование, — сказал он.
— Почему?
— Мы, скорее всего, никогда не сумеем воссоздать волнующую динамику отношений между вами — главной подозреваемой, и мной — главой отдела убийств.
Она расхохоталась гортанным, безудержным, сексуальным смехом.
— Да, чуть не забыл, — произнес он уже у самой двери. — Нам хотелось бы просмотреть список ваших телефонных разговоров, как деловых, так и домашних, за последние два года. Вы позволите?
Их взгляды встретились. Она покачала головой, улыбнулась и сняла трубку телефона.
22
Четверг, 19 апреля 2001 года,
здание суда, Севилья
Фалькон мерил шагами коридор перед дверью кабинета Кальдерона. Он позвонил ему после свидания с Консуэло Хименес, и они договорились встретиться в шесть. Дело шло к семи, и у сновавших мимо секретарш уже не хватало для него сочувственных взглядов. Фалькон был рад, что судебный исполнитель не велел ему ждать в секретариате на последнем этаже находившегося рядом Дворца правосудия, где его затормошили бы приятели Инес. Это вернуло бы его в те зимние вечера, когда он заезжал за ней на работу и оказывался в гуще ее суматошного мира. Красота Инес сделала Фалькона своего рода знаменитостью. Он был ее любовником. Избранником. Люди смотрели на него испытующе, широко улыбаясь, желая выведать его секрет. Чем таким приворожил ее зануда Хавьер Фалькон? Или ему это приснилось? Трепет женских ноздрей, когда он проходил мимо, любопытные взгляды мужчин через перегородки между писсуарами.
Ходя под дверью кабинета Кальдерона, Фалькон вдруг осознал, что всем руководила похоть. Он попался в сети желания, но не только своего, а всеобщего. И не понял этого, равно как Инес. Им примерещилась любовь, которой здесь и не пахло. Мимолетная тяга к совокуплению пала жертвой извечного стремления человека к увенчанию своих романтических желаний. То, что должно было ограничиться максимум годом сумасшедшего секса, завершилось постылым союзом — только не под дулом отцовского дробовика. Под наплывом чувства.
Доктор Спинола, председатель Совета магистратуры Севильи, вышел из кабинета Кальдерона. Он остановился, чтобы пожать руку Фалькону, и, похоже, приготовился о чем-то его спросить, но сдержался. Кальдерон позвал Фалькона в кабинет, извинившись, что заставил долго ждать.
— Доктора Спинолу так просто из кабинета не выставишь, — признал Фалькон.
Кальдерон его не слушал. О чем-то задумавшись, он взял сигарету, закурил и глубоко затянулся.
— Не припомню случая, чтобы он когда-нибудь приходил в кабинет к судебному следователю, чтобы поговорить о конкретном деле, — произнес Кальдерон, обращаясь к стене над головой Фалькона. — Обычно я сам записываюсь к нему на прием, чтобы доложить о ходе следствия.
— Что же его так озаботило?
— Хороший вопрос, — заметил Кальдерон. — Понятия не имею.
— Если это по нашему делу, может быть, я могу что-то прояснить, — предложил Фалькон.
За долю секунды Кальдерон оценил ситуацию. Положившись на интуицию, он взглянул на Фалькона, прикидывая: «Можно ли ему доверять?» Решил, что нет, чего и следовало ожидать. Если бы они пережили вместе больше таких минут, как на кладбище, подумал Фалькон, Кальдерон не стал бы от него ничего скрывать.
