Роберт Уилсон
Немые и проклятые
Посвящается Джейн, Хосе и Нику
Ха-ха! Ну какая же дура эта честность!
А доверчивость, ее родная сестрица, — тоже балда!
Шекспир. Зимняя сказка
Власть многих правительств зиждется на страхе.
Джон Адамc, второй президент США
Рафаэль
(щурясь в темноте)
Мне страшно? У меня нет причины бояться. Я лежу в постели рядом с Лусией, мой малыш Марио посапывает во сне в соседней комнате. Но мне страшно. Меня пугают сны… нет, не так. Пугает то, что они оживают. Мне мерещатся лица, только лица. Вроде бы незнакомые, но порой меня охватывает странное чувство: кажется, еще мгновение — и я их вспомню. Только они словно не хотят этого. Потому, когда я просыпаюсь… нет, я снова неточен. Это не совсем лица. Они бесплотны. Они скорее призрачны, чем реальны. Но я различаю черты, вижу колеблющиеся, зыбкие цвета — сейчас, вот-вот они примут облик каких-то людей. Вот оно! Какие-то люди. Это ключ к разгадке? Лица этих людей пугают меня, значит, я должен бояться заснуть, однако с нетерпением жду сна, ведь я хочу узнать ответ. Ключ где-то в моем сознании, он откроет дверь, и я пойму: почему именно эти лица? Почему не другие? Что в них такого? За что зацепилось сознание?
Теперь я вижу их довольно ясно и днем, когда мой рассудок куда-то уплывает. Подсознание прилаживает их на живых людей. Призрачные лица на мгновение оживают, а потом проступают настоящие. Я чувствую, что весь трясусь, как обеспамятевший старик, неспособный произнести имена, что вертятся на языке.
Я содрогаюсь от страха: рассудок подводит меня. Быть может, я схожу с ума? Недавно, когда я принимал душ, Лусия обмолвилась, что я бродил во сне. Сказала, что в три часа утра я спускался в кабинет. В тот день я обнаружил на своем столе блокнот — на чистой странице остались выдавленные отпечатки каких-то слов. Я поднес блокнот к окну и сумел прочесть написанную моим почерком строчку: «…растворены в воздухе?..»
1
Среда, 24 июля 2002 года
— Хочу к маме. Хочу к маме.
Консуэло Хименес открыла глаза. Детская мордашка нависла над ее лицом, почти уткнувшись в него носом. Консуэло спала, зарывшись головой в подушку. При пробуждении ресницы чиркнули по хлопку наволочки. Пальчики ребенка впились в ее плечо.
— Хочу к маме.
— Ладно, Марио. Пойдем поищем маму, — согласилась она и подумала: «Бог ты мой, будить человека в такую рань!» — Ты же знаешь, мама совсем рядом, на той стороне улицы. Может, пока побудешь здесь с Матиасом? Позавтракаете, немного поиграете…
— Хочу к маме.
Пальцы малыша настойчиво вцепились в руку, женщина погладила его по голове и поцеловала в лоб.
Ей не пристало идти по улице в одном белье, словно какой-нибудь прачке, которой приспичило сбегать в магазин, но ребенок ластился к ней и тянул за собой. Консуэло накинула белый шелковый халат поверх хлопчатобумажной пижамы, сунула ноги в золотистые сандалии и пригладила ладонями волосы. Марио ухватился за халат и потащил ее, как портовый грузчик поклажу.
Консуэло взяла его за руку и свела вниз по лестнице, ступенька за ступенькой. Они покинули кондиционированную прохладу дома. После очередной душной ночи жара даже в такой ранний час была плотной и неподвижной, без малейшего намека на утреннюю свежесть. Пересекли пустынную улицу. Пальмовые листья свисали вялыми лохмотьями, как будто сон с боем достался этому кварталу. Единственный звук издавали лопасти кондиционеров, выталкивающие никому не нужный горячий воздух в удушливую атмосферу фешенебельного района Санта-Клара на окраине Севильи. Из сплит-системы на верхнем балконе дома семьи Вега капала вода. Мутные капли в кошмарном пекле падали в густую листву с жирным, чавкающим, как кровь, звуком. Консуэло чуть ли не волоком тащила Марио, который теперь передвигался тяжело и неповоротливо, будто передумал насчет поисков своей мамы. На лбу Консуэло выступил пот. Ее мутило при мысли о наступающем знойном дне, о жаре, все нараставшей в течение последних нескольких недель. Она набрала код на панели ворот и вошла внутрь, на подъездную аллею. Марио побежал к дому и толкнул дверь, ударившись головой о деревянный косяк. Консуэло нажала кнопку звонка, электронный сигнал прозвучал в безмолвном доме с двойными оконными рамами, как далекий церковный колокол. За дверью царила тишина. Струйка пота скользнула в ложбинку груди. Марио принялся колотить в дверь маленьким кулачком — стук был похож на тупую боль, настойчивый, как вечная тоска.
Консуэло глянула на часы: начало девятого. Она слизнула капельки пота, выступившие на верхней губе.
К воротам подошла горничная. Ключей у нее не было. Горничная сказала, что сеньор Вега обычно просыпается рано. Тут они различили звуки глухих ударов — садовник, украинец по имени Сергей, копал землю за домом. Женщины устремились в обход дома. Садовник испугался шума их шагов, схватился за мотыгу и держал ее, пока они не приблизились, как оружие. Пот лил по его груди, по выступающим мышцам обнаженного торса, стекал на шорты. Он работает с шести утра, сообщил он, и ничего не слышал. Насколько он знает, машина стоит в гараже.
Консуэло оставила Марио с горничной и пошла с Сергеем к террасе, расположенной с другой стороны дома. Садовник взобрался на приступку и заглянул сквозь раздвижные двери гостиной. Жалюзи были опущены. Сергей перелез через террасу, потянулся к окну кухни и отпрянул в испуге.
— Что там? — спросила Консуэло.
— Не могу понять, — ответил он. — Сеньор Вега лежит на полу. Он не шевелится.
Консуэло отвела Марио и горничную назад, в свой дом. Ребенок почувствовал напряжение взрослых и заплакал. Горничная не знала, как его утешить, и мальчик вырвался у нее из рук. Консуэло набрала номер. Ноль-девять-один. Она прикурила сигарету, пытаясь собраться с мыслями, и смотрела на беспомощную горничную, склонившуюся над ребенком. Тот закатил истерику, извивался и бился на полу, как зверь, воющий, пока не охрипнет. Консуэло сообщила о происшествии диспетчеру полицейского управления, назвала свое имя, адрес и телефон. Положив трубку, она подошла к ребенку; не обращая внимания на пинки и удары, притянула, прижала к себе и шептала его имя снова и снова, пока он не утих.
Она отнесла малыша в свою кровать, оделась и попросила горничную присмотреть за ним. Марио спал. Консуэло пристально смотрела на него, расчесывая волосы. Горничная присела на угол кровати, недовольная тем, что ее вовлекли в чужую трагедию. Она не сомневалась: это несчастье, как ни крути, отразится и на ее жизни.
Полицейская машина остановилась у дома Веги. Консуэло вышла встретить полицейского и отвела его к тому месту, откуда Сергей взбирался на террасу. Полицейский спросил, куда делся садовник. Консуэло сбежала по лужайке вниз, к маленькому домику, где жил Сергей. Его там не было. Она вернулась к дому. Полицейский походил по террасе, побарабанил в кухонное окно, а затем передал по рации сообщение в управление.
— Вам известно, где сеньора Вега? — спросил он, спустившись с террасы.
— Должна быть в доме. Была там вчера вечером, когда я звонила сказать, что ее сын останется ночевать с моими мальчиками, — ответила Консуэло. — Зачем вы стучали в окно?
— Нет смысла выбивать дверь, если он просто напился и заснул на полу.
— Напился?!
— Там рядом с ним валяется бутылка.
— Я знаю его много лет и никогда не видела настолько пьяным… ни разу.
— Возможно, без свидетелей он совсем другой.
— И что вы успели предпринять? — поинтересовалась Консуэло. Вспыльчивая, как все мадридцы, она пыталась сдержаться и не наговорить резкостей. Полицейский был местный и взрывным темпераментом не отличался.
— «Скорая» выехала, как только вы позвонили, — спокойно пояснил он. — А сейчас я известил старшего инспектора отдела по расследованию убийств.
— Минуту назад вы утверждали, что Вега пьян. А теперь уже убит?
— Человек лежит на полу, — сказал патрульный, начиная злиться. — Не двигается, не реагирует на шум. Я должен…
— Вам не кажется, что нужно попытаться войти и проверить, жив ли он? Не двигается и не реагирует, но, может быть, еще дышит!
На лице патрульного отчетливо читалась нерешительность. Его спасло прибытие машины «скорой помощи». Медики, сопровождаемые патрульным, обошли дом и выяснили, что проникнуть в него невозможно: все двери накрепко заперты. Тем временем еще несколько машин остановилось перед воротами.
Старший инспектор Хавьер Фалькон позавтракал и сейчас допивал кофе, просматривая инструкцию к купленной неделю назад цифровой камере. Он сидел в кабинете своего огромного дома, построенного еще в восемнадцатом веке в старой части Севильи. Благодаря традиционной архитектуре дома и толстым стенам, сложенным из камня, в кондиционерах почти не было нужды. Стеклянная дверь кабинета выходила в патио. Вода журчала в мраморном фонтане, ничуть не отвлекая Фалькона. Впрочем, избавиться от рассеянности ему удалось не так уж давно, а перед тем его целый год преследовали личные неурядицы, мешая работать, не давая сосредоточиться. На столе завибрировал мобильный телефон. Фалькон взял трубку и вздохнул: день начался — самое время находить трупы. Он вышел на галерею, окружавшую двор, и прислонился к одной из колонн, подпиравших верхний балкон. Выслушал голые, очищенные от эмоций факты, вернулся в кабинет. Записал адрес: Санта-Клара. Неужто в таком респектабельном районе могло случиться что-то скверное?
