Вот здесь у меня приготовлено для тебя кое-что, — объявил следователь. Он вставил видеокассету в плейер и включил телевизор. Прошло несколько секунд, и на экране появилось изображение, явно снятое ручной камерой любителем. Это были две девочки, одетые в одинаковые розовые платья с широкими юбочками. Они сидели рядышком на самом обычном ковре в типичной немецкой квартире — все было in Ordnung[9], даже аккуратная стопка журналов на столике. Затем началось действие.

— Эрика, Урсула, идите сюда! — позвал женский голос, и две крошечные девочки встали, опираясь о кофейный столик, и неуверенной походкой пошли навстречу женщине. Камера запечатлела их ковыляющие шаги до тех пор, пока они не попали в объятия женщины.

— Mutti, Mutti![10] — лепетали они.

Следователь выключил телевизор.

— Они уже ходят и разговаривают. Ist das nicht wunderbar?[11] Новая мама так их любит, Петра. Мне пришло в голову, что тебе будет интересно посмотреть на них. Ну на сегодня хватит. — Следователь нажал спрятанную под столом кнопку, в комнату вошел охранник и отвел закованную пленницу в камеру.

Одиночка выглядела голой — каморка из кирпича, окрашенного белым. В ней не было окна, а дверь представляла собой стальную пластину с глазком для наблюдения и люком, чтобы просовывать поднос с едой. Петра не знала о телевизионной камере, которая выглядела на первый взгляд обычным кирпичом, а на самом деле была узкой пластмассовой панелью, прозрачной для обычного света и инфракрасных лучей. Петра Хасслер-Бок держала себя в руках по пути к камере до тех пор, пока стальная дверь не захлопнулась за ее спиной.

И тут самообладание оставило ее.

Ввалившиеся глаза Петры уставились в пол — тоже выкрашенный белым, — в них был невыразимый ужас, и слезы не приходили. Она задумалась о кошмаре, в который превратилась ее жизнь. Неужели все это правда? Нет, такого не может быть! — твердила какая-то часть ее сознания с уверенностью, граничащей с безумием. Все, во что она верила, ради чего работала, — пропало! Гюнтер, дочери-близнецы, революция, даже ее жизнь — все пропало.

Следователи из Bundeskriminalamt[12] допрашивали теперь ее, лишь чтобы позабавиться. В этом она отдавала себе отчет. Они даже не пытались получить от нее какую-нибудь информацию, и причина этого была очевидна. Петра не могла сообщить им ничего ценного. Они показывали ей копии досье, полученных из архивов Штази — восточногерманского комитета безопасности. Почти все, имевшееся у ее бывших социалистических братьев, что касалось ее деятельности и жизни, — намного больше, чем она ожидала, — оказалось в руках западногерманской полиции и органов безопасности. Имена, адреса, номера телефонов, другая информация более чем за двадцать лет, подробности, о которых она сама давно забыла, сведения о Гюнтере, даже ей неизвестные, — все у криминальной полиции ФРГ.

Все кончено. Конец. Жизнь потеряла смысл.

Петра почувствовала, что ее тошнит. Полились слезы. Даже Эрика и Урсула, ее близнецы, частица ее собственного тела, физическое доказательство веры в будущее, ее любви к Гюнтеру — теперь делают свои первые шаги в чьей-то чужой квартире, называют мамой чужую женщину, жену капитана полиции — следователи сообщили ей об этом. Петра плакала с полчаса молча, не издавая ни единого звука — в этой камере, проклятом белом ящике, отнявшем у нее сон, неминуемо скрывался микрофон.

Все пропало.

Жить — здесь? Первый и единственный раз, когда ее вывели на прогулку, охранникам понадобилось применить силу, чтобы вырвать ее из рук двух заключенных, которые набросились на нее. Она все еще помнила их крики, их проклятья, когда охранники вели ее в госпиталь для оказания помощи, — шлюха, убийца, зверь… Жить запертой в этой клетке — сорок лет, даже больше — одной, совсем одной, под угрозой сумасшествия, ожидая, когда тело ослабеет и начнется распад. Для нее приговор к пожизненному тюремному заключению означал именно это — жизнь в тюрьме, до самой смерти. В этом Петра не сомневалась. Она не может рассчитывать на снисхождение. Следователь объяснил это ясно и доходчиво. Никакого снисхождения. Никаких друзей. Потерянная и забытая всеми… за исключением тех, кто ненавидит.

Петра приняла решение спокойно и расчетливо. Как это умеют делать заключенные во всем мире, ей удалось спрятать кусочек острого металла. Это был обломок бритвенного лезвия из станка, который ей давали для бритья ног раз в месяц. Она достала его из укромного места, затем сняла простыню — тоже белую — с матраса. Матрас как матрас, толщиной сантиметров десять, покрытый грубой полосатой тканью. Края матраса окаймлял продернутый в ткань шнур. Осколком лезвия Петра стала отделять этот шнур от матраса. Ей потребовалось три часа и немало крови — осколок был крохотным и постоянно резал пальцы. Наконец у нее в руках оказалось больше двух метров «веревки». На одном ее конце Петра завязала скользящую петлю, а другой закрепила у основания лампочки над дверью. Чтобы дотянуться до лампочки, ей потребовался стул, но становиться на стул нужно было в любом случае. Лишь с третьей попытки удалось закрепить узел. Петра не хотела, чтобы веревка болталась слишком свободно.

Закончив с веревкой, она продолжила работу методично и не спеша. Петра Хасслер-Бок сняла платье и бюстгальтер. Затем встала коленями на стул, спиной к двери, выбрав получше позицию, надела на шею петлю и туго затянула. Потом крепко привязала ноги к бедрам бюстгальтером. Ей не хотелось проявить нерешительность. Она надеялась, что мужество и преданность революционному долгу не покинут ее. Не останавливаясь, чтобы помолиться или посетовать на жизнь, Петра руками оттолкнула стул. Ее тело опустилось сантиметров на пять, затем веревка натянулась. И тут тело взбунтовалось. Жажда жизни оказалась сильнее воли. Согнутые в коленях ноги, притянутые сзади к бедрам, попытались освободиться, однако судорожные движения всего лишь оттолкнули ее от двери, и петля стала душить невыносимо.

Боль оказалась неожиданно сильной для Петры. Прежде чем соскользнуть к уху, петля сломала ей гортань. Глаза широко открылись, глядя на белые кирпичи дальней стены. Ее охватила паника. У всякой идеологии есть предел… Ей не хочется умирать, не хочется умирать, не хочется…

Пальцы вскинулись к горлу. Это было роковой ошибкой. Она попыталась просунуть их под веревку, но веревка оказалась настолько тонкой, так углубилась в мягкие ткани шеи, что ничего не вышло. И все-таки она не сдавалась, зная, что в ее распоряжении остались считанные секунды, прежде чем петля остановит поступление крови в мозг… Все начало удаляться, подернулось туманом, зрение ослабело. Петра уже не видела ровных линий между кирпичами, уложенными с немецкой аккуратностью на дальней стене. Но руки продолжали бороться, разрывая кровеносные сосуды на шее. Петля стала от крови лишь более скользкой, затянулась еще туже, нарушила циркуляцию в сонной артерии. Рот Петры открылся, она пыталась закричать — нет, ей не хочется умирать, ей нужна помощь. Неужели никто не слышит ее? Никто не придет? Слишком поздно, осталось две секунды, может быть, только одна, еще меньше, подсказало ей угасающее сознание. Вот если ей удастся ослабить узлы на бюстгальтере, она сможет встать и…

Следователь наблюдал на экране телевизора, как ее пальцы неуверенно принялись искать узел, затем опустились, вздрогнули, затихли. Ей это почти удалось, подумал он. Почти удалось спасти себя. Какая жалость! Она была прелестной женщиной, но сама выбрала путь смерти и пыток, сама решила умереть, и если в конце концов передумала — но все они передумывают перед смертью, не хотят умирать, правда? Ну, может быть, не все — это было всего лишь доказательством того, что самые жестокие оказываются трусами, nicht wahr?[13]

* * *

— Телевизор вышел из строя, — сказал он, обращаясь к начальнику охраны. — Закажите новый, чтобы не сводить глаз с заключенной Хасслер-Бок.

— На это потребуется не меньше часа, — ответил охранник.

— За час ничего не случится. — Следователь извлек кассету из того же видеомагнитофона, которым воспользовался для демонстрации трогательной семейной сцены. Вместе с первой кассетой в его кейс легла вторая. Заперев кейс, следователь встал. На его лице не было улыбки, всего лишь удовлетворение от хорошо исполненного долга. Разве он виноват в том, что бундестаг и бундесрат не могут принять простой и эффективный закон о смертной казни? Причиной того являются, разумеется, нацисты, воспоминание о проклятых варварах. Но даже такие варвары, как нацисты, не были полными идиотами. В конце концов после войны никому не пришло в голову сносить автобаны лишь потому, что их построили в то время, правда? Нет, конечно. А вот только из-за того, что нацисты убивали людей, — но ведь среди жертв были обыкновенные преступники, убийцы, которых приговорило бы к смерти любое правительство того времени. Уж если кто-то заслуживал смертной казни, так это Петра Хасслер-Бок. Смерти после пыток, через повешение. Такая смерть была бы, по мнению следователя, только справедливой. Он занимался расследованием похищения Вильгельма Манштейна с самого начала. Он открыл посылку с половыми органами похищенного мужчины, когда она прибыла по почте. Он следил за действиями патологоанатомов при вскрытии трупа и присутствовал на похоронах. И он навсегда запомнил бессонные ночи, когда ему никак не удавалось выбросить из головы ужасное зрелище. Может быть, теперь он будет спать спокойнее. Справедливость не торопилась, но, наконец, она восторжествовала. Оставалось надеяться, что две прелестные девчушки вырастут обычными гражданами и никто не спросит, кем была их родная мать.

1 ... 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ... 258

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Все страхи мира - Том Клэнси бесплатно.

Похожие на Все страхи мира - Том Клэнси книги

Красный кролик - Том Клэнси - Триллер
Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 01 — Вид с высоты - Насу Киноко - Триллер
Клуб патриотов - Кристофер Райх - Триллер
Час волкодава - Михаил Зайцев - Триллер
Топ Дог - Дуги Бримсон - Триллер
Один (ЛП) - Дэвид Арчер - Детектив / Триллер
Прерванная жизнь (ЛП) - Джессика Смит Коултер - Триллер
Хранитель - Кэтрин Шеперд - Детектив / Триллер
Не засыпай - Меган Голдин - Детектив / Триллер
Правила обмана - Кристофер Райх - Триллер

Оставить комментарий