Месяцы бездействия изменили расстановку сил. Антоний и Клеопатра, поначалу собиравшиеся заманить Октавиана в Амбрийский залив, оказались заперты в прозрачной синей бухте без малейшего пространства для маневра. Дадим слово Плутарху: «Главная задача полководцев состоит в том, чтобы навязать сражение более слабому противнику и избегать встречи с более сильным». Антоний упустил время и потерял преимущество. В августе ему пришлось обложить данью окрестные города, чтобы накормить солдат. Среди бедолаг с мешками на плечах, которых кнутами сгоняли в лагерь по горным тропам, был и прадед Плутарха.
То, чего не сделали блокада, недуг и мучительная скука, довершили дезертиры. Рабы и восточные царьки бежали из лагеря при первой возможности. Двух беглецов, сенатора и сирийского царя, схватили, подвергли пыткам и казнили в назидание остальным. Антоний, потерявший голову от переживаний, прогуливался по берегу на глазах у вражеских солдат, не заботясь о том, что его могут похитить. Римлянин и раньше был подозрительным, а измена Агенобарба потрясла его до глубины души. Согласно легенде, он перестал доверять даже Клеопатре и начал опасаться, что она собирается его отравить. Чтобы доказать свою невиновность царица якобы приготовила яд и выхватила смертоносный кубок из рук возлюбленного, когда тот уже собирался поднести его к губам. Стала бы она это делать, если бы действительно хотела убить Антония? Яд тут же опробовали на пленном, и устроенный Клеопатрой опасный спектакль возымел действие (сомнительная история. Антоний был единственным защитником царицы и едва ли мог забыть об этом даже в столь подавленном состоянии). Египтянка поссорилась даже с Деллием, все лето набиравшим рекрутов. Стычка произошла за обедом, когда Деллию не понравилось вино. Оно кислое, заявил римлянин, а вот у Октавиана всегда подавали лучшие сорта. Вскоре Деллий сбежал, испугавшись, что Клеопатра хочет его убить. Об этом он якобы узнал от одного из царских лекарей. Угроза для жизни была вполне уважительной причиной, чтобы в третий раз сменить сторону. Деллий уплыл к Октавиану, использовав против Антония то, что Цезарь называл самым страшным оружием: эффект неожиданности. Вместе с ним уплыли планы сражения.
В конце августа Марк Антоний собрал военный совет. Дело было плохо: наладить снабжение не удавалось, ночи делались все холоднее, впереди была зима. Полководцу предстояло наконец задуматься над вопросом, решение которого он откладывал на протяжении всего знойного лета. Тактика давалась Антонию легче стратегии; его нельзя было назвать решительным человеком. Клеопатра тем временем утратила расположение даже Канидия. Старый военачальник предлагал уйти на север и дать сражение на земле. Они же римляне в конце концов; морские битвы не их конек. Антонию прежде не приходилось командовать кораблями. Море можно спокойно оставить Октавиану, а самим набрать рекрутов в Македонии и Фракии. Канидий прекрасно понимал, что уйти на север означало отдать врагу египетский флот. Для Клеопатры пожертвовать флотом значило поставить под удар Египет. Царица принялась отчаянно спорить, отстаивая преимущества морского сражения. Ее аргументы были по-своему убедительны: для войны на суше у Антония не хватало солдат; без кораблей они не смогли бы добраться до Италии; переход армии через горную гряду мог обойтись слишком дорого: со времен парфянского похода прошло всего пять лет. Свою позицию Клеопатра подкрепила актуальной исторической аналогией. Для войны против Цезаря Помпей собрал огромную, шумную, многоязычную армию под командованием восточных царей и греческих правителей. Клеопатра сама предоставила ему шестьдесят кораблей. В той войне погиб отец Агенобарба, бывший на стороне Помпея. Антоний сражался в войске Цезаря. В августе сорок восьмого года Помпей решил бросить свой флот, значительно превосходивший морские силы Цезаря. Когда он понял, что допустил роковую ошибку, было слишком поздно. После страшной и бессмысленной бойни некогда славный полководец утратил армию, честь и рассудок и чудом выжил лишь для того, чтобы быть обезглавленным в полосе прибоя у египетского берега.
Антоний выбрал море. Плутарх полагает, что его чувства взяли верх над разумом, однако один из самых выдающихся полководцев того времени едва ли в первую очередь руководствовался такими соображениями, как спокойствие Клеопатры и сохранность ее кораблей. В распоряжении Октавиана была мощная, сплоченная, говорящая на одном языке римская армия. На суше преимущество было за ним. В море обе стороны могли уравнять силы. Именно это Антоний пытался втолковать своим приближенным, многие из которых вообще не умели плавать. Начинать войну с поражения он не желал. (У Октавиана есть отличное высказывание на эту тему: «Где и во имя чего не велась бы война, первое поражение лишает человека мужества и становится залогом окончательного проигрыша».) Объяснения Антония были прерваны яростным выпадом одного из ветеранов. Сплошь покрытый боевыми шрамами солдат спросил командира, как смеет тот оскорблять его раны, доверяясь «жалким деревяшкам». Он уговаривал Антония: «Оставь море египтянам с финикийцами. Наше дело земля, на которой мы привыкли стоять до победы или до смерти». Антоний, «более других полководцев своего времени наделенный даром красноречия», поглядел на солдата с сочувствием и ничего не ответил.
В последние дни августа ноздри Клеопатры щекотал знакомый запах. Полдневный бриз приносил в лагерь острый аромат кедровой смолы. Так пахло в александрийской гавани семнадцать лет назад; по старому римскому обычаю Антоний вытащил на берег восемьдесят кораблей и предал их огню. Этим судам не хватало команды, а оставлять их Октавиану было нельзя. Враг должен был знать, что происходит: зарево от пожара было очень ярким. Впрочем, огонь вскоре потушила внезапно разразившаяся буря, шторм бушевал над побережьем четыре дня. Когда прояснилось, у воды валялись лишь обгоревшие обломки. В ночь на первое сентября люди Клеопатры тайком перенесли ее сундуки на «Антонию». Золото и драгоценную утварь погрузили на специальные транспортные корабли. На суда устанавливали мачты и паруса. С рассветом двадцать тысяч пехотинцев, а с ними тысячи лучников и пращников поднялись на борт. Мощные удары множества весел разом рассекли безмятежную гладь залива. Три эскадры одна за другой выходили в море из узкой, похожей на полумесяц гавани. Клеопатра осталась охранять оставшиеся шестьдесят кораблей. Участвовать в битве она не собиралась.
Флот Октавиана стоял в миле от залива в таком же порядке, как у противника. Через считанные мгновения залив огласило пение боевых труб и крики командиров. Двести сорок кораблей Антония с веслами наготове и поднятыми парусами стояли против четырехсот шести Октавиана, оставшиеся на суше наблюдали за происходящим с берега. В полдень Октавиан приказал северной эскадре отойти назад, чтобы отвлечь неприятеля. Суда выдвинулись в открытое море. Воздух наполнился криками. С боевых башен Антониевых кораблей посыпался град стрел и камней. Весла и рули судов Октавиана превращались в щепки. С берега Клеопатра видела, как его люди атакуют, а войско Антония защищает свои плавучие крепости. Яростная битва продолжалась до середины дня. В три пополудни левая эскадра Октавиана попыталась обойти Антония, оттеснив его к северу. Центр остался неприкрытым. Внезапно корабли Клеопатры подняли паруса и, ловко используя ветер, вклинились в самую гущу боя, отвечая на дождь камней и стрел меткими копьями. Солдаты Октавиана, онемев от изумления, смотрели, как на них несется египетский флагман, распустив пурпурные паруса. Его было не остановить. Потрясение врагов сделалось еще сильнее, когда корабли Антония перешли на весла и устремились за ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
