И что Грант так надулся сегодня спесью, так торжественно празднует нашу великую победу, неужто думает, будто эта бессмысленная бесчеловечная планета станет добрее благодаря нами нацарапанным на ней письменам траншей и окопов, неужто не ясно ему, что опустошительная гекатомба из костей наших сынов, эта наша гражданская война есть просто очередная война, а вообще-то войны и до нее были, и после будут.
По дороге разгорелся спор по поводу армейского мула, у которого до сих пор не было клички. Кальвин ни за что не хотел называть его Бертом. Этот, — говорил он пренебрежительно, — который там послушно топочет копытцами? Да никакой он не Берт! Ему что скажешь, то он и сделает. Бесхарактерный. Не-ет, Берт был себе на уме. Он хотел, чтобы у мула пристойная жизнь была, и это не всегда совпадало с желаниями хозяев. Он сам за себя решал, и если делал то, о чем его просишь, то так и знай: либо это тебе от него одолжение, либо у него имеются свои причины быть с тобой заодно.
А может, имя вдохновит его, — предположил Стивен. — Он молодой еще, многого не видал; а так, глядишь, ему будет к чему стремиться. Представь: будет Берт Второй!
Нет уж, сначала я бы хотел доехать до Балтимора, — отозвался на это Кальвин.
Двигались быстро, хотя особо к этому не стремились. Дорога ложилась под колеса сухая и утоптанная тысячами солдатских ног. В середине дня они с нее свернули и поехали нераспаханным полем вниз по пологому склону, там обнаружили чистую медлительную речку, которая то разделялась на рукава, обтекая торчащие из воды валуны и скалы, то уходила круто в сторону, будто она тоже себе на уме. Под раскидистым дубом нашли тенистую полянку, и Перл, расстелив одеяло, выложила обед — галеты с солониной и вода из фляжек.
Как я рад, что еду домой! — сказал Кальвин. Приподняв повязку, он объявил: — Знаете, я ведь теперь и впрямь немножко вижу, причем это как фотография в ванночке с проявителем — изображение потихоньку, полегоньку начинает проявляться. Вот тебя, например, вижу, мисс Перл. Только изображение больно зернистое. И тебя тоже, капрал Уолш. А тебя, Дэвид, — сказал он мальчику, угнездившемуся у него на коленях, — я лучше всего вижу! — Он усмехнулся.
Перл сняла башмаки, откинулась на траву и вытянулась. Никогда мне не было так хорошо, — выдохнула она.
В армейском фотосалоне Калпа и Харпера, что оборудован в нашем фургоне, накоплена бесценная коллекция фотографий военного времени. Мы с мистером Иосией Калпом не меньше года колесили по дорогам войны. Эти снимки стоят хороших денег, не говоря уже об их исторической ценности. Кроме того, — сказал Кальвин после паузы, — я уверен, что найду приложение своим силам, изготавливая портреты и памятные карточки помельче возвращающимся солдатам — ведь многие захотят запечатлеть себя в форме, перед тем как снять ее. Не исключено, что этим можно будет всех нас прокормить.[27]
Перл снова села. Глянув на нее, Стивен уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Кальвин заговорил снова. Вы спасли мне жизнь, — сказал он. — Ваш доктор, используя этот фургон как санитарную повозку, отвез меня в свой госпиталь. Он сохранил камеру и фотоколлекцию мистера Калпа, а я ведь только и сказал ему свое имя да то, что пытался предотвратить стрельбу. А вы потом день за днем спасали мне жизнь. Я знаю, вы собираетесь в Нью-Йорк. Это далеко от Балтимора, а Балтимор далеко отсюда, так что, может быть, вы успеете передумать. А еще есть вариант, чтобы вы пожили немножко у нас, пока я заработаю денег на ваш проезд в Нью-Йорк по железной дороге, чтоб вам не беспокоиться о фураже.
У кого это «у нас»? — спросила Перл.
Ну, у нас с Дэвидом и Джесси. Она полюбит парнишку.
В этот момент Дэвид встал, пошел туда, где пасся мул, потрепал его по шее. Перл проводила его глазами. Что-то валявшееся на земле привлекло внимание мальчика, он сел на корточки, стал разглядывать, а потом принялся ковырять в земле палочкой.
Джесси — это твоя жена?
Нет, я пока не сподобился. Джесси — моя сестра. Она старая дева, своих детей у нее нет. Шьет из лоскутов одеяла и продает их, а еще она преподает в воскресной школе при нашей церкви. Дети любят Джесси.
Кальвин и мальчик после обеда поспали, а Перл и Стивен пошли вдоль реки гулять и нашли место, где по камням можно выйти на широкий, плоский валун в середине русла; там они сели, Перл до колен задрала юбку и опустила ноги в воду.
По правде говоря, — сказала она Стивену, — мои планы кончаются на том, как я отнесу письмо маме и папе лейтенанта Кларка в дом двенадцать на Вашингтон-сквер. Куда потом идти, я знать не знаю. Налево, направо, по той улице, по этой — мне все едино, потому что я понятия не имею, что дальше делать со своей свободной жизнью.
Потом пойдешь со мной, — отозвался Стивен.
А если я, вся такая белая-белая, потом черного ребенка рожу? Что ты тогда делать будешь?
Буду ему отцом, если я буду его отец.
Она в испуге даже обернулась, но увидела, что он улыбается. Естественно, его отец будешь ты: за кого же мне еще-то замуж выходить? — нахмурилась Перл. — Перестань дурачиться, вопрос серьезный.
У меня лежат в банке три сотни долларов — за то, что пошел добровольцем, — сказал Стивен. — Я уже думал про это. Хочу пойти учиться на юриста.
А я что буду делать?
А ты пойдешь в вечернюю школу и быстро всех догонишь и перегонишь — с твоим-то умом! А потом поступишь на медицинский.
Ты уже за меня все решил?
Я видел тебя в операционной. Лечить тебе на роду написано. Не говори мне, что ты сама об этом не думала.
Думала, но каждый раз вспоминала, что я негритянка. На триста долларов у тебя что-то многовато планов.
Если они не принимают на медицинский девушек, ты будешь первой, потому что я это дело выиграю в суде. — Перл посмотрела на него, подняла бровь и качнула головой. И вдруг из глаз у нее побежали слезы. Этого Стивен Уолш уже не мог вынести. Он схватил ее в объятия, стал целовать ее губы, щеки, глаза… Не переставая плакать, Перл отвечала на его поцелуи. Они прижались друг к дружке.
Если хочешь, чтобы с нами жил и Дэвид, я не возражаю, — прошептал Стивен. Поцеловал ее в ушко.
А что, там, на Севере, все по-другому?
Нет.
Ты сумасшедший, Стивен. Ты был солдатом, прошел войну, но ты не знаешь, как ужасна жизнь.
Думаю, что знаю. Как-никак я же ирландец!
Они посидели молча, глядя на воду. Над ними пролетали птицы; все летели туда же, куда течет река.
А если выдавать себя за белую, насколько я буду свободна?
Свободнее других.
Внешне — да, но не в душе, не в сердце. Разве такой свободы хотела моя мама Нэнси Уилкинс?
К такой свободе мир не готов еще.
И когда же он будет готов?
Всему свое время.
Она встала, оправила юбку. Нет, — сказала она. — Ему лучше будет с Кальвином и Джесси. Кальвин его не спрашивал, но это и так понятно. Когда он научится читать и писать, будем с ним переписываться.
Потом они опять ехали, день клонился к вечеру, тени удлинялись. Зелень вокруг стала нежнее, и дорога — все под горку, под горку — сошла в низину. Там их обступил густой, темный сосновый лес, где, видимо, недавно шли бои. На подстилке из хвои лежал сапог и обрывки выцветшего мундира. За поваленным деревом кучка стреляных гильз. Между деревьями все еще витал запах пороха, и они были рады, когда дорога снова вывела их к солнцу.
Примечания
1
Ни керосина, ни керосиновых ламп ни у северян, ни у южан в войсках не было. Керосин был уже известен, но еще чересчур дорог. (Здесь и далее прим. перев.)
2
Белый шоколад появился в Европе в 20-х годах XX века, а в Америке — еще позже.
3
Милледжвиль во времена Гражданской войны был столицей штата Джорджия.
4
Фуражиры Кларка — кавалерийское подразделение, тогда как должность барабанщика была характерна для пехотных частей.
5
Энфилдовский мушкетон — однозарядная винтовка, заряжаемая с дула; скорострельность 1–2 выстрела в минуту. Боец зубами скусывает кончик бумажного кулька, высыпает из него порох в дуло, следом запихивает туда скомканный кулек, потом пулю и проталкивает ее до упора шомполом. Затем вставляет шомпол в гнездо под стволом и вновь берет оружие на изготовку. А еще надо сменить капсюль на трубке воспламенителя.
6
На самом деле вряд ли ради них. Своей прокламацией об освобождении, обнародованной лишь через полтора года после начала войны, Линкольн объявил свободными негров только на тех территориях, которые не контролируются федеральными войсками. На условном Севере у Линкольна были и свои, неотколовшиеся рабовладельческие штаты. Война велась не за свободу негров, а за контроль центральной власти над экономикой, и в первую очередь над торговлей хлопком. Уже во время войны (25 июля 1861 г.) Конгресс США официально объявил, что война ведется для сохранения целостности Союза штатов, а не ради запрещения рабства.
