— Да благословит вас Господь, — вкрадчивым голосом ответил он.
— Спасибо, святой отец… — Голос на том конце провода звучал звонко, хотя и с легкой хрипотцой. — Рассейте мои сомнения, святой отец. Я сама из поселка Тимачево, под Петербургом. Верующая. У нас отец Афанасий в храме служит. И вот пригласил он меня на кладбище завтра ночью, перед полуночью. Сказывает, служба там будет. Я вот и сомневаюсь: разве может быть служба ночью, да на кладбище?
— А кто вы, дочь моя? — приподнял брови топорник. — Почему мне звоните?
— Я с сомнениями к тете Лизе обратилась, — ответила незнакомая девушка. — А она ваш телефон и дала. Здесь она живет, в Тимачево. Сказала, чтобы я с вами посоветовалась.
— Что за тетя Лиза? — облизнул губы топорник. — Откель меня знает? Как ее по имени-отчеству, фамилия как?
— Простите, я, наверное, ошиблась, — испуганно пискнула собеседница и бросила трубку.
Топорник хмыкнул, покрутил трубку в руках, вернул ее на рычаг. Вышел в подвал.
— Кто там? — требовательно поинтересовался «боксер».
— Даже не знаю, — пожал плечами бородач. — Некая девица совета спросила. Вроде как на черную мессу ее завтра заманивают. Причем зовет священник, из церкви тимачевской.
— Телефон наш откуда знает?
— Не сказала, — развел руками топорник. — Испугалась расспросов моих и трубку бросила. На некую тетку Лизу сослалась. Может, монашенка из епископской обслуги? Али из семинарии, из архива кто проболтался?
— Странно сие, — вздохнув, кивнул «бородач». — Однако же проверить будет надобно. Отступники церковные — это наш крест, отмахиваться от него нельзя.
Топорник взялся за раскаленный железный прут, помешал угли и снова обратился к пленнику:
— Так что вы сказывали о джазе, святой отец?
* * * Самарканд, мавзолей эмира Тимура, 20 июня 1941 года. 15:15
Несмотря на одуряющую жару, успевшую выжечь всю зелень в городе и вокруг, под куполом гробницы царила прохлада и таинственный полумрак. Впрочем, темнота, по всей видимости, не была достаточной, чтобы мешать работе фотоаппаратуры, и в руках молодого кинооператора Малика Каюмова почти непрерывно стрекотала камера.
Вокруг каменной усыпальницы, что-то негромко бормоча себе под нос, бродил Михаил Герасимов — неизменный консультант всех комиссий по вскрытию гробниц знаменитых личностей «для подлинной идентификации их погребений и создания их подлинных объективных портретов». Работы проводились по инициативе Академии наук, и антропологу уже довелось открывать мраморную гробницу Ярослава Мудрого в Софийском соборе в Киеве, вести раскопки могилы основоположника таджико-персидской поэзии Рудаки в кишлаке Панджруд, вскрывать погребение адмирала Ушакова. Поэтому новое задание не вызывало у него особого трепета — чего нельзя было сказать об остальных членах экспедиции.
Заместитель председателя СНК УзССР Тажмухамед Кары-Ниязов, выдающийся писатель и историк Садриддин Айни, известный востоковед профессор Семенов — каждый высказывал свои научные теории о жизни и смерти знаменитого Железного Хромца, и для каждого приближался час истины. Тяжесть атмосферы вокруг прикрытого каменной плитой тела ощущал только мальчишка, сын Садриддина Айни, испуганно жавшийся к своему отцу.
— Следов вскрытия, повреждения гробницы лично я не вижу, — наконец сделал вывод Герасимов. — Думаю, могила не ограблена и находится в первозданном виде. Предлагаю оставить Тимура в покое до завтрашнего дня, чтобы провести вскрытие могилы и полное ее описание за один день. К сожалению, если допустить даже незначительный перерыв, некоторые находки из захоронений могут быть утрачены.
— Не Тимура, а неизвестного тимурида, — поправил антрополога Кары-Ниязов. — Сам Тимур, как известно, захоронен в Герате.
— Не в Герате, а в Шахрисабзе, или в Атраре, — моментально вмешался Семенов. — Известные нам факты…
— Товарищи, товарищи! — вскинул руки Герасимов. — Давайте оставим ваши споры до завтра. Завтра все станет ясно раз и навсегда.
Он уже успел наслушаться ожесточенных споров и хорошо знал, что из членов комиссии только Айни считал, будто Железный Хромец покоится именно здесь, в Самарканде.
— Пойдемте, нам нужно хорошо отдохнуть, завтра будет очень много работы.
Продолжая тихие споры на таджикском языке, ученые двинулись к выходу и внезапно наткнулись на трех стариков в длинных потрепанных стеганых халатах, с увесистыми крючковатыми посохами, словно вырезанными из уродливых деревьев, что растут на каменистых горных склонах.
— Остановитесь! — потребовал от ученых один из старцев и раскрыл какую-то старинную книгу, что держал в руках. — Вот это книга старописьменная. В ней сказано, что, коли тронет кто могилу Тимурлана, всех настигнет несчастье, война.
— О Аллах, сохрани нас от бед! — воскликнули все трое, вскинув ладони к небу.
Шестидесятитрехлетний Садриддин Айни, благодаря своему возрасту имевший право разговаривать с мудрецами на равных, взял книгу, надел очки, внимательно просмотрел ее и поднял глаза на стариков:
— Уважаемый, вы верите в эту книгу?
— Как же иначе, — кивнул тот, — ведь она начинается именем Аллаха!
— А что за книга это, вы знаете?
— Важная мусульманская книга, начинающаяся именем Аллаха и оберегающая народ от бедствий, — степенно ответил старец.
— Эта книга, написанная на фарси, всего-навсего «Джангнома», — вежливо улыбнулся Айни. — Книга о битвах и поединках, сборник сказок о вымышленных героях.
Книгу взял в руки Кары-Ниязов, внимательно пролистал и в знак согласия кивнул. Затем ее ухватил протиснувшийся вперед кинооператор. Впрочем, он начал перелистывать страницы не от начала книги, как положено, а по-европейски, слева направо, и все поняли, что языка фарси молодой человек все равно не знает.
— Мы не совершаем святотатства, уважаемые, — кивнул старикам Айни, возвращая книгу, — мы пытаемся познать наше прошлое, что очень важно для нашего народа, для вас и ваших детей.
— Вы называете сказками мудрость предков и готовы накликать страшную беду на свой народ ради пустого любопытства, — покачал головой старик. — Остановитесь, пока не поздно. Заклинаю вас именем Аллаха и могилами ваших отцов.
— Мы всего лишь осмотрим могилу, восстановим облик похороненного здесь тимурида и вернем все на место со всем уважением, — вмешался Семенов. — Покойный не потерпит никакого ущерба и позора.
— Горе, горе стучится в двери домов наших, — вновь покачал головой старик, перехватил книгу под мышку и, отвернувшись, направился прочь. Оба его спутника двинулись следом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
