– Спасибо, Варужан. Я, пожалуй, полечу в Москву вместе с вами. Сердце велит. Посажу всех в самолет и вернусь. Надо забронировать номера в гостинице, а то еще останутся на улице…
* * *
Оставшиеся две недели прошли в безумной суматохе. Я разрывался между работой и подготовкой к отъезду Мари. Большую часть ее одежды, обуви, книг, даже любимые игрушки и постельные принадлежности мы перевезли ко мне. Брата окончательно устроили в кабинете отца, частично превратив в кабинет гостевую комнату. Для Терезы сняли комнату у знакомой учительницы, когда-то работавшей вместе с мамой. Оставшиеся вещи забрали Варужан и соседи.
Последнюю ночь Мари провела у меня на своей постели, мсье Азат и мадам Сильвия – у Варужана, Тереза – в своем новом жилище. Утром Мари долго и тепло, со слезами, прощалась с моими родителями. Мы заехали за Терезой и отправились в аэропорт, где встретились с мсье Азатом, мадам Сильвией, Аидой, Варужаном и Кристиной. К моему удивлению, кроме Рафы и Георгия туда приехала целая группа моих друзей, пришли и подруги Мари, даже Иветта с Ольгой и Лилией. Все были возбуждены. В буфете накрыли стол с фруктами и сладостями, то и дело слышался громкий звук открывающегося шампанского. Все обещали Мари, что приедут в Париж, как только откроются границы – так же не может продолжаться вечно!
– Друзья мои, что вы все время твердите о приезде в Париж? – смеялась Мари. – Да вы глазом не успеете моргнуть, как я уже буду здесь. Месяц пролетит незаметно!
Я изо всех сил старался отогнать охватившее меня тревожное предчувствие, что расстаюсь с Мари навсегда. Да это просто невозможно! У нее на руках обратный билет – правда, с открытой датой и сроком на три месяца, но ведь ничто не может помешать ее возвращению. Устроит родителей, папа придет в себя, и мы снова будем вместе! Но я никак не мог поверить собственным словам. Сердце подсказывало другое.
На следующий день, уже в Москве, я провожал Мари и ее родителей на самолет. Все мы были подавлены и старались не встречаться взглядами. Перед выходом на посадку Мари разрыдалась. Не стесняясь окружающих, крепко обняла меня, прижалась к моей груди:
– Прости, любимый, я испортила тебе жизнь! Сколько тревог и опасностей ты пережил из-за меня… Что за проклятье? Почему судьба все время разлучает нас?
Я отводил глаза, делал какие-то попытки пошутить, но мне это плохо удавалось. Залитое слезами лицо Мари навсегда врезалось в мою память.
– Давид, сынок, не знаю, что было бы с нами, если бы не ты, – мадам Сильвия вытирала платком покрасневшие глаза, губы ее дрожали. – За Мари не беспокойся. Как устроимся, она тут же вернется к тебе.
– Мадам Сильвия, я очень надеюсь, что все у вас будет хорошо…
Мсье Азат стоял отрешенно. Казалось, что все происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения.
Как только светлая голова Мари исчезла из виду, я дал волю чувствам. Укрывшись воротником пальто, плакал горько и безутешно. Варужан, сам бледный и расстроенный, старался успокоить меня:
– Брось, Давид, что ты волнуешься? Месяц пролетит как день, оглянуться не успеешь…
В тот же день поздним ночным рейсом я вылетел домой. Начался новый этап моей жизни: взрослый, суровый. Отныне мне предстояло жить без Мари. Но в мыслях моих, в сердце моем каждую минуту и каждую секунду она оставалась со мной.
Раздвоение Книга 2
Глава 1
В самолете мне вспомнился отрывок из стихотворения Аветика Исаакяна [21] . Мама, учительница армянского языка и литературы, в свое время заставила нас с братом выучить наизусть множество стихотворений этого замечательного поэта и декламировать их на семейных торжествах.
Всё – суета. Все – проходящий сон.
И свет звезды – свет гибели мгновенной.
И человек – ничто.
Пылинкой в мире он.
Но боль его громаднее Вселенной.
Где моя душа? В какой части моего тела она находится и как ее боль передается каждой клеточке организма? Нет, такое великое чувство, как любовь, должно приносить радость, а не причинять такие страдания! Надо собраться. Я не могу в таком душевном состоянии показаться на глаза родителям, друзьям, младшему брату, для которого я должен быть примером для подражания. Показаться жалким и разбитым – это эгоистично, не по-мужски. Слабость оскорбляет и унижает мое достоинство, а оно для меня превыше всего. Слабых и жалких не любят – презирают. Любят гордых и сильных. Это аксиома. Что ж, моя голубоглазая девочка с нелегкой судьбой, отныне одно мое «я» постоянно будет рядом с тобой, а другое «я» пусть живет своей самостоятельной жизнью.
Но как же трудно будет жить раздвоенным…
* * *
– Вставай, Давид, уже девять. На работу опоздаешь.
Открыв глаза, я увидел папу, маму и брата, стоявших возле моей кровати.
– И приведи себя в порядок, – продолжала мама. – У тебя лицо опухло. Ночью ты во сне плакал, даже в нашей комнате было слышно… Ничего, сынок, все образуется, – улыбнулась она и вдруг сама расплакалась: – Что же ты делаешь с нами, Мари? Мой сын этого не заслужил, да и мы не заслужили…
– Перестань, Люсь, у нас что, траур? Кто-то умер? – одернул ее отец. – Оба хороши, и мать и сын – каркаете, как черные вороны. Пройдет месяц-два, и наша лучезарная девочка вернется! Я только одного боюсь – что все это может повлиять на плод, отразиться на нервной системе малыша.
– Ну что ты, пап! Нас ругаешь, а сам ведешь себя как персонаж из рассказа «Смерть Кикоса» [22] . Я не каркаю. Может, и плакал во сне – но мне и правда тяжело! Мари стала частью нашей жизни – и вот ее нет, испарилась. Пять лет я жил, встречаясь с ней ежедневно, а сейчас чувствую на ее месте какое-то огромное пустое пространство…
– И что теперь? Будете и дальше с мамой плакать? Вы еще тетушек и соседок позовите на помощь, может, тогда все образуется. Будь мужчиной, сын, приведи себя в порядок и иди на работу. Вернется Мари – хорошо; не вернется – значит, не судьба. Жизнь продолжается, свято место пусто не бывает. В конце концов, другая девушка займет ее место. Хватит причитать, давайте каждый займется своим делом.
Через час я был уже на работе. Ребята делали вид, что ничего особенного не произошло, – а может, им и правда не было дела до моих печалей.
«Конечно, – подумал я, – у каждого своя жизнь. Это для меня отъезд Мари – событие вселенского масштаба. А люди вокруг ходят на работу, радуются, печалятся, ссорятся, погибают в авариях, умирают от болезней – мало ли что у кого происходит. Подумаешь, девушка уехала. И куда? В Париж! Тоже мне, трагедия».
Зазвонил телефон.
– Алло, слушаю!
– Француз, тебе надушенный платок с кружевами нужен? Что, неужто еще не все израсходовал? А то ведь ты у нас такой нежный, чувствительный, ранимый, прямо как Арамис из «Трех мушкетеров». Хотя нет, скорее, твой герой – Герасим, друг Муму. Надо мне сегодня же познакомить тебя с одним нежным существом, а может, и с двумя. Как они умеют сострадать! Сам посмотришь: которая из них громче и выразительнее будет рыдать, ту и выберешь. А люди будут говорить: «Смотрите, смотрите, вот идет рыцарь печального образа! Он плачет, не может забыть бессердечную блондинку, которая из социалистического рая улетела в капиталистический ад, где люди, чтобы спастись от голода, кушают симпатичных лягушек, где жестокие капиталисты бьют негров!..»
– Послушай, лирическая душа, – расхохотался я, – рядом с тобой кто-то есть? На публику работаешь? А знаешь, как ни странно, я соскучился по твоей интеллигентной физиономии. Может, встретимся после работы? Да, к твоему сведению, негров бьют в другой загнивающей стране, под названием Америка. Слышал о такой?
– Спасибо, что просветил. Ну, до встречи. И обещай, что плакать не будешь и не испортишь настроение моим подругам.
– Трудная просьба, но постараюсь выполнить.
Рабочий день прошел как обычно. Говорили о делах, о последних назначениях, о спорте, обедали в соседнем кафе, даже погода была солнечной. Как будто и не было Мари, и никто, кроме меня, не заметил ее отсутствия.
Перед уходом позвонил Терезе.
– Здравствуй, сестренка, какие новости? Как доехали? Все нормально? Сообщи мне, как только что-то узнаешь. Постараюсь сегодня-завтра дозвониться Мари. Ты же понимаешь – с работы не могу, домой прихожу поздно, а ведь нужно полдня сидеть и ждать у телефона. Звони мне в любое время, когда удобно, не пропадай. Я тоже тебя найду. Кстати, надо будет мне познакомиться с твоим парнем – как-никак, возможно, будущий родственник…
* * *
В условленном месте Рафы не было. Я прождал около часа, прежде чем друг появился в кафе, и еще издали было заметно, что он напряжен, даже встревожен. Не здороваясь, Рафа уселся рядом, вынул пачку «Кента», сосредоточенно закурил и, глядя в стол, произнес:
– Монстр в городе.
– Да не может быть! Как он может появиться здесь, где все его знают? Что у него на уме?
