Я был знаком с самоубийством, как с близким другом. Когда мы были молоды, Мерв умер от передозировки, а Дэйв выбросился из окна многоэтажки. Еще один мой приятель повесился пару лет назад. Не так давно приятель моей сестры отравился выхлопными газами собственной машины. Очень часто я просыпался с единственной мыслью – приставить пистолет к виску, провести ножом по венам или прыгнуть – да, именно прыгнуть – с крыши небоскреба и умереть до падения на землю.
Фотографии в журнале не стимулировали меня к этому. Сама идея обвинения была абсурдной, надменной и просто ненормальной, как родители, которые обвиняют «Блэк саббат» в смерти своих детей. Предположение, что кто-либо может купить журнал, пролистать модные страницы и подумать: «А что, выглядит клево. Пожалуй, попробую-ка и я то же самое», – лишает жизнь всякого смысла и значения.
Я ответил организации и парламентарию в том духе, что они не имеют права обвинять меня в подстрекательстве к самоубийству, и поинтересовался, чьи финансовые интересы они представляют. Еще я попросил Карли написать небольшую статью в раздел новостей и принести извинения всем, кому было неприятно видеть наши фотографии, – кроме «Самоубийства Австралии», чтобы члены этой организации смогли понять, что «Ральф» не собирался идти у них на поводу. Не получив ответа от члена парламента, я написал ему, что крайне раздражен вмешательством в дела журнала, но так никогда и не узнал о его реакции. Вероятно, депутат был слишком занят проклятиями других изданий.
Когда к нам на Каслрид-роуд переехали спортивные журналы, Брэд переселил меня в одно помещение с «Еженедельным обзором регбийной лиги». Я стал исполнять обязанности главного редактора группы и занялся подготовкой пары журналистов из «Профессионального баскетбола сегодня» – больше я ничем не мог им помочь. Я ничего не знал о регбийной лиге, но разбирался в журналах. Я был настолько же полезен, как и любой другой человек, который, скажем, не разбирался в журналах, но может грамотно подбить годовой баланс.
В конце концов мне вернули мою работу, и я занял свой кабинет в «Ральфе». Я обещал Карлу, что не сделаю этого, но не сдержал слова. Карл отправился работать над «Эмердженси» – проектом, который так никогда и не вышел в свет, а я стал одновременно редактором и главным редактором «Ральфа». У нас появился новый старший помощник редактора Элизабет, она приняла на работу нового сотрудника Ивана, подчинив его и как старший помощник редактора, и как госпожа. Иван позволял ей издеваться над собой – он всем позволял издеваться над собой, – стонал от боли и получал от этого удовольствие.
Иван оказался поклонником черного юмора, улыбчивым парнем, с которым всегда было интересно. Он немного разрядил напряженность, которая воцарилась в офисе после ухода Карла. Иван был полон энтузиазма и гордости оттого, что работал в популярном мужском издании, а раньше маялся в рекламном журнале о двойном остеклении. Он относился к числу людей, чье лицо Господь Бог оставил незавершенным, поскольку в своей бесконечной мудрости знал, что родители Ивана легко сумеют закончить работу, нацепив сыну на нос очки.
«Ральф», как и любой журнал, был переполнен ошибками, поэтому я выдумал Работягу Эрика, который нес за них ответственность. Если проскакивала орфографическая ошибка, или сбивалась нумерация страниц, или под фотографией появлялась неправильная подпись, это всегда списывалось на нашего несчастного рабочего парня. Мне была нужна его фотография, и я использовал Ивана, возраст которого не мог быть определен сколь-либо точно. В первом выпуске он появился в своих очках, но потом начал фотографироваться с контактными линзами, отчего стал сильно напоминать полевую мышь и вообще выглядел несолидно. Я попросил художника пририсовать к его портрету очки в стиле оскверненных рисунков из школьных учебников. После этого Иван изображался только в массивных рисованных очках.
Как всегда, я так увлекся, что начал пририсовывать очки моделям, Шаверме и всем, кто попадался мне под руку. Мы разработали новый шрифт «Эрик Неаккуратный» и использовали его для описания похождений героя. «Эф-эйч-эм» считал, что Эрик был смешным, но никто не мог понять, зачем мы тратим место в мужском журнале на каракули какого-то идиота вместо того, чтобы сообщать читателям, что музыка «Ю-эм-ай» испытала на себе сильнейшее влияние «Клэш», «Колд чизл», «Джэм» и «Спорте» или праздновать очередной кинематографический прорыв Фрэнсиса Форда Копполы. Но зато это очень хорошо понимали наши читатели. Понимали пацаны-подростки. Мы будто говорили им: «Посмотрите, мы такие же, как и вы. Мы думаем, что нарисовать член во рту у Исаака Ньютона в учебнике по физике – это прикольно».
И снова я был полностью заворожен журналом, работавшими в нем людьми и той энергией, которая при этом рождалась на свет. Мне больше нравилось на работе, чем дома, где я не мог заниматься ничем, кроме составления несбыточных списков безотлагательных дел и разработки планов убийств моих корпоративных противников. (Интересно, можно ли сделать так, чтобы это выглядело как самоубийство? А может быть, я смогу обманом заставить одного из них убить другого…)
Я находил предлоги, чтобы отправиться в издательство в выходные. Я садился за стол и отвечал на письма, пришедшие по электронной почте. Я редко бывал в одиночестве. Дом работал семь дней в неделю. Аманда упаковывала посылки в отделе моды, а Элизабет часто приходилось приезжать в издательство на своем безумном переделанном велосипеде, чтобы закончить корректуру, которую она не успела посмотреть на неделе из-за того, что слишком много времени тратила на истязание Ивана. Часто я видел своих сотрудников семь дней в неделю, включая и выходные с праздниками. Поэтому, когда в августе все ушли в отпуск, я отправился вместе с ними.
Крис, его подружка Фи, Клэр, Эш и я в компании с парой фотографов, похитительницей дверей Джеки и ее приятелем отправились на Фол-Крик, чтобы провести неделю в снегах.
Мы жили в одном большом номере, вместе готовили пищу, пили, вместе смотрели видеозаписи выступлений скейтбордистов и старались не говорить о «Ральфе».
Я был единственным, кто не умел кататься на лыжах. На спуск я оправился в компании Клэр и Фи, они заставили меня встать на лыжи и скатиться вниз со склона. Упав в восьмой раз за первые двадцать пять минут, я понял, что лыжи – это не мое. Я падал вперед, назад и вбок, при этом приземлялся на кисти рук, предплечья, колени, бедра и плечи, а испробовав все, спросил Фи, что мне сделать, чтобы довести свою технику до совершенства. Она порекомендовала перестать врезаться в объекты живой и неживой природы.
