условиях плохой видимости. Правда, мы постарались, по возможности, соблюсти эти правила, для чего использовали изобретенный тут же метод мобильного створа. Спешившись и взяв лыжи с собой, мы двинулись по едва заметной и во многих местах уже переметенной лыжне в сторону, где должны были находиться наши друзья. При этом Уилл пошел вперед, я же двинулся за ним с интервалом, позволявшим мне видеть и Уилла, и оставшегося с упряжкой Этьенна. Отойдя на предельное в этих условиях расстояние уверенной видимости (25–30 метров), я воткнул в снег первую лыжину – теперь она была моим ориентиром для возвращения назад. Подобную же процедуру выполнял и идущий впереди меня Уилл. В этом и заключался метод мобильного створа, суть которого можно было описать одной фразой: «Никогда не иди вперед, не убедившись, что ты сможешь вернуться назад». Разумеется, это правило не имело силы философского обобщения, так как в противном случае многие замечательные экспедиции и связанные с ними не менее замечательные открытия попросту не состоялись бы. В данном случае речь шла только о спасательной операции, когда выполнение этого простого правила, хотя бы отчасти, могло гарантировать, что сами спасатели не превратятся в спасаемых и вместо разрешения проблемы только усугубят ее.
К нашему счастью, потерявшиеся находились от нас на расстоянии «трех лыж», и вскоре после начала операции мы услышали лай собак, а из белой мглы показалась упряжка Кейзо, а за ней – Джефа. К нашей всеобщей радости, экспедиция вновь воссоединилась, и теперь, чтобы уменьшить риск повторения подобной ситуации, мы сократили расстояние между упряжками и пошли, что называется, «ноздря в ноздрю». На протяжении всего дальнейшего пути вплоть до остановки в 19 часов нам удалось сохранить неразрывность нашего лохматого строя. Собаки сегодня были выше всяческих похвал. Собственно, и до этого у нас не было особого повода, чтобы усомниться в их выдающихся способностях, но сегодня они нас просто поразили, сохранив до конца непростого дня и высокий темп движения при огромной загрузке, и хорошее настроение. К вечеру ветер немного стих, хотя и продолжал оставаться достаточно свежим, особенно для тех из нас, кто собирался поставить новую, не испытанную до сих пор в условиях непогоды палатку. Этими «теми» были не кто иные, как мы с Уиллом, а также наша свеженькая, непотрепанная «Eureka». Надо сказать, что несмотря на нашу (главным образом Уиллову) уверенность в том, что нет еще палатки, которую мы (главным образом Уилл) не смогли бы установить – пусть даже и в условиях непогоды, – мы с ним еще вчера провели учения под кодовым названием «Эй, Eureka, не дури-ка!». В ходе этих учений мы разобрались в конструкции нашего нового жилища и под завистливыми взглядами своих друзей даже установили ее в полном комплекте, то есть с тамбуром. Установка палатки заняла немногим меньше времени, чем строительство иглу по Джефу, но мы отнесли это за счет первого раза, когда, несмотря на самую подробную инструкцию (мне стоило значительных трудов отговорить Уилла не выбрасывать эту самую инструкцию до полной победы над палаткой), мы долго гадали, с какой именно стороны надо пристраивать тамбур. В конце концов полное безветрие, хорошее настроение после отдыха и праздника сделали свое дело, и учения прошли успешно. Тогда, упоенные результатом и главным образом простором образовавшегося внутри палатки помещения, по сравнению с которым наша стивенсоновская палатка могла претендовать разве что на тамбур нашей «Eurekа», мы с Уиллом не обратили внимание на отсутствие в нашем новом жилище так называемых снежных юбок на его внешнем чехле. Впоследствии именно эта немаловажная конструктивная деталь, а точнее, ее отсутствие едва не привели к драматической ситуации.
Сейчас, начав устанавливать палатку при довольно свежем ветре и поземке, мы в полной мере оценили непреложную истину суворовской фразы «Легко в учении – тяжело в бою!» Ох, как нам было тяжело! Еще вчера такая смирная и послушная «Eureka» сегодня просто взбесилась: она никак не желала укладываться на снегу таким образом, чтобы мы получили доступ к достаточно узким, вшитым вдоль швов внутреннего чехла рукавам, с тем чтобы попытаться – я даже не говорю просунуть, а просто попытаться – просунуть в них длинные непослушные каркасные трубки. Не знаю, может быть, эта неподатливость палатки или же усталость, накопленная за сегодняшний день, а может быть, то и другое вместе повлияли на внезапное решение Уилла выпустить на свободу подвернувшийся ему под холодную руку тамбур палатки. Я все-таки думаю, что Уилл только на мгновение представил себе всю непростую, даже в хорошую погоду, процедуру установки злополучного тамбура, и этого мгновения оказалось достаточным для такого необычного на первый взгляд, особенно для не знакомых с Уиллом людей, поступка. Так или иначе, но выпущенный на свободу тамбур, как птица взмыв над полем нашего боя с его самой ближайшей родственницей, застыл на мгновение, как бы раздумывая, куда бы ему податься, и только его и видели: он улетел в северо-восточном направлении, повинуясь своему новому хозяину – ветру. И, как у Высоцкого, «никто поделать ничего не смог». Даже я при всей своей любви к тамбурам, дававшим мне большую свободу действий во время утренних снежных процедур, был настолько занят удержанием на снегу главного корпуса нашего будущего дома, что только и смог проводить улетающий в неизвестность тамбур глазами. С уходом тамбура наша задача упростилась только потенциально, никак не повлияв на упрощение процедуры возведения основного корпуса, все еще корчившегося в конвульсиях на снегу. Постепенно нам все-таки удалось просунуть трубки в рукава. Теперь оставалось только выгнуть их с тем, чтобы придать куполу палатки необходимую для нашего в ней проживания форму. И вот тут-то мы поняли всю свою несостоятельность как архитекторов будущего. Купол никак не хотел принимать подобающую форму, трубки извивались и предательски пружинили, а когда я попытался силой заставить их прогнуться, то, естественно, в своем усердии перешел ту порой столь незаметную, особенно для меня, грань между зонами упругой и пластической деформации для материала, из которого были изготовлены злополучные трубки. Однако результат был более чем заметным. Изогнутая трубка незамедлительно пополнила мой послужной список в этой экспедиции, куда уже входили сломанные ложки, термометры, термос, прожженная палатка и другое экспедиционное имущество, имевшее несчастье познакомиться с моим магическим прикосновением, легко переводившим самые разнообразные предметы из разряда очень полезных вещей в разряд ограниченно годных или вообще негодных. К счастью, трубка оставалась еще ограниченно годной.
Поняв, что нам вдвоем с палаткой не справиться, мы позвали на помощь Этьенна. Оставив предводителей воевать снаружи, я заполз в
