на столе.
– У меня есть хорошие и плохие новости, сынок, – сказал он, глядя мне в глаза и явно сожалея о том, что собирался сказать. – Плохие – тебя собирались похитить на предстоящей гонке. Хорошие – я вовремя об этом узнал и сумел отследить группу, которая должна была тебя схватить.
Я побледнел. Иллюзия безопасности, которую мы создали себе по приезде в Ла-Катедраль, только что развеялась.
– Мне нужно, чтобы ты ненадолго остался в тюрьме. Попроси кого-нибудь прислать тебе одежду. Ты не сможешь вернуться в Медельин, пока я не решу эту проблему. У меня есть записи их разговоров, есть все детали операции. Проблема в том, что на этот раз, чтобы похитить тебя, они объединились. Солдаты участвуют в первом этапе операции, полицейские – во втором.
– Как ты все это узнал? Выходит, я не смогу участвовать в гонках? Какой отстой! Я-то думал, что наша жизнь наконец стала спокойной, но нет, я все еще в чем-то замешан. Что ты будешь делать? Куда заявишь?
– Никуда, сынок. Эти придурки ответят мне напрямую, если с тобой что-нибудь случится. Поэтому-то мне и нужно, чтобы ты был здесь: чтобы у них не было возможности схватить тебя. Подожди, пока мои люди проверят и подтвердят информацию, чтобы ты знал их имена и приметы на случай, если они как-нибудь остановят тебя на улице и попытаются навредить.
Я пошел за едой и заодно позвонил матери, чтобы она прислала мне одежду на пару дней. Пабло крикнул вслед, что вещи нужны на десять дней как минимум, и от этого я почувствовал себя еще хуже. Мать понятия не имела, что происходит, и я попросил ее не волноваться: мы в порядке, а все остальное отец объяснит ей при встрече.
По возвращении к отцу я заметил, что он очень осторожен со всей этой информацией о моем похищении. Рядом с ним были только Отто и Грязь. Попай просунул было голову в дверь и предложил помощь, но Пабло поблагодарил и отказался, сказав, что дело очень деликатное.
– Знаешь что, братан? Лучше помоги нам вот в чем: устрой нам всем кофейку.
– Есть, босс. Передам девчонкам, чтобы приготовили.
Попай развернулся и, ворча, ушел.
– Отто, дай мне, пожалуйста, мобильник. Сынок, садись рядом. Не переживай, я сейчас просто немного поговорю с твоими похитителями и расскажу, что с ними будет, если они решат осуществить свой план.
Отец начал набирать номера причастных к заговору людей – капитанов, лейтенантов, сержантов и даже ефрейтора – и каждому говорил одни и те же слова.
– Это Пабло Эмилио Эскобар Гавирия, идентификационный номер 8‐345‐766. Я в курсе, что вы хотите похитить моего сына, Хуана Пабло, на гонках в Медельине, и что вы в сговоре с солдатами, которые разоружат его телохранителей, а затем схватят его самого. Но я хочу, чтобы вы знали, что мне известно, где живет ваша мать и вся ваша семья, и если что-то случится с моим сыном, вы и ваша семья ответите передо мной. Советую вам поскорее уехать из Антьокии. Я уже отдал моим людям приказ, и если они увидят там вашу семью… вы сами знаете, что случится. Вы связались с моей семьей, и теперь, если что, я свяжусь с вашей. Понятно? У вас есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть Медельин. Если вы этого не сделаете, я объявлю вас военной целью, а вы знаете, на что я способен. Будьте благодарны, что я позволяю вам оставаться в живых. Или вы думаете, что раз вы полицейский, а я сдался властям, то я вас боюсь?
Это был пятый раз, когда меня пытались похитить. В итоге мне не разрешили участвовать в гонках, и мне пришлось проторчать в Ла-Катедраль почти три недели, пока отец не подтвердил, что заговорщиков сняли с постов.
Примерно в то же время в тюрьме состоялась свадьба Тато Авенданьо с его девушкой Ивонн. Они провели в Ла-Катедраль пятнадцать дней своего медового месяца, почти не покидая вращающейся кровати в форме сердца, изготовленной специально для этого случая. Праздновали с размахом, пригласив десятки гостей, как если бы мероприятие проходило в известном отеле.
Фидель Кастаньо, пользуясь дружбой отца, провел в тюрьме две или три недели как в убежище. Он спал в комнате рядом с отцом, купался в его ванне, ел за его столом – отец действительно встретил его как друга. Все было хорошо, пока Пабло не начал что-то подозревать: его люди поймали Фиделя за шпионажем в Ла-Катедраль. Это положило начало расколу, который позже привел к смертельной войне между отцом и братьями Кастаньо.
У Команча, одного из главарей банды Приско Лопера, тоже была в тюрьме своя комната-камера, где он скрывался, когда в Медельине становилось слишком горячо.
Как-то я приехал в Ла-Катедраль на выходные, но решил остаться еще на несколько дней. Тюрьма была удобной, с террасы открывался потрясающий вид, и нас так хорошо обслуживали, что никто никогда не хотел уезжать. Пока я был там, приехал Кико Монкада и, как обычно, тепло приветствовал меня.
Прежде мы встречались три или четыре раза. Впервые это произошло в поместье в Эль-Побладо, где он жаловался отцу на трудности с покупкой «Феррари»: в дилерском центре автомобиль не продавали «людям с улицы». В итоге Кико пришлось приобрести его через третье лицо. Во второй раз мы встретились в офисной башне рядом со зданием «Монако» уже после того, как отец объявил войну правительству. Тогда Кико сказал ему:
– Пабло, дружище, я с тобой полностью согласен. Мы ответим этим ублюдкам всем, что у нас есть. Ты знаешь, я говорил это, но повторю снова, чтобы ты не думал, что я просто так сказал. У меня есть сто миллионов долларов, и я готов потратить их на войну. Можешь рассчитывать на эти деньги – я уже позаботился о своей семье, так что эти деньги свободные, и они все твои, брат. Можешь вернуть их, когда сможешь, без процентов. Это мой вклад в борьбу. Скажи своим людям зайти в мой офис и забрать их, когда будет нужно. Или скажи куда, и я сам их доставлю.
– Не беспокойся, брат, я знаю и очень благодарен. Как только у меня закончатся свои бабки, я попрошу тебя о помощи. Война обходится в копеечку, так что, думаю, я скоро тебя побеспокою. Я ценю твою поддержку, Кико.
Потом я встретил Монкаду в укрытии Ла-Исла, когда он, Карлос Ледер, Фидель Кастаньо и мой отец читали «Человека, который вызвал дождь из кокаина» Макса Мермельштейна, американца, прежде работавшего на Пабло и других членов Медельинского картеля.
Отец редко упоминал
