время от времени приезжала в детский дом с подарками.
- Я её тогда замуж позвал, а она ответила, что уже замужем, но если разведется, то обязательно перезвонит. Видимо, пока не развелась.
Слава рассмеялся, а Ваня остался невозмутимо серьезен и продолжил свой рассказ.
Второй раз он влюбился в Одри Хепберн. Слава покивал: он помнил, как они однажды говорили о ней – ещё до того, как Ваня попал в семью.
Они прогуливались по территории детского дома, когда Ваня неожиданно решил поделиться:
«Я люблю Одри Хепберн. Ты слышал о ней?»
Слава присвистнул:
«Конечно»
«Когда я вырасту, я на ней женюсь»
«К сожалению, она умерла»
Ваня искренне перепугался:
«От чего?!»
Слава тоже перепугался: он думал, это какой-то шутливый разговор, или несерьезный, вроде: «Я люблю Человека Паука» или «Я люблю собирать Лего». А тут…
«Извини, я не подумал, что тебя это так расстроит…»
«Ты уверен?!»
«Да, я уверен…»
Ваня в отчаянии сел на ближайшую скамейку, обескураженный этой новостью. Слава сел рядом и успокаивающе заговорил:
«Вань, ну, она же просто актриса. И она снималась в очень старых фильмах. Даже если бы она не умерла, к моменту вашей женитьбы ей было бы лет сто…»
«Сколько?!» – перебил Ваня.
«Сто…»
«Ты не шутишь?!»
«Не шучу, она родилась в двадцать каких-то годах прошлого века. Она старая»
«Она не старая! – возмутился Ваня. – Не говори так!»
Как теперь выяснилось, после этого разговора Ванина любовь к Одри сошла на нет, а через несколько месяцев, как Ваня оказался в семье, появилась Нина – зеленоволосая девочка с волосатыми ногами.
Рассказывая о ней, Ваня неожиданно замолчал, посмотрел на Славу и спросил:
- Ты считаешь меня ветренным?
- Что? – удивился Слава.
- Считаешь, я легко влюбляюсь то в одну, то в другую, и у меня всё несерьёзно?
Слава правда ничего такого не подумал, поэтому сказал:
- Нет, конечно нет. Я верю, что серьёзно.
- С Ниной очень серьёзно.
- Я верю.
- Серьёзней, чем с другими. Потому что она хотя бы настоящая. И не замужем.
- Да, понимаю.
Они замолчали. Ваня опустил глаза и начал ковырять царапину на коленке. Слава подобрался к самой сложности части разговора, интересовавшей его больше всего.
- Вы как-то… попрощались? Перед нашим отъездом.
Ваня кивнул.
Рассказал, что как в последний день в России прибежал к её дому, сломал подъездный домофон, потому что никто не хотел открывать, взметнулся вверх по лестнице и заколошматил в её дверь. Открыла Нина, и Ваня со слезами начал просить её выйти с ним на улицу. Она удивилась: «Что за срочность?», но Ваня умолял, и девушка согласилась.
- Я сказал ей, что вы увозите меня насильно, а она посмеялась и ответила, что я драматизирую. Мне стало обидно, что она смеется и не понимает меня, и я заревел прямо при ней. Она начала обнимать меня, успокаивать и называть зайкой, и…
Он замолчал, всхлипнув. Слава заметил, как Ванины глаза стали влажными, и ощутил такой же порыв, как у Нины: обнять сына, утешить и назвать зайкой. Он даже подался вперед, чтобы это сделать, но Ваня отсел от него и сказал сердито:
- Так ведут себя с малышами. Она вела себя со мной как с малышом, а я не хотел быть для неё малышом, но был, и поэтому плакал ещё сильнее.
Слава физически ощутил эту болезненную пропасть, которая мучила Ваню: пропасть между его детством и её юностью, кажущуюся такой огромной, что её тяжело выносить. У него потяжелело на сердце. Он думал, как много встреч происходит не в то время и не в том месте.
- Потом я вернулся домой в слезах и Лев сказал мне фигню, - закончил Ваня свой рассказ.
- Какую фигню?
- Обычную. В его стиле.
Слава мысленно прикинул, что это могла быть за фигня, но быстро сдался:
- У него большой репертуар. Можешь повторить?
- Он посмотрел, как я плачу из-за неё, и спросил: «Мучаешься?», я сказал: «Да», а он сказал: «Это хорошо. Мука – высокое чувство, почти как любовь, не каждому дано».
Последнюю фразу Ваня произнес, сделав чопорно-низкий голос, и получилось так похоже, что Слава сначала посмеялся. Но, обдумав эти слова получше, разозлился на Льва: «Теперь и тебе дано».
Наблюдая, как мальчик размазывает слёзы по щекам, Слава робко предложил:
- Если ты не против побыть для меня малышом, могу обнять и пожалеть.
В последнее время Славе было страшно попасться в ловушку Ваниного взросления и услышать в ответ на свои нежности: «Нет!», как это начал делать Мики в таком же возрасте. Но Ваня, секунду другую поразмыслив над его предложением, охотно кивнул.
- Только зайкой не называй, – предупредил он и, подвинувшись на диване, прильнул к Славе.
Мики, незаметно вернувшийся из школы, бесшумно ступил на порог гостиной и громко фыркнул:
- Фу, что тут у вас за нежности!
Больше в шутку, чем всерьёз. Уловив веселые интонации в голосе сына, Слава рискнул предложить:
- Можешь присоединиться.
- Меня тоже пожалеешь?
- Если хочешь.
- А зайкой назовешь? – Мики иронично сощурился.
- А надо?
- Конечно.
Слава улыбнулся ему:
- Ну, тогда иди к нам, зайка?
Мики, деланно поломавшись секунду другую, перекинул ногу через спинку дивана (старший никогда не искал легких путей), забрался на сидение со стороны Вани и, плюхнувшись рядом, зажал брата объятиями с другой стороны. Ваня, перестав плакать, громко расхохотался: - Папа, он в рёбра тыкает!
- Где я тыкаю? У меня вот рука!
- Другой рукой! Ай! – Ваня шлепнул Мики по руке, сжимающей в объятиях. – Цыц, зайка!
Мики, перестав ерничать, расслабился и протянул руку дальше – так, что захватил в объятия и Славу тоже.
Почти 15 лет. Лев [43]
В полночь с одиннадцатого на двенадцатое написали дети – так он и вспомнил, что у него день рождения. Сначала сообщение пришло от Вани: «С днём ражденья папа!!! Счастья здоровья возвращайся!!!», а через полчаса куда более сухое и короткое: «С Днём рождения» от Мики. Лев подсчитал, который час в Канаде: десять утра одиннадцатого декабря. Неужели специально высчитывали, чтобы написать в полночь?
К утру он снова забыл, что у него праздник, и следующее напоминание случилось уже на работе, где, едва завидев, начали поздравлять все: от санитарок до врачей других отделений. В ординаторской ОРИТа коллеги встретили его радостными возгласами и подарками, Лев тут же выцепил взглядом
