Лицо его вдруг стало черным. Без всякой луны и мистики. Просто оно сделалось таким мрачным и горестным, что никакой цвет, кроме черного, не может передать это выражение.
- …потом, когда все было потеряно - в смысле искупления грехов… Он болел, но берег здоровье, постился и все такое… он хотел сохранить силы, чтобы достроить собор, достроить все равно! А потом… он… полюбил.
При этом слове Карлос взглянул на Юлию страшно и нежно одновременно. И потому она, тоже одновременно, испытала и страх, и нежность.
- И все кончилось. Единственная женщина, неизвестно откуда взявшаяся, не отвергла его, видите ли!
Красивое лицо скривила презрительная гримаса.
- Он, видите ли, познал любовь! Ха-ха-ха!!! Любовь… Он зачеркнул все. Я не верил. Когда в тот вечер он говорил мне это, я думал, он сошел с ума. Помешался от усталости и бессонных ночей… Потом, когда я понял… я был не в себе. В бешенстве. В ярости - ведь это можно было предположить, правда - после всего того, что я рассказал?!
- Да. Да, конечно.
- Ну, и тогда он предал меня во второй раз.
- Что?!
- Он успокоил меня ложными заверениями, что он, мол, одумался. И я поверил. А он устроил, поджег собственной квартиры, в которой сгорели все чертежи!! У меня остались жалкие черновики и наброски, по которым ничего нельзя было восстановить, сколько я потом ни пытался! Зная, что я буду мстить… - Карлос снова мрачно усмехнулся, - он отправил свою любовь куда-то на другой конец света, а сам… Господи, как банально - ничего лучше не придумал, как броситься под трамвай… Вот что дала ему любовь!
Юлия сидела, сжавшись в комок на краешке кресла. И самое страшное во всем этом было то, что больше всего на свете ей хотелось не спасти Антонио, а вскочить и утешить Карлоса. Сейчас. Немедленно.
- Ты хотела узнать, как я стал таким, как сейчас? Так слушай!
- Нет, я не хочу знать… - попробовала возразить Юлия.
Она находилась в состоянии, похожем на сон. На тот тягостный полубред, когда понимаешь, что спишь, но никак не можешь проснуться.
- Слушай! Я помешался, и все относились ко мне как к помешанному… Я всерьез искал колдуна, которому мать Антонио продала душу сына, чтобы тот раньше времени не отдал ее Богу… Я обошел всю Каталонию в его поисках, и, разумеется, не нашел ни следа. Я стал сумасшедшим, от которого отреклись семья и весь мир. Все шарлатаны, которые попадались мне на пути, были для меня бесценными слушателями. Каждому я вверял свое сокровенное желание, и все они поднимали меня на смех, так, что скоро я стал посмешищем всего Риаса и его окрестностей…
- Чего ты хотел от них?
- Чего? А ты не поняла? Я хотел продать душу дьяволу! Обменять ее на такой же талант, как у Антонио и достроить Саграду! Тем самым отомстить предателю и доказать…
Дон Карлос замолчал, чтобы вновь наполнить и осушить залпом свой бокал.
- Тебя, вероятно, никогда не предавали, а потому тебе трудно понять…
- И - что?
Спросила Юлия со смесью страха и жалости. Удивленно понимая, что как раз это она понять очень даже в состоянии. Даже более чем он предполагает.
- Моя душа была никому не нужна… Когда я, наконец, понял, что все бесполезно, мне оставалось только умереть… не правда ли? Однажды ночью я поднялся на башню фасада Рождества. У меня был ключ от часовни с гробом предателя… я каждую ночь тайно проводил там, пытаясь понять, почему он так поступил со мной… Я поднялся на башню, желая покончить с этим миром хотя бы для себя самого. Я проклял перед смертью этот мир. И призвал его в свидетели. Я кричал, стоя на коленях на вершине собора, и молил его отомстить за меня. И он пришел.
- Что?!!
- Да.
Дон Карлос вдруг стал деловит и сух. Словно дальше рассказывал о чем-то обыденном, вроде торговой сделки с банком или акционерным обществом.
- Он принял мою душу, перевернутую и уже черную от обиды. И обещал мне свою помощь… Он наделил меня способностью жить вечно и питаться кровью других презренных существ, называемых людьми. Он открыл мне некоторые тайные мироздания, которые тебя так влекут, и власть над деньгами, и все такое… Но я не был исключением. Так же, как Антонио и его несчастная мать. Так же, как все…
Карлос приблизился к Юлии, говоря это. Склонился, взял ее голову в руки, и следующие слова страстно шептал прямо ей в лицо, от чего оно быстро становилось горячим, как огонь.
- Ведь он не был бы самим собой, если бы не смеялся жестоко над своими приверженцами!
- То есть?
- Он не дал мне таланта! Ха-ха! Сказал - такой дар бывает только один! Он лишь наделил меня сверхвозможностями, а у меня в душе было единственное стремление… Благодаря которому, я сделался идеальным орудием в его руках! Это он открыл мне глаза. Сказал мне, что Антонио - слабак! - конечно же, не смог уничтожить свое любимое творение. Он устроил пожар в мастерской только для вида - он был хитрым, когда нужно! А истинные чертежи спрятал… смешно, в ту самую часовню, в которой его потом похоронили…
Карлос медленно отвел руки от лица Юлии. Потому что она закрыла глаза, не в силах выносить его взгляда.
- Так вот, если потомок предателя - сказал он мне, - захочет по собственной воле отдать чертежи, тогда все исполнится… Именно для этого, он дал мне пресловутое бессмертие. Чтобы я стал бичом проклятых потомков хитрого гения, который сбежал в небытие, наивно полагая, что на этом история закончится…
- И… что дальше?
- Оставшиеся два столетия я занимался тем, что искал следы его женщины… Я нашел их в России. Но там уже не было потомков Гауди, оказалось - они снова вернулись в Испанию. Я бесился. Двести лет обиды, одиночества и бесполезных поисков неизвестно чего - сознания, что ты предан и продан… Как тебе? Я погряз во зле. Я мстил всем подряд, бесновался и страдал… Разумеется, когда я, наконец, нашел отца… м-м-м, Антонио…
Он бросил взгляд на лежащее тело, словно это была куча хлама, собранного, чтобы вынести на помойку.
- …я возликовал. И с удовольствием, признаюсь, превращал жизнь этой семьи в преисподнюю! Себастьян и Стефания помогали мне, все должно было случиться в ближайшие дни. Он был готов. Почти готов, и вот… Появилась ты.
- Извини, не вовремя, - неожиданно для себя самой, зло прошипела Юлия.
- Юлия, ты не знаешь еще…
- С меня хватит!
Она вскочила с кресла, стряхнув с себя наваждение его рук и глаз, и всего этого темного мистического бреда. Теперь она видела только Антонио, начавшего приходить в себя, пытавшегося приподнять голову от пола. И слышала только его стоны. И ее имя, слетевшее с его губ, было сейчас слышнее всего остального.
- Но теперь ты знаешь почему…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
