то кокетливо тушевалась:
«…Я поступила, как ворона из басни, сделав себе платье из павлиньих перьев» (из письма прусскому королю Фридриху II), то озорно прихохатывала:
«…Я ограбила… Монтескье, не называя его; но надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти» (из письма Д’Аламберу). В действительности
«Екатерина стала первым монархом Европы, превратившим плоды просветительской мысли в конкретный государственный документ и попытавшимся руководствоваться им в реальной внутренней политике» (Елисеева).
Первая же глава «Наказа» начиналась словами, навсегда определившими путь развития России и ее место в миропорядке: «Россия есть Европейская держава» (ст. 6). И в этой державе, надеялась императрица, отныне должны воцариться вольность, восторжествовать человеколюбие и утвердиться право. Статьи «Наказа» снова и снова говорят об этом.
«Закон Христианский научает нас взаимно делать друг другу добро, сколько возможно» (ст. 1). «Какой предлог самодержавного правления? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направити к получению самого большого ото всех добра» (ст. 13). «Надобно в уме себе точно и ясно представить, что есть вольность? Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют; и, если бы где какой гражданин мог делать законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было» (ст. 38).
Американский писатель У. Фолкнер, расставляя по рангу писателей – своих современников, прибег к особому критерию. Самым великим он назвал Томаса Вулфа, потому что тот потерпел самую грандиозную неудачу. «Неудача для меня выше всего. Пытаться сделать что-то, что невозможно сделать, потому что это слишком трудно, чтобы надеяться на выполнение, но все-таки пытаться, терпеть поражение и пытаться вновь. Вот это для меня успех» (цит. по книге Б. Т. Грибанова «Фолкнер», 1976).
Быть может, среди всех правителей России императрица Екатерина II потерпела самую большую неудачу, и именно потому она заслуживает титула «Великая». Очень скоро она убедилась, что превратить Россию в идеальное правовое государство превыше ее возможностей. Деятельность Уложенной комиссии постепенно зашла в тупик. Императрица потеряла к ней интерес, и 18 декабря 1768 г. та и вовсе была временно распущена ввиду того, что многие депутаты-дворяне отправились на Русско-турецкую войну (1768–1774 гг.). Больше комиссия так и не собиралась.
Однако деятельность и Уложенной комиссии, и самой императрицы вовсе не была напрасной. Многие идеи, родившиеся тогда, были использованы Екатериной II при составлении важнейших законодательных актов, изданных в годы ее царствования: «Учреждения о губерниях» (1775) и Жалованных грамот дворянству и городам (1785), даровавших впервые в России юридические права всем сословиям, кроме крестьян, а также при написании многих других указов и рескриптов. Все эти законы помогали России стать по-настоящему европейской державой. С эпохи правления Екатерины II жизнь Европы уже немыслима без России.
Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать
1768 г.
Эпоха Просвещения, та театральная сцена, на которой блистал Вольтер (1694–1778), как редко какая из эпох ускользает от определения. Ведь ее рождению не предшествовали ни революции, ни мировые войны. Здесь полем битвы и местом мятежа стал сам человеческий разум.
Начался радикальный пересмотр всех прежних представлений о мире, в котором мы живем. Главными снарядами в этой борьбе стали книги. Кто контролировал типографии, тот обеспечивал победы в грядущих сражениях за умы. Лучшие литературные таланты современности становились лучшими полководцами.
Одним из ключевых эпизодов, обеспечивших торжество Просвещения, стал выпуск многотомной «Энциклопедии» группой французских философов и ученых в 1750—1770-х гг. Вольтер был одним из героев этой «борьбы за умы». Его меткие афоризмы и поныне беспощадно обнажают механику человеческих заблуждений и бичуют одну из главных слабостей человека – всегда бояться очевидных фактов, закрывать глаза на происходящее и при этом доверять чужому авторитетному мнению, слепо подчиняясь ему. Человек привык сотворять себе кумиров, и «если бы Бога не существовало, Его следовало бы выдумать», как написал этот тщедушный остроумец Вольтер.
Просветители XVIII в., всмотревшись в окружающий мир, увидели, что все вокруг усеяно мешающими нам «обломками давней правды» (Е. А. Баратынский) – предрассудками. Эпоха Просвещения стала освобождением от суеверий в любой мыслимой форме, отмечал философ Иммануил Кант («Критика способности суждения». § 40. 1790).
Для любого человека осьмнадцатого столетия, наделенного способностью самостоятельно думать, эта эпоха стала порой надежд на то, что люди наконец могут эмансипироваться «от всех авторитетов, учений, порядков, привязанностей, институций и традиций, которые не выдерживали критической проверки человеческим разумом», отмечал немецкий социолог Хорст Штуке в своем очерке «Просвещение», написанном для «Исторического лексикона» («Geschichtliche Grundbegriffe: Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland», т. 1, 1972).
Вольтер.
Скульптор Ж. А. Гудон. 1778 г.
Это касалось и незыблемых прежде порядков, установленных светской властью и церковью. Они веками не подвергались публично сомнению и тем более осмеянию. Например, году в 1500 наверняка были люди, не верившие в «страшные козни ведьм». Но настоящая волна возмущения поднялась во второй половине XVIII в. Публичным негодованием была встречена и казнь ведьмы в Ландсхуте в 1756 г., и казнь ведьмы в Швейцарии в 1782 г. (тогда пол-Европы возмутились этим «постыдным суеверием»). Отсюда недалеко было и до того, чтобы объявить суеверием само христианство, назвать его «врагом свободы, равенства и братства». С началом Французской революции подобные голоса уже сольются в хор.
Итак, путь Просвещения – это путь поверх барьеров, преодоление любых запретов и предрассудков. Преодоление и уничтожение. В том же 1790 г., воздавая хвалу Просвещению, Кант отметил, что от него исходит «лишь негативное».
Просвещение ведь и зародилось как отрицание всего прежнего мироощущения. Один из ведущих знатоков той эпохи, немецкий историк Мартин Мулзов, автор двухтомника «Radikale Frühaufklärung in Deutschland 1680–1720» – «Радикальное раннее Просвещение в Германии, 1680–1720» (2018), подчеркивает, что на исходе XVII в., когда утихли религиозные войны, на протяжении ста лет сотрясавшие многие страны Европы (прежде всего Францию и Германию), и когда наука, получившая бурное развитие в XVII в., пересмотрела многие вполне очевидные положения, унаследованные от Античности и Средневековья, в умах людей накопилась некая «критическая масса», которая буквально взорвала прежний образ мышления, предельно расширив его горизонты. Человек из жалкого червя и раба стал вдруг царем и Богом – как будто Его и не существовало. Не случайно в век Просвещения в аристократических и интеллектуальных кругах Европы распространился атеизм.
Но если атеизм все-таки был уделом скептичных интеллектуалов, философствовавших в парижских салонах, то критическое отношение к религии стало нормой XVIII в. В первой половине века Вольтер пишет свои прославленные трагедии, посвященные религиозной нетерпимости, благоразумно перенося их действие на «варварский Восток»: «Заира» (1732) и «Фанатизм,
