здравствует народ! Да здравствует свобода! Да здравствует равенство!»
Король умер. Некоронованным монархом республиканской Франции стал Робеспьер. По его настоянию весной 1793 г. был принят ряд чрезвычайных законов. Он контролировал работу Революционного трибунала и Комитета общественного спасения. Он обладал железной волей к власти и без колебаний устранял всех, кто был у него на пути. В его жилах словно и не было крови, там навеки застыл лед. Живой, неловкий и даже немного нелепый король умер, и к власти пришло Его Ледяное Совершенство, «снежный король» Франции Максимилиан, или Всеобщий Божественный Благодетель.
Иных уж нет, а те далече… Враги Франции были частью казнены, но прежде всего рассеяны, изгнаны из страны. Главными врагами Робеспьера стали теперь такие же, как он, революционеры – только умеренные, стесненные путами разума и великодушия. Врагами стали жирондисты.
Словно фигурки театра марионеток, Конвент в начале июня окружили санкюлоты, 80 тысяч санкюлотов. Они требовали суда над «предателями родины». В их глазах читалось: «Смерть жирондистам!» В начале октября 1793 г. те предстали перед Ревтрибуналом.
30 октября 21 из 27 депутатов-жирондистов был приговорен к смертной казни. Все они были революционерами «первого призыва». И, подобно троцкистам и бухаринцам советских тридцатых, оставались революционерами в душе, когда шли на казнь, – они умирали с «Марсельезой» на устах.
На ликвидацию «правой оппозиции» по методу доктора Гильотена ушло 40 минут. Перед казнью один из жирондистов, красноречивый Пьер Верньо (1753–1793), забытый сегодня всеми, кроме историков, произнес фразу, которую и теперь помнят очень многие: «Революция, подобно Сатурну, пожирает своих детей».
Кто же он был, Верньо, пророк грядущих революций? На родине, в Бордо (департамент Жиронда), он привлек к себе внимание зажигательными речами, в коих живописал страдания народа. Вскоре он и его друзья, Жан-Батист Буайе-Фонфред (1765–1793) и Жан-Франсуа Дюко (1765–1793), открыли в Бордо первый якобинский клуб.
В сентябре 1791-го Верньо переехал в Париж, где близко сошелся с кружком революционеров, группировавшимся вокруг Жака-Пьера Бриссо (1754–1793). Недавний сторонник конституционной монархии, Верньо теперь призывал учредить республику по образцу «государства» Платона, а также требовал, чтобы все граждане Франции отныне были равны перед законом.
В сентябре 1792 г. его избрали в Конвент. Уже 21 сентября он призвал отменить во Франции монархию, но при этом осудил недавние массовые убийства заключенных в парижских тюрьмах. В Конвенте, где Верньо был одним из секретарей, быстро стала заметна непримиримая разница во взглядах между жирондистами (их вождями были Верньо и Бриссо) и радикальными якобинцами («партией Горы»).
Если 17 января 1793 г. при голосовании он еще согласился отправить на эшафот короля, вопреки тому, что говорил прежде, то против создания Революционного трибунала, будущей смерти своей, протестовал.
Уже 10 апреля 1793 г. Робеспьер обвинил Верньо в том, что летом прошлого года тот якобы готовил заговор, надеясь вернуть власть королю. 31 мая 1793 г. «Париж находится в очередном брожении» (Карлейль). Якобинцы пытаются арестовать депутатов-жирондистов, но их затея безуспешна. Однако два дня спустя, когда Конвент окружили санкюлоты, охота на умеренных депутатов возобновилась. Вскоре все они были переловлены «стражами Французской революции».
Возле эшафота Верньо пережил гибель всех друзей – Бриссо, Буайе-Фонфреда, Дюко – и последним был приглашен на казнь. При себе у него была склянка с ядом, но он не стал ею пользоваться. В последний раз в жизни он поднялся на сцену мировой истории и отчетливо, как трагический актер, сказал о себе и друзьях, нелюбимых «детях революции», ту памятную фразу: «Революция пожирает своих детей».
Как оказалось, перед смертью Верньо открыл один из главных законов современных революций. Почти все они оканчивались тем, что одни революционеры, вознесенные на вершину власти, начинали уничтожать недавних соратников.
Так было на протяжении трех десятилетий после большевицкой революции в СССР, так было и в первое послевоенное десятилетие в странах «народной демократии» (Венгрия, Чехословакия, Польша, Югославия), так было и в странах третьего мира, добивавшихся независимости революционным путем (вспомним афганского лидера Тараки).
Список «детей революции», ставших жертвами радикального террора, необъятен, что неудивительно: революция оправдывает еще недавно запрещенную войну всех против всех, которая длится до тех пор, пока люди в ужасе перед кровопролитиями не заключат наново общественный договор, опять запрещая убийства себе подобных.
Справедливости ради: у Верньо и его друзей нашлись заступники. 76 депутатов Конвента протестовали против ареста жирондистов. Те из них, кто не успел вовремя скрыться, были потом арестованы. Террор набирал обороты. Он перерос в методично организованную гражданскую войну.
Якобинцы публично расправлялись со своими противниками, стремясь запугать народ. Один из их лидеров, Антуан де Сен-Жюст, «черноволосый сладкоречивый юноша» (Карлейль), сказал: «Нужно карать не только предателей, но и равнодушных, всех, кто ничего не делает для Революции». Жертвой террора вскоре стали сами лидеры Революции, в том числе наиболее яркий из них – гражданин Дантон.
Разве унесешь Родину на подошвах сапог?
1794 г.
Год 1793-й был страшным. Он нес Революции гибель. Молодая Французская республика задыхалась в кольце врагов. С востока и севера в нее вторглись немецкие войска, с юга и запада – англичане.
Франции грозила судьба Польши, которая ранее, в 1772 и 1792 гг., была разделена своими соседями – Пруссией, Россией и Австрией. В окруженной врагами стране летом 1793 г. вспыхнула гражданская война. Почти две трети из 83 французских департаментов восстали против диктатуры якобинцев. Те ответили чрезвычайными мерами.
23 августа 1793 г. Конвент объявил Levée en masse, «массовую мобилизацию». Во Франции впервые в Европе была введена всеобщая воинская повинность – прежде здесь столетиями воевали руками наемников. Теперь все холостые французы в возрасте от 18 до 25 лет были призваны в армию. Всего за год ее численность достигла 750 тысяч человек.
Прилагая «сверхчеловеческие усилия», писал британский историк Эрик Хобсбаум, якобинцы сумели отстоять независимость Французской республики. После расправы над жирондистами вся власть в Конвенте принадлежала им, но их партия быстро распалась на фракции, враждовавшие друг с другом.
В конце 1793 г. три главные фракции якобинцев – их возглавляли крайне левый журналист Жак-Рене Эбер (1757–1794), Робеспьер и наиболее умеренный из них Дантон – окончательно рассорились из-за вопроса, как вести себя по отношению к церкви.
Со страниц популярной газеты «Папаша Дюшен» Эбер призывал уничтожить церковь, «раздавить гадину». Началось неслыханное поношение христианства. Пьяных обряжали в одежды священников и водили по городу; скот украшали христианской символикой.
Робеспьер не был атеистом. Он намерен был ввести новую религию, достойную века Просвещения. 10 ноября 1793 г. депутаты Конвента пришли в собор Парижской Богоматери, чтобы присутствовать при учреждении «культа Разума».
Но двум всенародным верам не ужиться среди одного народа.
