Я вышел из высотки незаметно. Самолет мой к полету уже был готов, и я забрался в кабину перехватчика. Привычно запустил один двигатель, второй. Проверил приборы. Стрелки их, сигнальные лампочки, тумблеры — все перед глазами, все работало четко; пора было выруливать на взлетную полосу, но я медлил. Мне еще не верилось, что этот полет станет последним моим полетом в жизни. Не верилось, что полвека, отданных небу, так вот, ни с того ни с сего, через каких-то полчаса вдруг оборвутся. Не верилось, что никогда больше с грохотом и треском на форсаже не оставить мне эту грешную землю, не вздыбить истребитель на косую петлю, не пройти над летным полем вниз головой, когда следом даже трава никнет и стелется.
И все же оно пришло, мое время…
Я выполнил тогда полет — очень сложный. Набрал потолок машины и на скорости, близкой к 3000 километров в час, завершил задание. Последний раз из стратосферы всматривался в ночное небо. Синим загадочным пламенем переливался Сириус, выше сверкало мое любимое созвездие Орион, а Большая Медведица — крупными алмазами по темному бархату — словно с укором заглядывала ко мне в кабину, скрывшись после разворота машины на посадочный курс.
На земле после посадки я подождал, когда турбины двигателей остановятся полностью. Выключил все тумблеры, питание самолета — в кабине стало темно, как в яме. Лестница-стремянка, заботливо приставленная к борту машины техником самолета, ждала меня, но я еще медлил, еще не мог оторвать рук от такой родной шероховатой ручки управления, от сектора газа, что слева по борту.
«Может, это все сон, странное наваждение?.. — пробежало в сознании. — Разве кто-то запретил летать маршалу авиации Савицкому?..» Но шелохнувшаяся было спасительная мысленка тут же беспомощно погасла. Я выбрался из кабины, не торопясь обошел истребитель, похлопал его по крыльям, погладил холодный нос — кок самолета — и, поцеловав его, сказал изумленно притихшему технику:
— Все, Дмитрий Федорович, конец. Отлетался… Техник самолета что-то говорил мне, но я, не слыша его, направился в высотку и вдруг почувствовал, что у меня случилось какое-то тяжелое, непоправимое горе… Сдавило сердце. Крупные слезы накатились на глаза, и под прикрытием ночи, не стыдясь их, я шел по летному полю, не зная еще, как встречу рождавшееся утро, как буду жить дальше…
Я уже давно не летаю. А сны часто снятся одни и те же: лечу! И доходят в тяжелых снах прощальные голоса тех, кто падал с высот, объятый пламенем, кто просил прикрыть от огня «мессеров». И тогда в эфир врывается мой давний полузабытый позывной:
— Я — «Дракон». Атакую!..
